Встреча с пришельцем (сборник) - Юрий Прокопенко

— Так мы дойдем до того, что мама вообще не будет иметь право даже замечания тебе делать! вскипел я.

— Пусть делает, — великодушно разрешила Леся, — но замечания эти должны быть доброжелательными. По радио передавали лекцию для родителей, в ней говорилось, что не стоит надоедать детям бесконечными замечаниями. Они их все равно не запоминают…

Я сдался.

— Давай лучше возьмемся за английский, — предложил я, вытирая вспотевший лоб.

В английской грамматике Леся была менее компетентна, чем в педагогике. Тут она плавала, не имела даже представления о самых элементарных вещах.

Под конец занятий Леся заметила:

— Вы, я вижу, сами не очень сильны в английском. Вот мой папа знал его в совершенстве. Так хорошо мог объяснить, что сразу все становилось понятно.

…Люся пришла немного позже, чем обычно. На ее лице, раскрасневшемся от ветра, уже не было того траурно-обреченного выражения, которое меня огорчало и одновременно утешало. Возможно, причиной смены настроения были три красные гвоздики, которые она, прежде чем раздеться, поставила в вазу.

— Это кто же вам? — не удержался я от вопроса, хотя понял, насколько он бестактен.

Очевидно, интонация моего голоса поразила Люсю. Она на какое-то мгновение задержала на мне свой вопросительный взгляд. Ее большие светлые глаза усмехнулись. Эта удивительная особенность ее глаз смеяться, в то время как лицо сохраняло серьезное выражение, меня всегда приводила в восторг.

— Коллега подарил. Не знаю, что это вдруг на него нашло! Кстати, мой Слава тоже всегда дарил мне красные гвоздики.

«Ну, не так уж и часто, — подумал я с сожалением. — Разве что на день рождения или Восьмое марта».

Она вздохнула и, взяв что-то из серванта, пошла на кухню. Уже оттуда крикнула:

— Сейчас будем ужинать!

«Коллега подарил», — передразнил я ее мысленно. Знаю я этого коллегу. Цюркало из их отдела. Круглый, как арбуз. И глаза как у жабы. Скажите, какой заботливый — цветочки чужим женам дарит!..

Следующий день был ознаменован сразу двумя великими событиями. Во-первых, Духмяный подписал в печать мою критическую заметку, а во-вторых, он разрешил мне примоститься за небольшим журнальным столиком около окна. Таким образом, в отделе я имел свое рабочее место.

Духмяный оставил меня одного в комнате и попросил в его отсутствие отвечать на телефонные звонки. Телефон звонил беспрерывно. В основном это были жалобы, просьбы срочно помочь.

— У меня вторые сутки течет кран, и я не могу дозваться слесаря, — дрожащим тенором сообщала трубка.

— Сделайте что-нибудь с громкоговорителем. Под самым окном бубнит и бубнит. Помешаться можно! — умолял женский голос.

— Меня тесть выгоняет. Объясните ему, что квартира государственная, а не его собственность, — требовал энергичный бас.

— Приезжайте немедленно и увидите чудо природы — у меня кактус зацвел, — приглашала старушка.

Всем я терпеливо отвечал, что газета — не «Скорая помощь», что нужно написать письмо, и мы обязательно разберемся, примем меры, поможем.

В эти минуты мне казалось, что я снова тот самый Вячеслав Гарпун, заведующий отделом городского хозяйства, и все эти невероятные события, из-за которых я стал Валентином Зайчинским, случились не со мной.

Какой-то внештатный автор, которого я раньше не знал, попросил передать его материал Духмяному. Затем мужчина в кожанке принес рецепт от кашля и, ссылаясь на авторитеты, просил засвидетельствовать в газете его авторство.

Я листал газетную подшивку и не без грусти думал, что Духмяный совсем не плохо вел отдел в мое отсутствие. Ничего не скажешь — справляется парень. Если бы не его заносчивость, можно было бы сказать, что он молодец.

Еще один посетитель, поздоровавшись и передав мне привет от Сидора Андреевича, положил на стол несколько исписанных листов бумаги. О Сидоре Андреевиче я слышал впервые и хотел было просмотреть бумаги по диагонали, но неожиданно углубился в текст.

Автор жалобы ругал порядки на фабрике пиротехнических изделий. Картина вырисовывалась мрачная. Во-первых, фабрика выпускала сплошной брак. Во-вторых, там процветали очковтирательство и зажим критики. В-третьих, злоупотребления стали здесь обычным явлением. Руководство фабрики сквозь пальцы смотрело на прогульщиков, пьяниц, лентяев и всячески поощряло подхалимов.

— Если тут хоть на десять процентов правды, надо немедленно заняться этим делом! — воскликнул я.

— Надо, — кивнул посетитель. — А я обязуюсь вам все подтвердить документально. Давно там работаю и знаю все до деталей.

— Скажите, а кто же виноват во всем этом? — спросил я автора жалобы.

— Директор! — твердо ответил посетитель. — В нем все зло. Он никчемный руководитель, который давно утерял чувство ответственности.

— Но ведь кроме директора есть же силы, которые могут противостоять…

— Кого вы имеете в виду?

— Ну, как — кого? Куда, например, смотрит фабком?

— Фабком никуда не смотрит, — мрачно ответил посетитель. — Фабком ослеплен авторитетом директора.

— А рабочие почему молчат?

— Боятся, — сообщил он шепотом.

— Но это же просто смешно: в наше время — и бояться!

— Если вам смешно, можете смеяться, а вот коллективу не до смеха. Ведь от директора зависят премиальные, слово директора что-то стоит и при распределении квартир. Пойдешь против него — жди неприятностей. Поэтому и говорю, надо снять директора. Тогда порядок будет на фабрике пиротехнических изделий. И все вздохнут с облегчением.

— И вы лично?

— И я.

— А кем вы работаете на фабрике?

— Директором.

— Простите?

— Я не оговорился. Я действительно работаю директором фабрики пиротехнических изделий и настаиваю, чтобы вы обо мне написали фельетон. Не удивляйтесь, — улыбнулся он. — Ведь после вашего фельетона меня снимут с работы и будут ломать голову, куда потом назначить. А как раз через месяц уходит на пенсию директор завода безалкогольных напит-ков. И Сидор Андреевич обещает меня сосватать. Пора же в моем возрасте возглавлять уже и солидное предприятие. Безалкогольные напитки — это нам по пиротехника!..

Оставив папку с документами, он пожал мне руку и пожелал на прощание творческих успехов.

…Духмяный пришел минут за десять до обеденного перерыва. Услышав, что его несколько раз вызывал редактор, он кинул пальто на стул и пулей выскочил из комнаты.

— Вот вам два боевых задания, — сказал он, вернувшись. — Нужно провести рейд по овощным магазинам и… — Духмяный улыбнулся, — отремонтировать очки шефу. Тощенко так разрекламировал ваши связи с ремонтными службами, что редактор решил обратиться с этим деликатным поручением именно к вам. В его очках дужка сломалась. Видите, какая ажурная оправа? Тут нужна ювелирная работа…

Через час я уже выходил из мастерской «Ремточмеханика» с отремонтированными очками. Сначала решил удивить шефа своей оперативностью, но передумал. Надо выждать несколько дней и вручить их с таким видом, будто действительно задача была не из легких. Зачем человека разочаровывать.

Когда через неделю я зашел в кабинет редактора, он встретил меня как доброго знакомого.

— А за это огромное спасибо, — дернул он за дужку так, словно хотел еще раз оторвать ее. — Сделано на совесть!

Я скромно кивнул и хотел было уйти.

— Кстати, прочитал ваш материал, — остановил меня редактор. — В оперативности вам не откажешь. Надо только больше работать над литературным качеством. Чувствуется неопытность. Но, как говорится, опыт приходит со временем, не правда ли? Хочется верить, что вы сможете писать. Если как следует поработаете над собой. Перечитайте критические корреспонденции Вячеслава Гарпуна. Вот кто блестяще владел словом. Учитесь у него, дорогой товарищ Зайчинский. Учитесь остроте и в то же время утонченности, публицистичности и остроумию. Короче — учитесь владеть словом, оружием нашим… Мы вот решили учредить в редакции премию имени Гарпуна. Она будет присуждаться за лучший критический материал года. Так что есть стимул…

Наверное, я произвел на редактора неплохое впечатление, так как через несколько дней был удостоен чести, выпадающей на долю далеко не каждого внештатного автора. Мне разрешили присутствовать на летучках.

На очередной летучке обозревателем был Виталий Синюшко, сотрудник отдела писем, человек молчаливый, который мог за день и слова не произнести. Казалось, никакие проблемы его не волнуют. И лишь когда речь заходила о спорте, глаза у Синюшко загорались. Происходила метаморфоза. Человек, ко всему индифферентный, вдруг превращался в заядлого спорщика.

Вот и на этот раз Синюшно долго молчал, внимательно оглядывая присутствующих, словно решая, достойны они его красноречия или нет смысла тратить его впустую. Наконец начал свой обзор с того, чем обычно принято его заканчивать, — со спорта. Отметив статью футбольного комментатора как оригинальную и стоящую внимания, несколько слов посвятил хоккейному отчету, после чего добросовестно перечислил почти все выступления газеты за неделю, сопровождая эпитетами: «неплохой материал», «средний», «хороший», «посредственный».