Неизвестный Гитлер - Юрий Воробьевский

Мир — театр, и люди в нем — актеры. «Германия превращалась в одну большую оперу Вагнера. В соответствии с планом фюрера рамками этой сцены должны были стать города, которые следовало подвергнуть коренной перестройке. Гитлер превратил съезды партии, эти «нюрнбергские произведения искусства», в торжество идей Вагнера». Они всегда начинались с просмотра «Риенци».

Границы декораций и реальности размывались. В фильме Лени Рифеншталь о партийном съезде 1933 года есть символичная деталь. В титрах указывается будущий главный архитектор рейха Альберт Шпеер — как автор праздничных декораций.

Пожалуй, особую привязанность Гитлер питал к траурным торжествам… Главным из них было поминовение павших во время «марша Фельдхернхалле» 9 ноября. Даже кинохроника впечатляет. За образец — опять же — взят Вагнер. Его «Парсифаль». Все эти выстроившиеся тысячи мужчин — статисты на огромной сцене. А вот и солисты. Гитлер, Рем и Гиммлер неспешно приближаются к рампе. Видите, что там внизу кадра? Конечно, дирижер с оркестром.

Перехваченный у профсоюзов праздник 1 мая также был обставлен в театральном стиле. Французский посол в Берлине писал: «…потянулись шагающие в ногу плотные колонны, красивым строем, с транспарантами впереди, играют дудочники, оркестры, так колонны идут к месту общего сбора; ну просто выход на сцену корпораций в «Мейстерзингерах»!»

Менее известно о театрализованных праздниках, которые проводились под руководством мюнхенского гауляйтера Вебера. Эти карнавалы назывались «Ночи амазонок». Кинохроника донесла до нас удивительные сцены. Экзотические танцы различных эпох и стран. Причудливые подиумы, которые несут на плечах юные атлеты; на этих подиумах в скульптурных позах застыли девушки. Несутся дорогие кареты. Салюты отражаются в зеркальной глади пруда. Наконец, верхом на конях, перед удивленным зрителем скачут десятки обнаженных девиц. Без штанов, но в шлемах. И с копьями в руках. Лошадей тщательно отбирали по экстерьеру, а наездниц — по расовым признакам. Кого-то эти «амазонки» странным образом напоминают… Точно — лукавых обольстительниц из замка Клингзора в «Парсифале». Конечно, современный видиот, привыкший к телевизионному раздеванию, не увидит в этих кадрах ничего особенного. А добропорядочного немца тридцатых годов зрелище поражало!

Но самая грандиозная режиссура была развернута над маршевым полем «Цеппелин» в Нюрнберге. Вот вспыхнули 150 мощных прожекторов ПВО. Лучи вертикально направлены в ночное небо. Постепенно они начинают сходиться в одной точке. Получается огромный световой купол. За этим зрелищем, как зачарованные, наблюдают не менее ста сорока тысяч человек. А в небе, попав в фокус прожекторов, ослепленные, гибнут птицы. Световые стены этого неоязыческого храма как бы защищали от тьмы и зла. Питаемая электричеством иллюзия надежности и мощи была удивительно сильной.

О спасении искусством тогда говорили много. Оно якобы способно примирить классы, объединить народ. И прийти к власти должна была личность «цезаристско-артистического склада». Подобная Гитлеру. «Политика, — требовал он, — должна стать грандиозным зрелищем, государство — произведением искусства, а человек искусства должен занять место государственного деятеля». Гесс и Гиммлер были отвергнуты Гитлером в качестве его возможного преемника, «как люди, которым недоступно наслаждение искусством». Зато на эту роль мог претендовать архитектор Шпеер, не в последнюю очередь потому, что он был «артистом» и даже «гением».

«Примечательно в этой связи, что в национал-социалистической верхушке была непропорционально высока доля людей, не сумевших стать людьми искусства, потерпевших крушение в творчестве. Сюда кроме самого Гитлера можно отнести Дитриха Эккарта; Геббельс безуспешно пытался писать романы, Розенберг начинал как архитектор, фон Ширах и Ганс Франк пописывали когда-то стихи, а Функ был музыкантом».

Сам Гитлер подавал пример вождя-эстета. Рассматривая новый вид вооружений, он, например, мог похвалить «элегантность ствола»…

Гитлер и Гаха

Режиссерская рука чувствовалась и за кулисами. Важные сцены, как, например, решающий разговор с президентом Чехословакии Гахой были тщательно продуманы.

Престарелый и болезненный Гаха после утомительного путешествия через бесконечные коридоры и залы новой Имперской канцелярии оказался, наконец, в приемной Гитлера. Было уже за полночь, но его заставили ждать. Фюрер почему-то не принимал… Он досматривал очередную геббельсовскую кинокомедию «Безнадежный случай».

Наконец подавленного старика ввели в огромный кабинет. Случай был для него действительно безнадежным. Мрачный Гитлер ждал перед письменным столом в полумраке, подсвеченном лишь несколькими бронзовыми торшерами. Рядом стоял помпезный Геринг с маршальским жезлом в руке. В тени виднелась уже апробированная по части запугивания фигура Кейтеля. Даже его монокль поблескивал как-то зловеще. Ночной спектакль был пугающ. Геринг и Риббентроп начали буквально подталкивать чехословацких представителей к столу, всовывать им ручки и постоянно повторять, что, если они не подпишут необходимые бумаги, через два часа половина Праги будет лежать в руинах. Гаха потерял сознание. Сдало сердце. Получив инъекцию от доктора Морреля, он безропотно подписал все. А ведь армия Чехословакии была по численности и по вооружениям не слабее германской.[19]

Спектакль опять победил реальность. Через некоторое время вермахт маршировал в центре Праги у подножия памятника Карлу IV.

После войны, Манфред фон Шредер, офицер из свиты Гитлера, вспоминал: «Когда договор был подписан, Гитлер вбежал в свою приемную и воскликнул: «Дети! Сегодня я стал величайшим немцем в истории Германии!» Потом был устроен победный вечер с шампанским. Забросив ноги на ручку кресла, Гитлер пил минеральную воду и диктовал адъютантам послания к чехословацкому народу и германской армии. Я смотрел на него и думал: вот такие бывают гении!»

Да, все это было зловещим театром. После одного из удачных внешнеполитических трюков Гитлер назвал себя «величайшим актером Европы».

Магия театра сочеталась с магией кино. Гитлер высоко ценил документальные фильмы Лени Рифеншталь. Без назойливого пропагандистского текста они создавали нужный образ. Самые эффектные кадры создавались из огней ночных празднеств. Подсвеченный прожекторами, дым костров был очень эффектен… Дыму действительно напускалось много.

Два партийных съезда и Берлинская Олимпиада 1936 года были сняты блестяще. Германия предстала перед народами земли молодой, верной фюреру, могучей. И — миролюбивой…

Уже тогда людей умело погружали в виртуальный мир. И им казалось, что реально существует только то, о чем говорят… Или то, что показывают на экране. Как будто сам ход событий зависел от того, в чьих руках находится съемочная камера…

Вот бойцы трудового фронта маршируют с лопатами на плечах.

Вот белокурый атлет входит в круг. Налитые мышцы, стройный торс. Толкает ядро. Как летит снаряд!

Но взорвался он в далекой России… Через считаные годы другие режиссеры снимут другие кадры. Вот бульдозер закапывает трупы истощенных людей. Мускулистая Германия словно выпила из них все соки. Комья земли покрывают скелеты, обтянутые кожей… Лопаты давно уже превратились в штыки. А олимпийское пламя вырвалось из стволов огнеметов.

…Теперь на грандиозном поле «Цеппелин», где Лени Рифеншталь снимала партийные парады, пусто. Мускулистые тела превратились в тлен. Романтические порывы привели в бездну… Поняла ли она, что режиссером ее фильмов был кто-то другой?

Виннету на Восточном фронте

Однажды, еще в годы юности, Гитлер подарил своему другу Августу Кубичеку в день рождения дом в стиле Ренессанса. Этот особняк был из мира его мечтаний. Кубичек вспоминал, что Гитлер «не видел разницы, говоря о чем-то готовом или о том, что еще только планировал». Куплен лотерейный билет — и вот он уже на какое-то время переселяется в ирреальный мир и проживает там на третьем этаже барского дома… с видом на другой берег Дуная. До тиража остаются еще недели, а он уже подбирает обстановку, ищет мебель и обивку, рисует образцы и разворачивает перед другом планы своей жизни в гордом одиночестве и щедрой любви к искусству, такой жизни, которая должна будет опекаться «немолодой, уже немного поседевшей, но необыкновенно благородной дамой», и он уже видит, как она «на празднично освещенной лестнице» встречает гостей, «принадлежащих к одухотворенному, избранному кругу друзей» [46].

Фантазия Гитлера словно пробивала все покровы реальности. Как индейская стрела, прилетевшая в наш мир из романа столь любимого Гитлером Карла Мая. Кстати, перед этим фантазером, который ни разу не бывал в Америке, но писал про индейцев и про их друга по прозвищу Верная Рука, фюрер преклонялся всю жизнь. Еще в детстве он был так поражен мужеством вождя апачей Виннету, что перестал кричать во время порки. Укрепившись у власти и немного успокоившись, этот друг индейцев первым делом перечитал все семьдесят томов плодовитого автора. Пусть это было бы лишь личным литературным вкусом Гитлера, но «перед войной с Советским Союзом он обязал своих генералов прочитать эти книги. В 1943 году он приказал отпечатать для фронта 300 тысяч экземпляров романа про Виннету. Шпеер рассказывал, что фюрер увидел в индейском вожде «образцовый пример руководителя военной кампании и благородного человека». В кульминационный момент войны Гитлер говорил, что романы Карла Мая открыли ему глаза на мир.