Нефритовая Гуаньинь - Лэ Ши
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Об эту же самую пору одна из служанок в Дальних покоях, некая Чжу, обычно прислуживавшая за чаем, родила мальчика. Евнух Ли Шоу-гуан доложил императору. Император как раз сидел за трапезой вместе с чжаои. Чжаои разгневалась и сказала:
— Ваше величество всегда говорите, будто ходите лишь в Центральный дворец{135}. А сейчас Чжу вдруг рождает ребенка! Откуда же он взялся?
И чжаои в отчаянии и горе бросилась на пол.
Император собственноручно поднял ее и усадил. Тогда чжаои кликнула придворного по имени Цзи Гуй и приказала:
— Ступай живее и принеси сюда этого ребенка!
Цзи Гуй повиновался. Чжаои приказала:
— Убей его!
Цзи Гуй медлил в нерешительности. Чжаои разгневалась еще пуще и напустилась на Цзи Гуя:
— Я плачу тебе жалованье, и немалое! Как ты думаешь — для чего? Не исполнишь приказа — велю убить и тебя!
Цзи Гуй ударил младенца о цоколь колонны и бросил труп на дворе у Дальних покоев.
С тех пор каждую дворцовую служанку, которая оказывалась беременна, казнили.
Шли годы, шаг императора стал нетверд, дыхание неровно — он уж не мог утолять желание чжаои. Тогда один алхимик преподнес императору снадобье. Его следовало опустить в большой глиняный кувшин с водой, воду разогреть до кипения, затем сменить и повторить все сначала, и так — десять дней подряд, пока вода не перестанет закипать на огне. После этого лекарство полагалось выдержать еще сто дней.
Император ежедневно принимал по одному катышку и снова был способен утолять желание чжаои.
Однажды вечером в зале Дацин чжаои, захмелев, дала императору сразу десять катышков. Первую половину ночи император провел с чжаои за занавесом из красного шелка, ласкал ее и безудержно смеялся. Однако к полуночи он почувствовал головокружение. Он попытался сесть, в глазах у него потемнело, и он повалился на постель. Чжаои поспешно вскочила, принесла свечу. Император тяжело дышал — словно ключ с трудом выбивался из-под земли. Мгновение — и Чэн-ди испустил дух.
Вдовствующая императрица прислала слуг узнать, отчего скончался император. В страхе чжаои покончила с собой.
Чжао Фэй-янь давно утратила всякую власть, но продолжала жить в Восточных покоях. Однажды во сне она громко закричала от испуга. Прислужница подошла спросить, что случилось. Императрица проснулась и сказала:
— Только что мне привиделся император. Он восседал на облаке. Он милостиво разрешил сесть и мне, распорядился подать чаю. Придворные стали говорить ему: «В прежние дни императрица служила императору без должного почтения, а вы еще велите подать ей чаю». Я не смогла сдержать любопытства и спросила императора: «А где чжаои?» Император ответил: «Она погубила нескольких моих детей. В наказание за это она обращена в черепаху и теперь обитает в пещере, в темных водах Северного моря. Там она останется жить тысячу лет, страдая от холодов и морозов».
Императрица была в страшном смятении.
Много спустя, властитель страны Даюэ{136}, что на севере, охотился в море. Вдруг из какой-то пещеры выползла большая черепаха; голова ее была украшена яшмовыми шпильками. Вытянув шею, она с тоскою глядела на лодку, скользившую по волнам, и в глазах ее виднелось искреннее благожелательство к людям.
Властитель Даюэ отправил гонца с расспросами к лянскому У-ди{137}. В ответ У-ди поведал ему историю чжаои.
Неизвестный автор
НАЛОЖНИЦА МЭЙ{138}
Мэй, наложница императора, носила фамилию Цзян, а родом была из уезда Путянь. Отец ее, Чжун-сунь, лечил людей; искусство врачевания было в их семье потомственным занятием. Когда девочке исполнилось девять лет, она уже умела читать на память стихи из «Эрнань»{139}. Она говорила отцу: «Хоть я и мала, но мечтаю о таких поступках, за которые людей прославляют в стихах». Отец только дивился и прозвал ее «Цайпинь»{140}.
В годы «Кайюань», когда Гао Ли-ши был отправлен в Минь и Юэ{141}, юная Цзян уже закалывала волосы шпильками{142}. Увидав ее молодость и красоту, Гао Ли-ши выбрал ее и с тем возвратился в столицу. Она вошла в свиту Мин-хуана, и все уже видели ее любимой наложницей.
В трех чанъаньских дворцах — Данэй, Дамин и Синцин — и двух дворцах Восточной столицы{143} — Данэй и Шанъян, было в ту пору примерно сорок тысяч прислужниц, но когда новой наложнице был дарован титул фэй, все остальные сделались в глазах двора словно пыль. Да и сами они понимали, что Цзян — не им чета.
Новая наложница была весьма искусна в писании стихов и сравнивала себя с Се Дао-юнь{144}. Красилась она умеренно, одевалась изысканно, изящество же и прелесть ее стана невозможно описать никакой кистью.
Мэй очень любила цветы дикой сливы. Перед ее покоями высадили несколько сливовых деревьев, и император собственноручно начертал на дощечке: «Сливовая беседка». В пору цветения Мэй сочиняла стихотворения в прозе{145}, воспевая любимые цветы. Часто любовалась ими до темной ночи, не в силах уйти, и император — в шутку — прозвал ее Мэй фэй{146}. Всего она сочинила семь стихотворений — «Грустная орхидея», «Грушевый сад», «Цветы дикой сливы», «Флейта феникса», «Стеклянный бокал». «Ножницы», «Узорчатый шелк на окне».
В те годы в стране было спокойно, никаких важных событий не происходило. Между императором и его братьями царила дружба, и дни проходили в пирах, за которыми неизменно прислуживала Мэй фэй. Однажды император приказал ей очистить апельсины и поднести князьям. Когда Мэй фэй подошла к князю Ханю, тот тихонько наступил на ее башмачок. Наложница сразу ушла в свои покои. Мин-хуан послал узнать, в чем дело. Мэй передала: «От башмачка оторвалась жемчужина. Как прикреплю ее, так и вернусь». Прошло много времени, наконец император сам пошел за Мэй фэй. Наложница оделась и вышла ему навстречу. Она пожаловалась, что у нее болит грудь и живот, и потому она не может выйти к гостям. Так и не вышла больше. Вот в какой милости она была.
В другой раз император состязался с наложницей в приготовлении чая. Обращаясь к князьям, он сказал с улыбкой:
— Мэй — великая искусница. Как-то раз она плясала танец испуганного лебедя, подыгрывая себе на флейте из белого нефрита, и все присутствующие были поражены. Уверен, что и в приготовлении чая она выкажет немалое искусство и одолеет меня!
На это Мэй ответила:
— В какой-нибудь пустяковой забаве — заваривая чай, сажая цветы или деревья — я еще могу случайно одолеть Ваше величество. Но когда дело касается мира и благополучия страны, или жертвоприношений на священных треножниках{147}, или походов тысяч и тысяч колесниц{148}, могу ли я, ничтожная, сравнивать себя с Вами, решающим судьбу сражений?
Эти слова привели императора в восторг.
Но вот в императорской свите появилась Ян гуйфэй. С каждым днем она все более овладевала благосклонностью и любовью государя. Впрочем, и к Мэй император не охладевал. Обе женщины страдали от ревности и избегали встреч. Император сравнивал их с Ин и Хуан{149}. Но те, кто мог об этом судить, говорили, что они так же отличаются от Ин и Хуан, как широкое от узкого, — и втайне подсмеивались над императором.
Ян гуйфэй была завистлива и умна, Мэй же очень нежна и мягкосердечна от природы, а потому не могла соперничать с гуйфэй. В конце концов, по настоянию гуйфэй, ее удалили от двора и поместили в Восточном дворце Шанъян.
Однажды император вспомнил о ней, приказал одному евнуху погасить ночью фонари во дворце и тайком доставить Мэй в Западные покои. Здесь они вспоминали о былой любви, и оба горько вздыхали.
На другое утро император проспал больше обычного; вдруг придворный испуганно доложил:
— Ян гуйфэй перед вашими покоями. Как прикажете распорядиться?
Император быстро накинул на себя одежду и спрятал Мэй за занавесом.
Войдя в покои императора, Ян гуйфэй тотчас спросила:
— А где же эта искусница Мэй?
— В Восточном дворце, — ответил император.
— Велите послать за ней, сегодня я еду на Теплые источники купаться и беру ее с собой.
— Я расстался с этой женщиной, — сказал император, — нет нужды ехать с нею вместе.
Однако гуйфэй стояла на своем. Император смотрел по сторонам и не отвечал. Тогда, в сильном гневе, она воскликнула:
— На столе бокалы и тарелки — в беспорядке, косточки от плодов, а под кроватью Вашего величества — женские туфельки! Кто прислуживал ночью Вашему величеству? Рассвет застал вас за удовольствиями и вином. Но разве нынче вы не намерены выйти к придворным? Хотя бы взглянуть на своих сановников? Я же останусь здесь и буду ждать вашего возвращения.
Император смутился, натянул на себя одеяло и, отвернувшись к ширме, сделал вид, будто хочет спать.
— Сегодня мне нездоровится. Выхода не будет, — сказал он.
Взбешенная гуйфэй вернулась в свои покои.
Император стал искать Мэй, но оказалось, что она, в сопровождении евнуха, уже вернулась пешком в Восточный дворец. Император разгневался и обезглавил евнуха. Туфельки и бирюзовые украшения для волос, оставленные наложницей, он приказал отослать ей обратно.
