Мой помощник Карсыбек - Николай Вирта

Левое крыло дома отдали тем, кто приехал на целину с маленькими детьми. Въезжали они в дом в канун Первомая, и уж тут радости не было конца!

Первомай отпраздновали так же весело, как праздновала его вся страна.

Карсыбек видел в книжках Сони картинки, изображавшие первомайский праздник в Москве. Конечно, там на демонстрации народу было побольше. Но Карсыбек в жизни не видел такого множества людей, которые со знаменами и плакатами, под звуки пионерских труб, под грохот барабанов проходили перед крыльцом конторы совхоза, где стояли Матвей Иванович и его ближайшие помощники.

Карсыбек был поражен великолепием этого зрелища.

Он во главе своей команды тоже прошел мимо крыльца. Родители ради такого дня приодели своих ребят, и они шли, горделиво посматривая вокруг.

Матвей Иванович весело улыбнулся Карсыбеку и начал хлопать ладонями, приветствуя команду. Его примеру последовали остальные.

То-то сиял Карсыбек! А Соня, чьи волосы так и золотились на солнце, порозовела от радости.

И тут всех удивил этот увалень Омар. Он вдруг пропищал:

— Да здравствуют все!

Его писк услышали на крыльце и долго смеялись.

Да, праздник прошел весело, и погода стояла на редкость теплая и безветренная. До поздней ночи шло гулянье. Танцевали между палатками, а в палатках пировали целыми семьями… Особенно весело было в первом жилом доме. Еще бы! Ведь люди получили комнаты, настоящие комнаты, с крышей, полами, дверьми и окнами, подумать только!

В палатке-то не так уютно и тепло. В палатке с детьми очень трудно. И тесно. А здесь… И первые жильцы первого целинного дома веселились напропалую.

Конечно, немало горя хлебнули покорители целины. Холод проникал в щели палаток и землянок, не тотчас, как уже было сказано, было все налажено с едой и прочими удобствами, необходимыми для человека, часто не хватало того или другого… Можно написать целую главу о трудностях, с которыми встретились целинники на первых порах… Но ведь когда молодежь ехала в эти степи, ее предупредили, что она отправляется в места почти необжитые, где ее ждет немало всяких лишений, и надо будет проявить твердость характера, терпение и выдержку… Новоселам сказали, что, конечно, не весь век они будут жить в палатках и вагончиках, не всегда питаться кое-как; со временем все наладится и начнется нормальная жизнь… Короче, они ехали как бы на фронт, то есть на фронт мирного труда. А на фронте, сами знаете, об удобствах говорить не приходится.

И молодежь показала себя выдержанной и стойкой, она пережила все неприятности первых месяцев целины. Конечно, отсюда удирали, но кто? Люди с заячьими душами. А они и не были тут нужны. Скатертью дорога! На целине не любили и не любят таких, кто думает только о себе и своих удобствах и пальцем не шевельнет, чтобы жить стало лучше.

Карсыбек видел, как трудно жилось девушкам и парням в те первые дни, но замечал и другое: с невероятным упорством они преодолевали жизненные невзгоды, а работали с необыкновенным усердием. Конечно, все это не прошло для него без следа. Понемногу он начал понимать главное: человек должен немало потрудиться, чтобы хорошо жить. И жизнь, где с утра до вечера все занимались трудом, менялась на его глазах: каждый день приносил что-то новое, и это новое создавалось руками молодых и взрослых целинников. Да и сам Карсыбек, сколько хватало у него силенок, участвовал во всем, что делалось вокруг. Ему было приятно, когда он замечал, как растет дом, строительству которого и он помогал как мог…

Он навсегда запомнил пословицу, — ее неустанно повторял Матвей Иванович: «Терпение и труд все перетрут».

В конце апреля бригады ушли в степь, на свои участки. Ушли с палатками, вагончиками, тракторами, сеялками, грузовиками. Центральная усадьба сразу опустела. Треть людей должна была жить в поле и готовиться к поднятию целины. И только тогда, когда вся земля будет вспахана, они вернутся на центральную усадьбу.

За несколько дней до начала пахоты Матвей Иванович, и без того усталый и раздраженный, — он-то спал меньше других, — рано утром поехал по делам на Степной разъезд.

Как раз в тот час пришел состав с разным имуществом для совхоза. Вместе со взрослыми платформы и вагоны разгружала команда Тентекбая. Ребята работали, а Тентекбай, по обыкновению, распоряжался. Но откуда было Матвею Ивановичу знать, что Тентекбай умеет только командовать…

Матвей Иванович поблагодарил рабочих за срочную выгрузку нужных совхозу вещей и не забыл о ребятах. Тут-то к нему и подкатился Тентекбай. Ох, хитрый был парень! Знал, когда надо выскочить…

— Мы бы сделали еще больше, — говорил этот хвастун, — если бы Карсыбек не перетянул к себе моих ребят. Эта рыжая Сонька пообещала подарить им цветные карандаши и краски. Вот они и сбежали к Карсыбеку.

Команда Тентекбая не слышала этого разговора: ребята сразу бы осадили своего «командира». Они-то знали, что никаких карандашей и красок Соня не обещала тем, кто ушел в команду Карсыбека. Но Тентекбаю соврать — что плюнуть.

Матвей Иванович очень рассердился на Карсыбека. Ведь он предупреждал его и строго наказывал, чтобы тот не занимался переманиванием ребят. И вдруг такая история… И он, конечно, пообещал Тентекбаю вернуть в его команду всех переманенных ребят.

Потом Матвей Иванович занялся другими делами, а с ними не все было благополучно. Он поссорился с Ильясом Жаркеновым, упрекая его в том, что разгрузка эшелонов идет очень медленно. В совхоз он вернулся злой-презлой. Там, как вы понимаете его ждали дела, а их было немало.

Может быть, он и забыл бы о жалобе Тентекбая — до того ли ему было! Но, как на грех, Карсыбек в тот час сидел в конторе, поджидая директора совхоза. Он должен был передать ему записку главного инженера, уехавшего в самую дальнюю бригаду — за тридцать километров от центральной усадьбы.

Карсыбек ждал Матвея Ивановича, сидя на корточках в уголке его кабинета за печкой, — ждал очень долго, хотел есть, устал сидеть, но сидел. Такой уж он был терпеливый.

Ладно. Сидит Карсыбек, ждет Хижнякова, а в кабинете, кроме него, еще десятка два людей. Шум, споры, то и дело трещит телефон.

Вошел Матвей Иванович. Карсыбек хотел было встать и подойти к нему, да не тут-то было! Матвея Ивановича сразу окружил народ, и начались разговоры без конца.

Агроном битых полчаса говорил с директором о предстоящей пахоте. Их разговор то и дело прерывался телефонными звонками. И откуда только не звонили Хижнякову! С разъезда сообщали, что пришли три состава со строительными материалами, платформы надо срочно разгрузить, а рабочих не хватает: посылайте, мол, своих… Не успел Матвей Иванович распорядиться насчет посылки рабочих, позвонили из райкома партии с требованием немедленно прислать какие-то сведения. Затем с Матвеем Ивановичем очень долго говорил секретарь районного комитета партии. В перерывах между телефонными звонками Матвей Иванович разговаривал с теми, кто был в кабинете, а телефон знай названивал… Кто-то требовал срочной доставки бензина, кому-то была нужна машина для перевозки хлеба в бригады… Потом пришли специалисты, которые строили плотину на Черной речке и большое водохранилище. Ведь воды теперь требовалась прорва — и для людей и для разных машин. Не успели специалисты закрыть двери, явились какие-то товарищи, приехавшие в командировку, и потребовали, чтобы им устроили жилье.

Кое-как устроив командировочных, Матвей Иванович начал разговор с новоселами, только что приехавшими с разъезда… Между тем главный бухгалтер отчаянно кричал в телефонную трубку, требуя, чтобы банк срочно отпустил деньги для выдачи заработной платы… Ушли новоселы — явился Миша Белянович и принялся тормошить Матвея Ивановича и Габита Нурманова, жалуясь, что они забыли о том-то и том-то. Матвей Иванович и Нурманов до хрипоты спорили с ним. Едва окончился спор, в кабинет ввалился дюжий парень в тельняшке и начал, и начал…

Оказывается, он работал в Москве шофером такси, а тут его сунули в повара.

— Я принимаю это за личное оскорбление и сию же минуту уеду домой! — кричал он.

Миша Белянович вытолкал буяна, а на смену ему явился еще один.

Этот служил в Саратове милиционером, никакой специальности не имел и просил Хижнякова помочь ему… ну, скажем, послать его на выучку к какому-нибудь трактористу.

И всё новые и новые люди появлялись в кабинете, плотным облаком висел под потолком табачный дым и звонил без умолку телефон.

Матвей Иванович отвечал на звонки, подписывал бумаги, сам писал записки и распоряжения; люди уходили с ними довольные или сердитые; некоторые ругались на чем свет стоит. Потом опять звонил телефон. Матвея Ивановича приглашали на заседания, собрания. Он отказывался. Ему кричали в трубку, что он должен явиться. Матвей Иванович отвечал, что не разорваться же ему на сто частей…