Дыхание осени - Наталья Ручей

Лариса снисходительно машет рукой на прощанье, пускает театральную слезу, но я прекрасно знаю, что это временная отсрочка и к вопросу мехов мы еще вернемся, а страдания по одиночеству закончатся спустя минуту после моего отъезда.

Так и есть, обернувшись у машины, вижу ее в окне с телефоном. Машу рукой и прячусь за тонированными стеклами. Так, теперь в агентство недвижимости, написать заявление об увольнении и вуа-ля.

Вуа-ля не выходит.

Директриса уговаривает остаться; видя, что я настроена серьезно, пытается втиснуть меня в рамки путаного законодательства и припугивает двухнедельной отсрочкой. Я не лучший сотрудник, но и не худший, надо — делаю, но если я соглашусь, мы обе ничего не выиграем. Я просижу две недели в офисе, и не факт, что буду не просто сидеть, а работать, к тому же, если на меня надавить, принесу липовое заявление от другой фирмы, мол, ждут меня уже, берегут место, и уйду со скандалом, нервами, но по переводу. А жизнь длинная, шарик круглый. Наконец, директриса смиряется и подписывает заявление, она даже улыбается и толкает длинную напутственную речь, но смотрит не на меня, а на бриллиант.

— А кем твой муж работает?

Так и хочется огрызнуться, но делаю лицо и загадочно улыбаюсь. Думаю, мне положен Оскар, потому что я не играю, я действительно ничего не знаю о своем муже! Ну кроме имени, отчества, фамилии и адреса, по которому он в данный момент проживает. Как в школе говорили: в уме плюсую один? Я в уме плюсую икс, потому что помню фразу о нескольких квартирах, на одну из которых он хотел привезти меня.

Для чего ему несколько?

Или правильней задать вопрос: для кого?

Настроение рушится под башней, которую я ловко и главное очень быстро снова сооружаю. Когда выходим из машины, я прошу водителя отнести сумки в мою комнату, но оставляю их не разобранными у порога. Нет сил, нет желания что-либо делать.

На минутку ложусь в кровать, но едва голова соприкасается с подушкой, слышу как приоткрывается дверь и кто-то входит.

— Тебе никто не говорил, что прежде чем лечь спать, нужно снять верхнюю одежду?

А по закону подлости входит тот, кому я в этом доме меньше всего нравлюсь.

Тихие шаги, кровать прогибается у подножья. Я лениво приоткрываю один глаз: мальчик сидит на краешке, того и гляди навернется, а смотрит хозяином.

— Тебе никто не говорил, что прежде чем зайти в чужую комнату, нужно постучать в дверь?

— Это комната моего брата, — сопит ежиком.

— Пусть так, но с недавних пор я здесь тоже сплю.

Глаза Егора так и сверкают темными звездами, а следующая фраза сочится ехидством:

— Рассчитываешь надолго?

— А ты рассчитываешь, нет?

— Ага, — и счастливо улыбается.

Нет, я за мир во всем мире и дети — цветы в жизни. Наверное. Я только против мира за мой счет и на дух не перевариваю кактусы.

— Родители явно перестарались, когда учили тебя никогда не врать.

— Не лгать, — поправляет машинально, и улыбка его скисает.

Так, что-то связано с его родителями. Надеюсь, они живы и я перестану чувствовать себя без вины виноватой.

— Так и будешь валяться весь день?

— Лежать, — поправляю его и не рвусь отвечать.

Подумав, мальчик принимает поправку, но на своих условиях.

— Так и будешь лежать в верхней одежде на чистой постели весь день?

— Я же сняла обувь, — отмахиваюсь и зарабатываю улыбку. — А ты так и будешь сидеть у меня в ногах, пока я не встану?

— Больно надо, — огрызается и кряхтя, как старичок, встает. — Хочешь экскурсию по дому?

— Мебель рассматривать?

Хихикает, и слишком серьезное лицо сменяется детским. Подвох в чем-то есть, даже не сомневаюсь, но иду следом, хожу терпеливо из комнаты в комнату, но без интереса. Сюда бы Лариску запустить — было бы визгов, восторгов, она бы постаралась отстать от гида и в одной из комнат хоть на несколько дней затеряться. Тем более что гид неразговорчив, сам себе на уме, а комнат великое множество.

Первый этаж осмотрели. И, собственно, что я могу объективно сказать о доме? Белая остроконечная громадина, которой он представляется снаружи, не изменяет себе изнутри. Много светлых тонов, но ничего лишнего, не знаю модерн это или минимализм или это вообще одно и то же. Мне больше всего нравится кухня, хотя я и не любитель готовить, просто уютно там, по-домашнему, и улыбчивая повариха чем-то похожа на мою маму. Ямочками на щеках, наверное, и большими глазами. Во мне просыпается любопытство — какой из себя доктор, которому она нравится? Но видеться я с ним не жажду и рада, что избежала прошлой встречи. Когда-нибудь, просто так, за чаем и пирожками…

Второй этаж, как и первый, осматриваем в молчании, хочу вернуться в нашу с Яром комнату и начать разбирать вещи, но иду следом за мальчиком.

— Почему ты не в школе?

— Я обгоняю школьную программу, — поясняет не оборачиваясь. — Таких не любят, поэтому я занимаюсь экстерном и не со школьными учителями. Все задания на сегодня я сделал.

Мне слышится обида, но мальчик равнодушно добавляет:

— На следующий учебный год я все равно уезжаю в Англию. Нет смысла привыкать к кому-нибудь постороннему.

Вот теперь оборачивается и очень внимательно смотрит на меня, прежде чем открыть следующую дверь.

Я ничего не знаю о нем, я даже не знаю, где его родители и как их зовут, и мне стыдно немного, что пыталась воевать с мальчишкой. Чувство вины растет и вот я едва не кусаю локти.

— Входи.

Зрительный контакт обрывается, и локти мне благодарны. Егор смотрит в окно, я — на стол, ноутбук и два противоположных друг другу кресла. Смежная комната с нашей оказывается кабинетом Яра. Шкаф с документацией, на одной из стен огненная картина с апокалипсисом, а мой взгляд приклеивается к песочным часам.

Прохожу вглубь, понимая, что лучше выйти, что вряд ли мое присутствие здесь понравится хозяину, но ничего не могу с собой сделать. Как завороженная, смотрю на песочные часы на полке. Почему они здесь? Как часть интерьера или Яр что-то действительно измеряет ими? Застыли, кажутся мертвыми, но стоит перевернуть колбу…

Маленькая рука протягивается и переворачивает, и я слежу за повеселевшими песчинками. Улавливаю какой-то звук, но не могу оторваться от созерцания. Мне кажется вдруг, что они отмеряют что-то важное, что-то важное именно для меня.

Последняя песчинка падает на своих сотоварищей, а я, оглянувшись, обнаруживаю, что в кабинете одна. Первое, что приходит в голову — ловушка, дверь закрыта и мне придется провести здесь весь день, пока не вернется Яр. Но тут же успокаиваюсь, заметив полосу коридора.