Тропа пьяного матроса - Владимир Михайлович Гвановский

Я гладил её коленки. Музыканты заиграли хит Боба Марли, толпа оживилась, вокруг группы начались какие-то странные танцы.

— Опять чушь собачья! Ну я не могу! Они только припев выучили. Ты когда-нибудь думал, о чём эта песня?

— Ну тут и дурак поймёт: «Нет женщины — нет слёз»

Женя округлила глаза:

— Вадик, ты меня иногда поражаешь. Вообще-то «Не плачь, сестра, не плачь».

— Вот прямо больно сделала.

— Задела, да?

— Да брось. Я думал, песня душевная.

— То есть, я могу сделать вывод, что без женщины тебе лучше?

Она игриво начала собирать вещи в сумочку.

— Верно, лучше. Без моей бывшей девушки, Нади. Да, я к ней больше не вернусь. А с тобой мне так хорошо.

Женя взяла мои ладони в свои и начала целовать. Потом мы вышли из кафе и, держась за руки, пошли вверх по улице. Шторм усиливался, начался дождь, деревья гнулись от порывов ветра. Прохожие бежали по домам, прикрываясь пакетами и сумками, и скоро улицы опустели. Мы зашли в тёмный парк с туями и кипарисами, с которых на нас стекали струйки воды. Платье Жени совсем промокло и превратилось из строгого в откровенное.

— Я не буду ждать, пока мы придём домой. Буду любить тебя прямо здесь.

Девушка не ответила, вздрогнула, прижалась ко мне и начала гладить по прилипшей к спине рубашке.

В ту ночь я простыл. Жора, явившись наутро с дежурным пивом, оценил мой охрипший голос, молча ушёл и вернулся со шкаликом медовой перцовки Nemiroff. Над морем висели тяжёлые тучи, накрапывал мелкий дождь, отдыхающие проходили мимо в цветных пайтах и дождевиках.

— Волшебную девочку ты встретил, — заговорил мой знакомый задумчиво, наливая водку в стаканчики, и я подумал, что ещё ни разу не слышал от него подобных мягких слов.

— Ты прав. С ней так легко дышится. Мне остался всего год, чтобы отработать диплом в школе, а потом я заберу её в Севастополь. Завтра ей всё и скажу.

— Я пью за вас, а потом ухожу. Потому что под такой разговор напою тебя в хлам, а тебе ещё весь день работать, а потом кравчучку в гору тянуть, — громко засмеялся Жорик и залпом допил перцовку.

Вечером в дверях дома я столкнулся с женой Сергеича, которая выносила постельное бельё.

— О, вы свежую постель принесли, это очень приятно, спасибо, — улыбнулся я.

— Так у тебя и так свежая, трёх недель не спал на ней, — хмуро ответила она, — это бельё твоих соседок-танцовщиц, которые сегодня съехали.

Я молча зашёл в пустую комнату и присел на кровать. Потом, не раздеваясь, лёг. Вспомнил, что в сумке была бутылка коньяка «Коктебель», достал её, налил в железную кружку. Выпил. Снова лёг, положив руку под подушку, и почувствовал пальцем бумагу. Женя оставила мне письмо. Белый лист, аккуратно сложенный пополам.

«Здравствуй, любимый. Прости, что уезжаю не попрощавшись. Я вчера не смогла тебе сказать. Автобус уходит в двенадцать, а вечером у нас билеты на киевский поезд. Мы с Сашей собирались ехать ещё неделю назад, но я всё тянула. Знаю, что ты любишь правду, и скажу, как есть. Эта поездка на юг была прощальной, мы не планировали заработать, просто хотели провести время так, как в прежние годы — жить в дешёвых комнатах, пить крымское вино, танцевать в ресторане, купаться ночью голыми.

Я выхожу замуж за канадца. Уже всё готово, через две недели я улетаю. Если бы я знала заранее, что встречу тебя, всё сложилось бы иначе. Я была уверена, что здесь меня ничего не держит, хотела просто ещё раз побывать у моря, и вдруг — наша любовь. Но ломать планы я не могу. Всё готово к свадьбе, моя мама так ждёт её. Я забираю мамочку в Канаду, для неё куплен отдельный дом. Полечу через океан на самолёте, увижу другие города, иных, незнакомых людей и, возможно, полюблю их. А у тебя всё будет. У меня есть одна примета — если я бросаю мужчину, у него сразу всё становится замечательно. Но мне так легко дышалось с тобой. Я тебя очень люблю. Женя».

Наутро я пошёл к Ахмету увольняться — мне больше нечего было делать в Алуште, я не хотел спать ещё одну ночь в пустой комнате. Ахмет посмотрел на меня с прищуром:

— Любовь?

— Да.

— У тебя есть ещё что-то?

— Горы. Осенний костёр. Ученики. Гитара.

— Немало. У тебя всё наладится. Давай-ка товар считать.

Через час я уже шагал по аллее к автобусу. Я не стал прощаться с Жорой и попросил Ахмета при встрече сказать ему, что мы с Женей сняли кассу и уехали в неизвестном направлении. И хрипло добавить: «Свинтили, шайтаны!» Пусть Жорик думает, что в его мире, кроме чертей с баграми и пауков, пожирающих людей, есть и счастливые влюблённые. Ведь он уже начал верить.

Глава 4. Космический зов доцента Уриновой

Когда я вспоминаю себя пятнадцатилетним, всегда задаю себе один и тот же вопрос: как сумасшедшая рассеянная пенсионерка завладела моим сознанием? Ведь я успешно занимался фотографией, неплохо шутил, заглядывался на девчонок. Но всё-таки глубоко в душе уже был подготовлен к встрече с безумием — и слишком ранними поисками Бога, и грёзами о бесплотном, и трепетом перед монотонным голосом восточного гуру с радио «Маяк».

Мой «10-А» являлся экспериментальным классом с углублённым изучением русского языка и литературы. СССР три года как развалился, и вместе с государством разрушилась традиционная советская система образования — в школах возникали профильные классы, внедрялись различные новомодные методики преподавания, тестировались спецкурсы. Поэтому никто из моих одноклассников не удивился обязательному курсу «Этика жизни», который появился в школьной программе в начале ноября девяносто четвёртого года, почти сразу после неудачного контакта фотографов-любителей с духами Херсонеса.

Предмет вела по четвергам шестидесятилетняя доцент Уринова, которая пообещала нам подробный рассказ об основных философских системах и религиях, существующих на Земле, но совершила подмену методического