Зебра - Александр Жарден

Разумеется, она вернулась к исполнению своего долга перед умершими, только на этот раз Зебра отправился вместе с ней. Они пошли туманным утром, вооружившись лопатой и граблями, дабы привести в порядок самые заброшенные могилы. Наташа даже захватила с собой щетку, намереваясь очистить эпитафии на гранитных и мраморных стелах и плитах. Было оговорено, что всем займется девочка, а отец в это время будет стоять на часах, заступив на пост у ворот кладбища. Если покажется злосчастный Мальбюз, они прекрасно смогут драпануть через калитку в задней стене.

Наташа ликовала. Они поднялись на заре только вдвоем и без шума; Камилла и Тюльпан досматривали сны. Отец и дочь не поставили их в известность о своей вылазке. Это был секрет, настоящий секрет, известный только им двоим, а ведь ничто так не сближает людей, как сообща хранимая тайна. Зебра сам вскипятил дочери молоко, правда, оно убежало, и приготовил два поджаренных хлебца, которые затем обмазал по краям маслом и медом; затем они крадучись вышли из дома; карманы набиты бутербродами, в руках инструменты. На решетчатых кладбищенских воротах висел замок. Пришлось Наташе перелезать через стену, Зебра подставил спину и – гоп!

Опустившись на свои короткие ножки, Наташа обернулась к покойникам.

– Доброе утро! – бросила она, обращаясь к надгробиям.

Зебра, пораженный такой непринужденностью дочери, занял свой пост перед воротами кладбища и сделал вид, будто зорко осматривает окрестности. Он знал, что Мальбюз не появится, ибо в понедельник у него выходной. Так что бояться было нечего; но у Наташи в памяти остался образ отца в роли сообщника и защитника. Этим он сделал ей самый настоящий памятный подарок – каждый воспитывает детей как может.

Гаспар, конечно, был профаном в искусстве быть отцом, равно как и в искусстве быть мужем. И он постоянно импровизировал в надежде войти когда-нибудь в обе эти роли.

Нотариус грустил, грустил, грустил. О, если бы Камилла… Он почти хотел, чтобы она уже не принадлежала ему, чтобы снова ее завоевать; но она все еще была его любимой женщиной, причем законной женой. Это могли подтвердить все.

Молодая блондинка словно сошла с обложки журнала, силуэт ее будил воображение. Зебра сначала увидел ее в зеркале за стойкой табачного киоска-бара. У нее были голубые глаза, какие бывают у студенток филологического факультета, а то, что она сказала ему своим взглядом, привело его в возбужденное состояние.

Он благоразумно забрал свою пачку сигарет и покинул маленький бар, толкнув невзначай некрасивую и невысокую девушку, которая разговаривала с этой красоткой. Возраст обеих не шел ни в какое сравнение с его годами – должно быть, и той, и другой не было и двадцати.

Медленно прохаживаясь по набережной Майенны, Зебра вспоминал свои студенческие годы в Париже, заполненные в большей мере любовными похождениями, чем прилежной учебой. Он тогда вступал в связи с женщинами с таким же азартом, с каким другие играли в футбол. Гаспар не без основания считал, что блуд – единственный вид спорта, в котором не выдохнешься никогда. Потом явилась Камилла, и он понял, что такое настоящая любовь. Покорившись ей, он стал однолюбом, как становятся верующим в Бога. Разумеется, тело после этого не раз требовало своего. Мысленно ему случалось лезть женщинам под юбку, и ему казалось, что он еще не сложил оружия, не утратил способности вызывать трепет женского сердца; но он всегда остерегался совершать поступки, о которых пришлось бы потом сожалеть. Ему неведомо было искусство забывать, раздваиваться, когда человек часть своих воспоминаний, где сам себе кажется не таким, какой он есть, доверяет своему другому «я», не такому осмотрительному. Пока что ему удавалось удерживать Ораса на поводке.

Это прозвище – Орас – придумала одна вострушка, которую Зебра лишил невинности на скамье в укромном уголке сада еще до того, как познакомился с Камиллой. Эта девица, родом из Швейцарии, была страшно удивлена тем, что Гаспар в определенные мгновенья как бы терял контроль над своими действиями. И пришла к своеобразному заключению, что мужской член в какой-то момент целиком подчиняет себе мужчину, точно капризный и требовательный зверек; это подтверждает ту мысль, что можно быть несмышленой швейцарочкой и по интуиции приходить к истинам высшего порядка. Вдохновленная этой мыслью, девица дала инструменту Зебры христианское имя Орас. Она ушла из жизни Зебры, а прозвище осталось в его памяти.

Засунув руки в карманы, нотариус переживал свои былые сладострастные ощущения, как вдруг услышал, что за его спиной кто-то прыскает со смеху. Тогда он остановился перед какой-то лавчонкой и в стекле витрины увидел блондинку, которая шептала что-то на ухо своей подружке. Обе делали вид, что интересуются разложенными на витрине почтовыми открытками, по крайней мере так показалось Зебре.

Две неискушенные в любви пташки приняли его за сносную добычу, и это обстоятельство сразу наполовину скостило возраст Зебры. Он как будто опять окунулся в ту благословенную пору, когда кругом было полно свободных женщин, и он бросался на них, словно завтра уже будет поздно. Тогда страсть насмехалась над песочными часами. Вот что он вновь обрел во взгляде этой хорошенькой блондинки с едва народившимися грудями.

Выглядела она гордой и была, безусловно, пикантна. Девушка бесцеремонно обошла Зебру, покачивая обворожительным задом. Подружка семенила за ней, как рыбка-пилот. Они затерялись в толпе у выхода на площадь, не одарив его взглядом хотя бы из милосердия. Зря он размечтался, наверно, девичье кудахтанье предназначалось не ему. Пришлось также признаться себе, что и у витрины с почтовыми открытками девицы, скорей всего, остановились вовсе не потому, что пленились его особой.

Разочарованный Зебра горько усмехнулся собственному легкомыслию. Оказалось достаточно взгляда молодой девушки, чтобы он на какое-то время отвернулся от Камиллы. Величайшая в мире любовь не устояла перед парой голубых глаз… Это все Орас. Ясно, что у ангелов такой детали нет. Иначе, как бы они взлетали ввысь? Но виновато и воображение: увидишь полный бюст – и в мозгу твоем нарождается тысяча желаний.

Вот так Зебра рассуждал о горькой мужской доле, как вдруг снова увидел блондинку вместе с ее тенью. Девушки опять склонились у какой-то витрины, улыбаясь и кося глазами по сторонам. Чтобы выяснить их намерения, Зебра свернул в проулок – никто за ним не пошел. Его мужское самолюбие взыграло, но тут девицы тоже зашли в проулок. Зебра укрылся от них в булочной. Купил пирожное и вышел. Подруги прошагали мимо, подхихикивая. Опасаясь, что слишком обнаружил свои намерения, Зебра свернул на другую улицу. Лучше уж взять инициативу на себя и подстроить будто бы случайную встречу, когда девушки будут выходить на площадь перед мэрией. План городка запечатлелся в его мозгу с детства, он знал, как пройти кратчайшим путем. Такое мальчишество его смущало: давно уж он не испытывал юношеского азарта.