Маршрут - 21 (СИ) - Молотова Ульяна

Первый, второй, на перехлёст. Так просто. Может, в другой жизни я могла бы стать швеёй или известным дизайнером, придумывала бы всем интересную одежду. Почему нет? Да, мечтать не вредно. Интересно, какого это быть всемирно известным «кем-то»? Художником, писателем, артистом, дизайнером или спортсменом, врачом, лётчиком, космонавтом в конце концов! Такие романтичные профессии со стороны, а на деле сложные. Эх, и почему всё так? Если вспомнить некоторых, они же такими противными и зарвавшимися были. Аж противно. И что, это следствие или причина такого поведения, эта популярность? Точнее, они популярными из-за этого стали или стали такими из-за популярности. В первом случае, значит, кто-то это поощрял, а зачем такое поощрять? А если второе? Я такой быть не хочу. Так и что, может, что-то потаённое в характере открывается? И виноват ли тогда человек, если сам он не знал, что таким стать может? Глупо, пожалуй, его одного винить, но я такой точно быть не хочу.

Ощущение иглы, протыкающей полотно, сравнимо перебиранию чёток, время летело незаметно. Тоня начала ёрзать, секунда и одеяло поднялось словно привидение из «Карлсона». Оно присело на постели, подняло руки и смотрело на человека, но смертный был слишком занят, чтобы заметить это.

— Бу!

— Тоня, блин, ты чего делаешь? — Оля замерла, чуть не вогнав себе иголку под ноготь.

— Ха-ха-ха, У-у-У-у-У! — привидение размахивало руками.

— Как я посмотрю, тебе намного лучше, да?

— А привидения не болеют! У-у-У-у!

— А привидения могут быть полезными?

— Конечно могут, но ты разве не боишься-Я-я-Я? — оно нависло над Олей.

— Раз оно полезное, пусть превратится в человека и дальше спит. Мы тут надолго.

— Ну и скучная же ты.

— Если скучно, то можешь помочь. Шить умеешь?

— Да, бабушка учила.

— Тогда хватай ту куртку и пришивай к этой.

— А ты тент шьёшь?

— Ага.

— И долго нам тут?

— Я же говорила, да.

— Тогда хоть иголку и нитку дай.

— Не маленькая, сама возьмёшь

— Ты определись, я маленькая или нет?

— Чтобы винтовку брать маленькая, а чтобы самостоятельно шить — нет.

— Бе-бе!

— Не хочешь — не шей, тогда ещё два дня тут просидим.

— Хочу я! Дай коробочку хотя бы.

Девочки сшивали куртки, подгоняли их под размер тента весь оставшийся день. Следующая ночь ничем не отличалась от предыдущей, кроме того, что стала ещё зябче. Наконец, утром они принялись заканчивать грандиозное по своим масштабам лоскутное, цветастое полотно.

— Тоня, держи этот край.

— Держу!

— Так, тут вот последняя дырка нужна, и всё, будем его натягивать.

Шило в очередной раз пошло в ход, делая свою прямую работу, оно протыкало ткань!

— Мы же в Пермь едем, да? — спрашивала Тоня.

— В неё самую.

Оля сделала последний виток и раскрыла широкое одеяло. Длины рук не хватало, чтобы увидеть весь объём работы. Попытки разорвать не увенчались успехом, что девчонок несомненно радовало.

— Отлично вышло! — Тоня схватила руками краешек, и сама попыталась порвать.

— Ага, сама вижу. Пойдём вешать.

В рубке они схватили залежалый моток толстой верёвки. Тоня натягивала полотно, пока Оля, протянув верёвку через отверстия, привязывала их к креплениям на 57-ом. Точно так же они сделали и с обратной стороны. Большое покрывало перевешивалось за корму, таким большим оно вышло. Стихия этой зимой была девочкам больше не страшна, на ближайший месяц уж точно.

— Ну, давай собираться, — с чувством выполненного долга заключила Оля.

— А ты ничего тут больше не нашла?

— Ничего полезного.

— Вот прям совсем ничего?

Оля задумалась, вспомнила о письме, отчего её немного передёрнуло, но виду не подала.

— Не, ничего такого. Только билет в кино.

— Кино говоришь? Дай-ка взглянуть.

— Да, кино. Правда за это время билет уже выцвел, — Оля вынула из кармана смятую бумажку.

— Ком… Колец… Солома? А, комсомолец!

— Ага, название кинотеатра. Их часто так называли, «Космос» ещё, например, «Пионер», «Буревестник», «Дружба», «Мир». По-разному.

Хотя многие фильмы и вылетели из головы, в кино Оля ходила часто и знала о чём говорит. Хорошо запомнились, будто в граните высечены были, фильмы про войну — про героев великой отечественной. А о зверствах нацистов снимали документальные фильмы. О геноциде, Холокосте, лагерях смерти. Как нацисты организовали блокаду Ленинграда, а финны им в этом помогали. Как расстрелы, сжигание людей заживо, мор голодом, массовые повешения, выжигания свастик на теле, калечение и многое другое были для них обыденным делом. Всех убивали, в независимости от пола, возраста и профессии. Всех, потому что советский человек для них был хуже свиньи. Потому что советский человек не считал национальность или расу чем-то определяющим, потому что советский человек считал, что каждый имеет право на счастье. Почти вся Европа смирилась с этим за исключением немногих, кто действительно имел в себе смелость и силы оставаться человеком, кто становился партизаном или работал подпольно, кто боролся против человеконенавистнического нацистского режима, и кому советский человек потом был очень благодарен. Жители Югославии так вообще великие люди, всю войну половину страны, будучи в полном окружении, защищали от нацистов! Вот только документальные фильмы мало кого интересовали, потому что за их просмотром нужно много думать.

Оля любила кино, действительно любила, особенно про Сталинград, бывший Царицын, откуда родом её бабушка. Город, что стал могильной землёй для десятков сотен тысяч солдат, что принял миллионы тонн пуль и бомб. Случайный диалог всплыл у Оли в голове.

«— Нужен Сталинград, так шли бы и строили, зачем мой родимый было переименовывать?

— Мне кажется, что это будет всех путать. Говорят, что цари и императоры плохие, а целый город в честь них всех назван.

— В том и дело. Если уж они ведут эту пропаганду, то пусть не забывают о том, с чем боролись. Прадед твой, отец мой, сначала белым офицером служил, потом на сторону красных встал, потому что знал, какие зверства учиняли белые по отношению к простому человеку. Наши тоже в этом плане не святые, но всё же. А ты представь, если историю от народа скрывать, то другие её начнут показывать по-другому, а значит, лгать! Вот и нечего её переписывать. В конце концов мы все разные, а история у нас одна. У всех! Вот потом Сталинград этот переименуют и сами будут возмущаться.

— А вдруг в честь плохого человека улица названа была? Или даже город?

— Пусть объясняют тогда это, и сами жители решают в честь кого и что переименовывать. А то они нам про власть народа, а сами без нашего ведома всё делают.

— Ну, не знаю.

— А ты меня слушай, Олюсь, нельзя так делать! Хотят они идею свою в массы нести — пусть несут, но перевирать, лгать и лицемерить пусть не смеют!»

Интересно, сколько мне лет тогда было? Шесть, наверное.

Оля начала выхватывать из памяти маленькие зацепочки. К чему именно они вели, однако, понять было сложно. Вот, например, любовных историй мало, классику экранизировали, а что ещё? Комедий было по две штуке, может, три в год. Достаточно, фильмы же хорошие, пускай их и не сотня.

Ещё кинотеатры были ухоженные. Однообразные, но так и ходили туда не ради архитектурных изысков. Свиданья, посиделки с друзьями, целое классовое мероприятие, во всех смыслах, да и культурный отдых, между прочим. Можно было и покушать, благо рядом и ларьки с мороженым, и буфеты. А в кино ходили совершенно разные люди. И дети, и старики, и любовные парочки, и суровые работящие мужики, хотя они реже, а на индийские мелодрамы подружки домохозяйки с удовольствием ходили.

Около кинотеатра, в который часто ходила Оля, был и большой красивый парк со множеством лавочек и клумб и с широченными, тенистыми берёзами. Даже одна размашистая ива стояла, и тополя пушистые. И никто там не мусорил. Народ культурный в этом плане, но ни единого окурка или шелухи от семечек? Странно это, не могут быть все и такие чистоплотные. Всегда найдётся один пакостливый человек, который из внутреннего чувства всемирной несправедливости к нему или из зависти ко всему сущему или просто день плохой выдался, что возьмёт, да и нарушит всеобщую идиллию. Однако в памяти это отразилось так, а не иначе.