Страна аистов - Вадим Храппа

Самбы тогда почему-то сняли осаду Хонеды и ушли к себе, на Витланд. Петр Дуйсбургский — первый хронист Пруссии — объяснил это той самой капустой, породившей миф о том, что христовых воинов-тевтонов невозможно взять измором.

Орден сделал Хонеду своим форпостом в битве с пруссами, и оттуда стал двигаться все дальше и дальше на северо-восток. А замок, названный Бальга — в честь магистра Германа Бальке, — был отстроен сначала в романском стиле, потом в «неоготике» и так далее — до той поры, пока нацисты не устроили там школу подводных диверсантов-разведчиков. Место было выбрано неслучайно: немцам были известны боевые качества воинов Пруссии. Их, урожденных пруссаков, они и готовили в диверсанты.

У замка Бальга уникальные подвалы, в которые сегодня еще никому не удалось проникнуть. Такие подземелья существуют только в орденском замке Монфорт — в Сирии.

В 1928 году на территории замка был устроен краеведческий музей. Замковый парк с его деревьями, привезенными из Южной Америки, некогда привлекал толпы туристов со всего мира. Дивились они и дому Конвента, зданию, которое нависало над заливом на высоте 25 метров. Трогали пальцами выбитые на стенах имена магистров Тевтонского Ордена, изумлялись дубовым подъемным мостам через замковый ров.

Сегодня это место называется поселок Веселое. Что так рассмешило советских топографов в облике замка Бальга, до сих пор не пойму.

Вольрад, достойный удивления

Чуть севернее замка Бальга на берегу залива был когда-то и другой замок — Ленценберг. Теперь о нем уже ничто не напоминает, лишь с трудом можно разглядеть на земле остатки оборонительных валов. Замок просуществовал едва ли пару десятков лет и после того, как был разрушен, уже никогда не восстанавливался. Он был маленьким, деревянным, и жил в нем фогт — рыцарь, выполняющий обязанности управляющего замком Ордена, по имени Вольрад, которому позже дали прозвище «Достойный удивления».

Это случилось в 1260 году. Пруссия волновалась. За несколько лет перемирия между Орденом и прусскими племенами любви не прибавилось. Пруссы не собирались оставлять своих богов, а крестоносцы, привычные больше воевать, чем проповедовать, не смогли привить им ни новой морали, ни верности орденским идеалам. То в одном, то в другом племени появлялся посланник Кривы с жезлом Верховного Жреца, и вайделоты объявляли волю богов: «К войне!»

Но вот прусские князья Натангии и Вармии, не желая обрекать свои племена на вымирание, решились вступить с Орденом в новые переговоры.

Вольрад принял их как подобает — торжественно и хлебосольно. Столы в замке Ленценберг ломились от яств и напитков.

За трапезой пруссы начали высказывать претензии к Ордену, которые накопились за годы перемирия: налоги непосильны; артайсы-крестьяне, работая на полях Ордена, не успевают обрабатывать свои наделы; вмешательство во внутриплеменные дела невыносимо…

Вольрад поначалу слушал молча, но потом стал обвинять во всем самих пруссов. К тому времени обе стороны уже порядком подогрели страсти пивом и медовухой, и дело дошло почти до драки. Князья выхватили мечи, а в зал вломились кнехты фогта. Всех успокоил Вольрад, сказав, что сегодня все слишком пьяны, чтобы решать серьезные дела, но завтра на свежую голову они вместе подумают, как облегчить условия союза. На том и разошлись.

Однако на следующий день все повторилось. Хмельное лилось рекой, а пруссы высказывали наболевшее. Только Вольрад уже не перечил и даже обещал передать их требования магистру. Вожди напомнили, что их люди не покинули свои земли, как племя ятвягов с князем Стардо, и не воюют с Орденом, как самбы. Все эти годы они исправно выполняли союзнический долг. И фогт соглашался с ними, обильно угощая гостей. Когда ужин был в разгаре, Вольрад, извинившись, вышел.

Кнехты были наготове. Они быстро затворили ставни на окнах, двери подперли бревнами, обложили стены ячменной соломой и подожгли замок.

Хроники рассказывают, что в Ленценберге заживо сгорело около пятидесяти прусских князей. Коварство и бессмысленная жестокость Вольрада поразили даже видавших виды рыцарей-крестоносцев. Они-то и прозвали его «Достойный удивления». А Вольрад на суде у магистра Ордена, ничуть не смущаясь, в качестве улики демонстрировал свою рубаху — якобы распоротую прусским мечом.

Огонь, разведенный Вольрадом в замке Ленценберг, к 1261 году уже полыхал по всей Пруссии общим восстанием.

Божьи люди из Пёршкена

Когда-то в Пруссии было выражение: «Божий человек из Пёршкена». Так говорили, когда кто-то притворялся слишком праведным. А приписывают эту язвительную фразу пастору Иоганну Якобу фон Шёвену, служившему в кирхе Пёршкена — старейшей, между прочим, кирхе Пруссии — около двухсот лет назад. Однажды во время проповеди, ругая прихожан за недостаточное религиозное усердие, он заявил:

— Когда Господь в день Страшного Суда призовет меня к себе и спросит: «Божий человек из Пёршкена, где же мои овечки, которых я доверил тебе?», мне придется промолчать. И тогда Господь скажет: «Божий человек из Пёршкена, я дал тебе овечек, а ты привел мне быков!»

Говорят, при этом старый крестьянин Плог, предки которого хозяйствовали здесь еще со времен Ордена, громко ответил:

— Да, в нашей семье всегда были крепкие люди.

Между прочим, всякий, кто рассказывал этот анекдот, непременно добавлял историю о том, как однажды крепкие «божьи люди» из Пёршкена оконфузились. А было это так.

Как-то в Пёршкен забрели польские цыгане с медведем и вечером устроили представление. Медведь, которого цыгане держали на цепи, плясал и показывал фокусы, а пёршкенцы, бросив монетки в цыганскую шляпу, дивились этому, благоразумно расположившись поодаль. Медведи в те времена в Пруссии еще водились, и все знали, какой это сильный и опасный зверь.

Ночью цыгане ушли. А рано утром поселок разбудили вопли перепуганного пастуха:

— Медведь! Медведь! Цыгане забыли медведя!

Пёршкенцы, вооружившись, кто чем может — вилами, косами, мушкетонами, — смело окружили площадь у кирхи, где, по уверениям пастуха, спал оставленный цыганами медведь, но обнаружили только набитый всяким хламом большой мешок старьевщика, который тот потерял, проезжая вечером через площадь.

Ныне — поселок Ново-Московское Багратионовского района. Известен развалинами древнейшей на территории Калининградской области кирхи — она была построена в XIII веке — и ее уникальными фресками.