Второго Рима день последний - Мика Валтари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы расставались, она спросила:
– Ты действительно считаешь, что турки начнут осаду города уже весной?
Я не мог сдержаться, чтобы не взорваться опять:
– Вы, греки, все сумасшедшие? Тогда слушай! Дервиши и монахи снуют между деревнями во всей Азии. Войска султана в Европе уже получили приказ выступать. В Адрианополе отливают новые пушки. Султан намерен собрать армию более многочисленную, чем собирали его предки, чтобы осаждать твой город. А тебя интересует только одно: действительно ли он намерен прийти? Да, намерен! – выкрикнул я. – И он очень торопится! Теперь, когда Уния вступила в силу, возможно, Папе удастся заставить европейских князьков забыть о своих спорах и войнах, чтобы ещё раз собрать их на крестовый поход. Если турки – смертельная угроза для вас, то и Константинополь, находящийся в сердце турецкого государства – смертельная угроза для султана. Ты не имеешь понятия, насколько агрессивны его планы. О нём говорят как об Александре нашего времени.
– Тише, тише,– успокаивала она меня, и на лице её была улыбка сомнения. – Если всё так, как ты говоришь, то нам недолго осталось встречаться.
– Что ты хочешь этим сказать? – воскликнул я, хватая её за руку.
– Если султан действительно выйдет из Адрианополя, кесарь Константин вышлет женщин из императорской семьи быстрым кораблём в безопасное место на Морее. На всякий случай. Этот корабль возьмёт также женщин из других знатных родов. И для меня есть на нём место.
Она посмотрела на меня своими карими глазами, прикусила губу и сказала:
– Именно этого я не должна была тебе говорить.
– Не должна была,– повторил я за ней охрипшим голосом, чувствуя, как пересохли мои губы. – Ведь я могу оказаться тайным агентом султана. Ты это имела ввиду? Все вы меня подозреваете.
– Я тебе верю,– ответила она. – Ты не используешь во зло то, что узнал. Скажи, должна ли я ехать?
– Конечно,– сказал я. – Ты должна ехать. Почему бы тебе не спасти свою жизнь и честь, если предоставляется такая возможность? Ты не знаешь султана Мехмеда. Я его знаю. Твой город будет уничтожен. Вся его красота, этот увядающий блеск вокруг нас, вся сила и богатство знатных семей – уже теперь только призрак, тень.
– А ты? – спросила она.
– Я прибыл сюда, чтобы умереть на стенах Константинополя. Умереть за то, что ушло и чего ни одна сила в мире вернуть не сможет. Наступают другие времена. У меня нет особого желания их увидеть.
Она уже надела плащ и стояла, теребя пальцами вуаль.
– Ты меня даже не поцелуешь на прощание? – спросила она.
– У тебя разболится голова,– ответил я.
Тогда она поднялась на цыпочки и стала целовать мои щёки мягкими губами, а её пальцы, едва касаясь, гладили мой подбородок. На мгновение она прижала голову к моей груди, как бы приглашая к объятиям.
– Ты сделаешь из меня зазнайку. Я начинаю слишком много о себе воображать. Тебе действительно всё равно кто я? Конечно, мне это приятно, но верится с трудом.
– Придёшь ко мне ещё раз перед отъездом?– спросил я.
Она с сожалением окинула взглядом комнату, потрепала жёлтого пёсика и сказала:
– Хорошо мне у тебя. Приду, если смогу.
6 января 1453.
И всё же, греки начинают проявлять беспокойство. Зловещие предсказания передаются из уст в уста. Женщины рассказывают свои сны. Мужчинам кажется, что они видят знаки. В злом возбуждении, с горящими глазами монахи кричат на улицах о смерти и уничтожении города, который отрёкся от веры предков.
Вся эта сумятица исходит из монастыря Пантократора. Оттуда монах Геннадиус шлёт в город грамоты и их читают в людных местах. Женщины при этом плачут. Сам Геннадиус не осмеливается нарушить приказ кесаря и показаться народу. Но я читал воззвание, которые он приказал начертать на дверях обители.
– Несчастные, – пишет он. Заблудшие души! Как могли вы отступить от веры в бога и возложить свои надежды на помощь франков? Вы обрекли на гибель свой город и потеряли свою веру. Боже, будь милостив ко мне! Перед лицом твоим я клянусь, что не принимал участия в этом греховном вероотступничестве. Задумайтесь, несчастные, что вы творите. Погибнете в рабстве, потому что отреклись от веры ваших предков и погрязли в ереси. Горе вам на страшном суде!
И всё же, важнейшим, по существу, остаётся вопрос: успеет ли флот Папы вовремя и будет ли помощь достаточной. Во всеобщий крестовый поход мне трудно поверить. К поражению под Варной христианство готовилось пять лет. На этот раз венгры не отважатся нарушить перемирие, как это случилось тогда. Если помощь не придёт вовремя, признание унии окажется делом бесполезным, лишь приведшим к недовольству и неверию. Зачем тогда надо было лишать народ Константинополя утешения, которое ему могла дать вера?
Народ на стороне Геннадиуса. Храм Мудрости Божьей сейчас пустует. Только кесарь со своей церемониальной свитой ещё ходит туда на молитву. Политикам все равно во что верить. Их исповедь это только слова. Но, мне кажется, пустота в храме может их напугать. Из храма ушла и часть духовенства. Тем, которые остались, грозят отлучением и проклятием.
8 января 1453.
Новые слухи послужили причиной того, что я решил посетить монастырь Пантократора, чтобы встретиться с Геннадиусом. Ждать мне пришлось долго. Геннадиус дни напролёт молится и истязает себя бичом во искупление грехов всего города. Но он принял меня, как только узнал, что я принадлежал к свите султана. У нас действительно турок любят больше, чем латинян.
Но когда он увидел мой гладко выбритый подбородок и латинскую одежду, то отпрянул, выкрикнул «анафема» и «вероотступник». Не удивительно, что он узнал меня не сразу, ведь и мне трудно было узнать его с первого взгляда: бородатый, патлатый, с глазами, запавшими от постов и бдений. И всё же, это был тот самый Георхиус Схолариус, секретарь и хранитель печати покойного кесаря Иоанна, тот самый, который вместе с другими поставил свою подпись под унией во Флоренции. Молодой, напористый, честолюбивый, жаждущий славы, любящий жизнь Георгиус.
– Здравствуй, Георхиус! Моё имя Джоан Анжел, – сказал я. – Джованни Анжело, твой приятель по Флоренции много лет назад.
– Может, и знал тебя
