Метель - Леонид Леонов

КАТЕРИНА. Мне больно… коленка очень болит.

ПОРФИРИЙ. Ты ушиблась, когда упала на лестнице.

КАТЕРИНА. Пустите… мне за лекарством надо. У меня дочь больна…

ПОРФИРИЙ (встревоженно). Чем?

КАТЕРИНА. Тобою… все больны тобою!

Убегает, наматывая платок вокруг шеи. ПОРФИРИЙ провожает ее взглядом. Когда он обернулся, СТЕПАН уже стоит перед ним с протянутыми руками.

СТЕПАН. Приветствую тебя на родине, брат!

ПОРФИРИЙ (сухо). Отойди подальше, Степан. Мне тебя хорошо видно и оттуда.

СТЕПАН закладывает сложенную газету в щель двери, чтобы не открывалась.

Ты написал, что Катерина в отъезде. Ей же было тяжело меня увидеть сразу.

СТЕПАН. Она… она вернулась.

ПОРФИРИЙ. Я нашел у себя на койке твою записку. Я пришел.

СТЕПАН. Да, мне хотелось повидаться. В прошлый раз я побежал догонять тебя, но ты уже ушел. Чего ты побоялся?

ПОРФИРИЙ. В комнате была Зоя.

СТЕПАН. В комнате была подруга Зои. (Испытующе.) А если бы и Зоя?

ПОРФИРИЙ. Я не хотел, чтобы она увидела меня с тобою вместе.

СТЕПАН. Та-ак… Что же ты не спросишь меня об отце, о матери!

ПОРФИРИЙ. Не хочу, чтобы именно ты говорил о них мне.

СТЕПАН. Понятно. Но, может быть, мы все-таки сядем?

Он торопится подать Порфирию стул, тот берет его первый. Их взгляды встретились. СТЕПАН смущенно отходит. Они сели.

Ну… где же ты был, Порфирий?

ПОРФИРИЙ. Проходил кольца ада. Чего и тебе желаю для науки.

СТЕПАН (усмехаясь). Грубо, но точно. Все-таки… как ты выглядишь теперь… извнутри?

ПОРФИРИЙ (почти сурово). Я стою за интересы рабочих людей.

СТЕПАН. У нас говорят: за рабочий класс. Значит, приехал работать, падать замертво от усталости, чтобы когда-нибудь… через двадцать лет сказать: и мое!.. Но трудно тебе будет здесь, Порфирий. Великий университет неверия прошли мы тут без тебя. (Тихо.) Не мешайся в это дело. Оно еще не кончилось…

ПОРФИРИЙ. Место под кровлей в непогоду я себе заработаю.

СТЕПАН. Разные бывают кровли!

Молчание. Из комнаты, где справляют зиночкину помолвку, доносится тихая игра на гармони. Песня «…осудили меня братья, прогнала меня мать, и пришлося мне в неволе сухаречки глотать…» Слышна лишь вторая половина строфы, пропетая Зиночкой фальцетом и на полувздохе. И опять — приглушенные аккорды гармони.

А вот куртка-то твоя не по климату. Слушай, у меня доха без дела лежит…

ПОРФИРИЙ. Мне ничего от тебя не надо.

СТЕПАН. Истосковался по русском морозце? Что ж, закаляйся. Я в том смысле, что будь готов к любой неизвестности.

ПОРФИРИЙ. Блудный сын, входя в отцовский дом, тоже не знал: хлебца ему кинут или раз по шее дадут. Я ко всему готов.

СТЕПАН (насмешливо). Ты был сговорчивей в тот раз, заграницей. Ты сидел безработный, жрал какую-то вонючую замазку с помойки, а я принес тебе деньги…

ПОРФИРИЙ. Вот об этом и поговорим. (Часто прерывая и прислушиваясь то ли к воспоминанию, то ли к переборам гармони на зиночкиной помолвке.) Ты выпросил у меня позволения положить деньги на мое имя. Одну тысячу.

СТЕПАН. Ты… говори тише, люди кругом!… Всякий старается уберечь себя от будущего.

ПОРФИРИЙ. Однажды, оказавшись на краю, я пошел взять двадцать франков. Двадцать!.. Представь себе мое удивленье, когда я обнаружил себя почти миллионером.

СТЕПАН. Ну, брат… нищему все, что выше сотни — миллион! Конечно, если переводить на наши… (Твердо.) Я копил эти деньги на черный день пятнадцать лет.

ПОРФИРИЙ. Слишком много нулей, Степан. Назвать тебе сумму?

СТЕПАН молчит.

Назвать тебе сумму?

СТЕПАН кидается зажать ему рот. Рука борется с рукою.

СТЕПАН. Таких, как ты, я сам… сам…

ПОРФИРИЙ без усилия прижимает к столу руку Степана.

Разожми свою клешню… ты мне сломаешь пальцы.

Дуя и разминая сплющенную руку.

Ты хочешь окунуть руку в мою кровь и показать народу? Ха, зачем завоевывать доверие двадцать лет, когда можно взять его одним ударом. А я спас тебя, спас от петли твою жену…

ПОРФИРИЙ. Ты всегда умел делать зло под видом благодеяний.

СТЕПАН. Бра-ат! Целый мир лежал в твоих ладонях… его сокровища, его женщины, его благословенные озера. Ты не захотел, пусть!.. А там могла быть и твоя половина.

ПОРФИРИЙ. Я ударю тебя.

СТЕПАН. Я ничего тебе не предлагаю: поздно… (Другим тоном.) Завтра я уезжаю туда. Квартира остается за мною. Временно ты мог бы поселиться здесь. Ты все еще ее любишь… (Заметив резкое движение Порфирия.) Я имел в виду… твою дочь. Возьми все, но деньги!.. куда ты дел мои гроши, мою мечту, мои бессонные ночи, Порфирий?

ПОРФИРИЙ молчит, улыбаясь.

Ты уже решил, я вижу…Ты прошел страшную жизнь, но сохранил в себе великодушие Сыроварова. Ты дал распоряжение перед отъездом?.. Они целы?

ПОРФИРИЙ утвердительно склоняет голову.

Спасибо. Я тебе поцелую руку. Дай, дай…

Внезапно падает газета. Дверь отошла и снова стала на место, движимая снаружи чьей-то рукой. СТЕПАН бежит, распахивает дверь. Из коридорчика, теснясь друг к другу, смотрят — ЛИЗАВЕТА, САРПИОН, ИВАН — еще с гармонью на плече, ЗИНОЧКА и какой-то резвый старичок с почтенной бородой и в толстовке. Весь сжавшись, ПОРФИРИЙ отходит в сторону.

ЛИЗАВЕТА. Орешь тут, а там Поташов к Марфе приехал.

Заглядывая в сторону.

С кем это ты там?

Косясь на незнакомого человека, они поочередно вступают в комнату. Опустив голову, ПОРФИРИЙ вертит картуз в руках.

СТЕПАН. Вот, гость родной к нам заявился. Прощенный! Иззяб, изголодался… Смотри, тетя Лиза, какой стал!

ЛИЗАВЕТА делает шаг к Порфирию, слабо вскрикивает и пятится, цепляясь за мебель.

СТЕПАН. Успокойся, тетя Лиза, успокойся!

ЛИЗАВЕТА (наугад отмахиваясь левой рукой). Уйди ты от греха, Степка… (Начав тоном тихого причитанья.) Вот он, батюшки, весь тут, живенький, налетался. Нажрался мертвых костей да братского мяса… Что-ж ты, коршун, вострый клюв свой опустил?… Глядите, люди разные, глядите на него, на изверга. Беги, Зинка, улицу кличь сюда. Он Марфу старухой сделал, Зойку чуть не убил… и нас-то всех собою, как удавкой, оммотал!

СТЕПАН незаметно уходит. Картуз выскользнул из руки Порфирия, он не смеет его поднять. ИВАН протянул ЛИЗАВЕТЕ стакан воды, ее зубы стучат о стекло.

ИВАН. Мамань, не волнуйся. Вспомни, мамань… тебе теперь вредно волноваться!

ЛИЗАВЕТА. Глаз-то где посеял, окривел… Небось, в кабаке по пьяному делу вышибли!.. Он там с девками котует по заграницам, а мы срам за него, смолы чернее, пьем. Верка-то уж пила-пила, да и захлебнулась… (Шаря вокруг себя, чуть не плача.) Эх, стервец… нету у меня под рукой-то ничего!

ПОРФИРИЙ искоса смотрит на портрет черноглазой женщины и неуверенно приподнимает руку. Тем временем почтенный старичок, добравшись до порфирьева картуза, всесторонне изучает его в уголке.

ИВАН. Объяснить желает.

САРПИОН. Отступи, мамань, дай ему дух-то перевести!

ЛИЗАВЕТА. Иной язык бы откусил, а у него слова еще шевелятся. Садитеся, все садитеся! Сейчас он вам словцо свое подарит…

И как зачарованные, некоторые садятся куда придется.

ПОРФИРИЙ (тихо). Тетя Лиза!.. Я уже от смерти моей хлебнул глоток. Мне горячей от тебя не станет… Скажите только, мамаша-то жива?

ЛИЗАВЕТА. Загрыз ты ее, упырь. Померла твоя родная мать. А все ждала сыночка, ночью в поле зимнее ходила, кликала… на дорогах почтальонов останавливала. (Зиночке.) Тут она, на Алексея, с первой водой и сковырнулась. Как доила корову, так лицом в бадейку и ткнулась!