Поражающий агент - Фридрих Незнанский

– Это уж, как говорится, следствие разберется, – засмеялся Иванов. – Большинство, видно, продано уже. С карантином это он ловко придумал, надо отдать должное, кому же в голову придет там искать? Да только, когда его поймали, он тут же сам и раскололся – не учел собственный человеческий фактор!

Так вот почему секьюрити отвел его, Турецкого, к своему шефу, как только он, Турецкий, заикнулся о домашних животных. И это же объясняет испуг Лебзяка, когда Турецкий спросил, где же этот «зоологический» отдел находится. Наверно, решил, что, ко всем бедам, Генпрокуратура заинтересовалась еще и этим делом.

– А вы ходили в этот карантин? – спросил Турецкий. – После того как поймали этого натуралиста?

– А как же! Вот с Ириной Васильевной сегодня вместе и ходили.

– Ну и остался там еще кто-нибудь?

– Только то, что они последний раз умыкнули. Два удава и собака.

– Собака, – прищурился Турецкий, – конечно, стаффордширский терьер?

– Откуда вы знаете?! – оторопел Иванов.

– Я же вам говорил, что я знатный собачник. Ну пойдемте в ваш зоопарк. Я бы хотел на него взглянуть.

…В клетке сидел зверь с белой короткой и блестящей шерстью. Это была крепко сбитая, мускулистая, но в то же время изящная и проворная собака. Но страшнее всего выглядела голова на массивной, чуть изогнутой шее. Резкий переход ото лба к морде. Короткие уши стояли торчком. Широко расставленные черные круглые глаза смотрели одновременно настороженно и угрожающе. Черный кончик носа слегка подрагивал. Челюсти совершенно жуткие, и крокодил бы позавидовал.

– Дай, Флип, на счастье лапу мне, – сказал Турецкий. – Сукин ты сын.

Когда Турецкий появился в Генпрокуратуре, Меркулов был на совещании у генерального. Миши Федоренко тоже не было на месте. На столе у него, как всегда, были разбросаны бумаги. Турецкий взял одну:

«Ту-154, размеры: длина 47,90 м; размах крыла 37,55 м; высота 11,40 м; площадь крыла 201,45 кв. м (площадь крыла без наплыва 180,01 кв. м); размах горизонтального оперения 13,40 м; максимальный диаметр фюзеляжа 3,80 м; база шасси 18,92 м; колея шасси 11,50 м. Ширина пассажирского салона 3,58 м, высота до 2,02 м. Экипаж 3 человека; пассажиров 180 человек (салон выполняется в 3 компоновках – на 154, 164 и 180 мест, в данном случае – 154)».

– Серьезно к делу подходишь, молодец, – сказал он Федоренко, когда тот появился. – Нашел что-нибудь?

– Да как сказать, – замялся Миша.

– Ну тогда отбой, можешь считать, что дело закрыто.

– Сан Борисыч! – У Миши даже слезы на глаза навернулись. – Да как же это?! Я же только начал!

– Ничего не могу поделать, – вздохнул Турецкий, как бы грустно, а на самом деле радостно. – Мы свою часть работы выполнили, остальное за фээсбэшниками. Приготовишь мне отчет – и отдыхай.

Турецкий решил не ждать приема у начальства, а нарушить субординацию и ехать в Кремль. Но по дороге не выдержал и позвонил Меркулову. Меркулов сказал:

– Саша, я на совещании, перезвони в другое время.

– Костя, это важно, я должен тебе что-то сказать, это касается дела о президентском псе. То есть, пардон, об авиакатастрофе.

– Только покороче.

– Вот слушай. "Звонит телефон, но, кроме собаки, в доме никого нет. Пес берет трубку и говорит: «Гав!» – «Кто это говорит?» – «Гав!» – «Вы не можете говорить отчетливее?» – «Повторяю по буквам: Генрих, Анатолий, Вольдемар!»

Турецкий остановился, купил свежие «Известия». Полистал. Вот же ж блин. Язык у них без костей.

«Глава государства и Патриарх Московский и Всея Руси приняли сегодня участие в панихиде по погибшим в авиакатастрофе Ту-154. Во время панихиды в храме-часовне державной иконы Божьей Матери на территории храма Христа Спасителя патриарх помолился об упокоении душ погибших в этой авиакатастрофе. Обращаясь к Президенту РФ, заявил: „Мы будем молиться, чтобы Господь дал вам много сил и энергии, чтобы совершать дела на благо России“. В церемонии также принимали участие…»

– Александр Борисович, вы случайно не левша? – с надеждой в голосе спросил президент.

– Нет.

– Но левой рукой как, вообще, нормально владеете?

– Да ничего, в общем.

– Вот. – Президент вручил Турецкому красную коробочку. – От чистого сердца! Вы не представляете, как я и наша семья вам признательны.

Интересно, что там, подумал Турецкий, коробку, впрочем, не открывая. Дело-то было частное, не может же он мне орден за него дать? Или как в той рекламной рассылке – «медальку на ошейник»? А вдруг у него для таких случаев отчеканены личные ордена? Скажем, «За заслуги перед президентской семьей»?

– Спасибо. Могу я задать вопрос?

– Конечно, все что угодно!

– Я хотел спросить о Баткине.

– О ком?

– Об академике Баткине, нобелевском лауреате. Вы с ним знакомы?

– Да, – сказал президент. – Я… он…

– Просто как-то это некрасиво. Я сегодняшнюю газету смотрел, когда к вам ехал, – нигде ни полслова. А ведь всего три дня прошло с момента вручения.

– Александр Борисович, перестаньте, пожалуйста, – вдруг сказал президент.

– Что? – удивился Турецкий.

– Вы же все отлично поняли. – Президент поморщился, как от зубной боли. – Я так и знал, что мы проколемся.

Турецкий счел за благо промолчать. Президент считает, что он что-то понял, ну пусть себе считает. Объяснит, в чем дело, – ладно, нет – тоже хорошо, количество государственных тайн обратно пропорционально здоровому сну.

– Я вам очень признателен, Александр Борисович, что вы, с вашим тактом, сочли возможным выразить это в такой деликатной форме, и вообще… Черт, – он неожиданно экспрессивно выругался. – Я же знал, что не получится, я же говорил им!

– Может быть, расскажете, как все было? – предложил Турецкий подчеркнуто спокойным тоном.

– Александр Борисович, дорогой! С удовольствием! Вы не представляете, как меня это тяготило!

– Ну так облегчите душу, – посоветовал Турецкий, сам удивляясь собственной наглости.

– Хорошо! Это актер.

– То есть? – не понял Турецкий.

– Это не Баткин. Это не академик. Это был актер. Специально подготовили человека, который вместо него в Швецию ездил, нобелевскую речь произносил и все такое.

– Да не может быть.

– Увы.

– А где настоящий Баткин? – Турецкий поймал себя на том, что не слишком-то удивлен этой фантастической историей. Но Ирина Генриховна, Ирка-то какова?! Она же сразу сказала, что это не Баткин!

– Он исчез. За два дня до вручения премии. Александр Борисович, его надо найти, и срочно, иначе разразится грандиозный скандал, на весь мир! Кто-нибудь все равно пронюхает. И потом, этот актер, он же не сможет руководить институтом!

– Подождите, подождите. – Турецкий помотал головой. – Это что же, за два дня успели подготовить человека, который как две капли похож на Баткина, говорит его голосом и в науке разбирается? Да как такое возможно?!

– С нашим ФСБ и не такое возможно. Это-то они могут, сделать нового человека – пожалуйста. А вот найти настоящего Баткина – кишка тонка. Александр Борисович, – голос президента стал торжественным, – я хочу поручить вам это дело. Найдите стране Баткина! России нужен Баткин!

Почему, когда политики начинают говорить лозунгами, подумал Турецкий, они становятся гораздо уверенней в себе?

– Но вы же не могли не понимать, что подлог раскроется! На что вы рассчитывали?

– На то, что Баткина найдут, – уныло сказал президент. – Просчитались. Понимаете, меня уверяли, что найдут! И кроме того, мы же не могли так оскандалиться перед Западом.

Уже в машине Турецкий открыл подарок – красную коробочку. Там лежали золотые часы с надписью «Президентские». Турецкий несколько раз пытался надеть президентский подарок себе на руку, но всякий раз цифра «XII» оказывалась внизу, а «VI» – вверху. Наконец он понял, что это часы для правой руки, то есть для левшей. Снял и положил в бардачок. Там же валялась бумага следующего содержания:

«Особым распоряжением Президента Российской Федерации и по рекомендации Совета безопасности для расследования исчезновения академика Н. Л. Баткина создается следственно-оперативная группа с чрезвычайными полномочиями и в составе: старшего следователя по особо важным делам при Генеральной прокуратуре России, старшего советника юстиции Турецкого А. Б. и начальника Московского уголовного розыска генерал-майора Грязнова В. И…»

Ну и так далее.

Часть вторая. ПРОФЕССИОНАЛ

Я убиваю людей. Я думал, я был уверен, что все про это знаю. Господи, да я десятки раз это делал. Но я всегда находился с другой стороны ствола. Нет, лучше вспомнить все по порядку.

…Я не люблю дождь. Я ненавижу зонты. Я всегда ненавидел зонты.

Я смотрел на свои работающие «дворники» и прикуривал сигарету. Это было так уютно – сидеть в дождь в хорошей, комфортной машине и чувствовать себя абсолютно защищенным. Что еще надо для счастья? Ничего. Если вам вообще что-то нужно для счастья – это значит, что вам его не видать никогда. Тот, кто считает, что для счастья необходимы какие-то составляющие, – глупец, и ему никто не поможет. Разве что кроме меня. Потому что в конце концов всегда появляюсь я и помогаю расставить точки над "и". Или кто-то вроде меня, какая разница?