Путь королей - Брендон Сандерсон

– Эй, – прошептал кто-то.

Каладин обернулся. Раб с темной кожей и спутанными волосами осторожно подползал к нему, словно опасаясь, что тот рассердится.

– Ты не такой, как другие.

Взгляд черных глаз раба метнулся вверх, ко лбу Каладина, где были выжжены три символа. Первые два составляли тавро, которое он получил восемь месяцев назад, в последний день в войске Амарама. Третий знак был свежим и появился благодаря его последнему хозяину. Этот символ назывался «шаш» – «опасный».

Раб прятал руку под своими лохмотьями. Нож? Нет, это смешно. Ни один из рабов не сумел бы припрятать оружие; листочки, которые Каладин хранил в своем поясе, были единственным «оружием», на какое он мог рассчитывать. Но от старых привычек избавиться нелегко, так что Каладин следил за рукой.

– Я слышал, как переговаривались стражники, – продолжил раб, подбираясь чуть ближе. У него был тик, вынуждавший моргать слишком часто. – Болтали, ты пытался бежать. И смог.

Каладин не ответил.

– Смотри. – Раб вытащил руку из-под лохмотьев, – оказалось, он держал в ней миску с остатками баланды. – Возьми меня с собой в следующий раз, – прошептал он. – Я отдам тебе это. Половину моей еды с сегодняшнего дня и пока мы не сбежим. Прошу.

Пока он говорил, появились несколько спренов голода. Они были похожи на коричневых мух, которые порхали вокруг головы раба, маленькие и почти незаметные.

Каладин отвернулся, всматриваясь в бесконечные холмы и беспокойную, подвижную траву. Продолжая сидеть, свесив ноги наружу, он положил руку поперек прутьев клетки и уперся в нее лбом.

– Ну? – спросил раб.

– Ты дурак. Будешь отдавать мне половину своей еды – слишком ослабеешь к моменту побега, если я таковой устрою. А я не устрою. Ничего не получится.

– Но…

– Десять раз, – прошептал Каладин. – Десять попыток побега за восемь месяцев от пяти разных хозяев. И сколько из них закончились удачно?

– Ну… наверное… ты ведь все еще здесь…

Восемь месяцев. Восемь месяцев рабства, восемь месяцев баланды и побоев. С тем же успехом могла пройти вечность. Он уже почти не вспоминал армию.

– Рабу не спрятаться, – пояснил Каладин. – Не с клеймом на лбу. Несколько раз получилось сбежать. Но меня всегда находили. И возвращали на прежнее место.

Когда-то его называли счастливчиком. Благословенным Бурей. Это была ложь… Скорее наоборот, Каладина преследовали неудачи. Он поначалу отметал привычные солдатские суеверия, но делать это становилось все сложнее и сложнее. Каждый, кого юноша когда-либо пытался защищать, погибал. Снова и снова. И положение самого Каладина стремительно ухудшалось. Лучше уж не сопротивляться. Таков его жребий; он смирился.

Смирение наделяло неким подобием силы, свободы. Свободы безразличия.

Раб в конце концов понял, что Каладин больше ничего не скажет, и отступил, принялся поедать свою баланду. Грохочущие фургоны продолжали катиться, зеленые поля тянулись во все стороны. Но пространство вокруг было голым. Стоило приблизиться, трава пряталась, каждый стебелек втягивался в дыру, похожую на булавочное отверстие в камне. Когда фургоны удалялись, трава робко выглядывала наружу и вытягивала стебельки. Поэтому клетки ехали по широкой каменистой дороге, расчищенной только для них.

Здесь, далеко в Ничейных холмах, Великие бури были невероятно сильными. Растения научились выживать. Вот что нужно делать – учиться выживать. Собраться с духом, пережить бурю.

Каладин ощутил запах потного, немытого тела и услышал звук шаркающих ног. Он подозрительно оглянулся, ожидая увидеть того же раба.

Однако это был другой мужчина – с длинной черной бородой, грязной и спутанной, с прилипшими кусочками еды. Каладин укорачивал свою бороду, позволяя наемникам Твлаква время от времени ее подсекать. Раб был одет в такой же, как у него, ветхий коричневый мешок, подпоясанный веревкой. Глаза у него, конечно же, темные. Возможно, глубокого темно-зеленого цвета, хотя с темными глазами иной раз это определить трудно. Они все казались карими или черными, если не взглянуть на них в правильном свете.

Незнакомец отпрянул, вскинув руки. На одной ладони у него проступала сыпь – очень яркая на бледной коже. Видимо, он приблизился, потому что услышал, как Каладин разговаривает с другим товарищем по несчастью: молодой воин с первого дня вызывал у всех рабов одновременно страх и интерес.

Каладин вздохнул и отвернулся. Раб нерешительно сел рядом.

– Прости, друг, но я хочу спросить – как ты стал рабом? С ума схожу от любопытства. Мы все с ума сходим.

Судя по говору и темным волосам, он был алети, как и Каладин. Как и большинство рабов. Юноша промолчал.

– Вот я, к примеру, украл стадо чуллов, – продолжил мужчина. Его хриплый голос походил на шелест бумаги. – Взял бы одного, меня бы просто побили. Но целое стадо, семнадцать голов… – Он тихонько хихикнул, восхищаясь собственной отвагой.

В дальнем углу фургона кто-то снова закашлялся. Они все здесь выглядели жалко, даже для рабов. Слабые, больные, тощие. Некоторые пытались бежать, хотя только у Каладина было клеймо «шаш». Самые никудышные из никудышной касты, купленные с невероятной скидкой. Скорее всего, их везли для перепродажи в отдаленные края, где отчаянно не хватало рабочих рук. Вдоль побережья за Ничейными холмами множество маленьких независимых городов, где о воринских правилах обращения с рабами вряд ли кто-то слышал.

Путешествовать по этим землям было опасно. Они никому не принадлежали. Твлакв мог легко нарваться на безработных наемников, срезая путь через открытые пространства и держась вдали от обычных торговых трактов. Здесь полно людей без чести, которые не побоятся прикончить работорговца и его рабов ради нескольких чуллов и фургонов.

Люди без чести. А остались ли еще другие?..

«Нет, – подумал Каладин. – Честь умерла восемь месяцев назад».

– Ну? – не отставал мужчина с лохматой бородой. – Из-за чего ты угодил в рабы?

Каладин снова уперся рукой в прутья клетки и спросил:

– Как тебя поймали?

– Это вышло случайно, – сказал раб. Парень не ответил на его вопрос, но все-таки заговорил – уже хорошо. – Из-за женщины, конечно. Следовало догадаться, что она меня сдаст.

– Не надо было тебе красть чуллов. Слишком медленные. Взял бы лучше лошадей.

Чуллокрад расхохотался от души:

– Лошади? Я что, похож на безумца? Если бы меня поймали на такой краже, то повесили бы. С чуллами, по крайней мере, отделался рабским клеймом.

Каладин покосился на раба. Клеймо у того на лбу было старше его собственного, кожа вокруг шрама побелела. Что это за сочетание?

– «Сас-Мором», – прочитал Каладин.

Так назывались владения великого лорда, где этого человека заклеймили.