Диета старика - Павел Пепперштейн

- Все это, Вольф, пустые слова, - раздраженно прервал я его.

- Хочу сказать только, что я не жестокий, - угрюмо промолвил Вольф.

- О нашей работе столько легенд. Они наивны. Редко мне приходится лишать жизни или причинять боль. Меня вызывают внезапными звонками в течение дня и ночи только потому, что мое присутствие успокаивает. В нашей стране, как и в других странах, власть имущие более других заслуживают сострадания: человек пятнадцать истерзанных стариков, похожих на растоптанные куски льда. Кто, кроме меня, способен пожалеть их? Для них было бы лучше, чтобы с ними расправились в одночасье. Но народа нет, есть публика. И она предпочитает исподволь издеваться над ними, потерявшими остатки чувствительности. Чтобы продлить издевательство, бразды правления не изымают из их сморщенных, веснушчатых рук. И только я могу изредка отомстить за стариков - расчленить расчле-нителя, заговорить заговорщика.

- Честно говоря, с недоумением слушаю тебя, сынок. Сколько живу, никогда не думал о власть имущих. Мы - вольный род, которому нет дела до каких-то там правителей.

- В нашем вольном роду, как я слышал, было немало извращенцев. Вам было бы проще думать, что я садист. Ну что ж, думайте так. Хотя я вовсе не садист, разве только понимать под этим словом бесконечную скуку и бесконечную ответственность. Мне вот не могут простить, что я расчленил директора театра. Но он был преступник. Все его анекдоты о подстроенных и в то же время случайных убийствах, которые мы принимали за светскую мифологию, на самом деле содержали в себе скрытое зерно - в искаженной и пошлой форме он щеголял перед нами своими собственными преступлениями. Свои злодеяния он переодевал и раскрашивал, придавая им вид заведомо искусственный, вид ярмарочных паяцев. И такой человек мог стать мужем Китти! Теперь о судьбе девчонки можно не беспокоиться - она будет женой герцога. Герцог живет, руководствуясь правилом: "Все существующее смывается горькими слезами". Слезы никогда не бывают неуместными, ведь мы обитаем в Юдоли Слез. Слезы - я мог бы рассказать об их химическом составе…

- В другой раз. Ума не приложу, как тебе вообще пришла в голову мысль заняться таким ремеслом. Может быть, какие-нибудь книги на тебя повлияли?

- Конечно, я изучил целый ряд книг. "Пытки и орудия пыток от древности идо наших дней", "Техника наказания", "Психологические аспекты смертной казни", "Медик и священник: последний час жизни осужденного перед казнью", "Эволюция телесных наказаний в Китае", "Допрос и дознание", "Расстрел", "Использование психотропных препаратов при допросе", "Гении пристрастного допроса: традиции и индивидуальность", "Безболезненные пытки", "Казнь унизительная и казнь возвышенная", "Зрелищные аспекты публичной казни", "Огонь и вода как средства издевательства над телом и душой", "Железный чулок", "Дневники палача-краснодеревщика", "Колодки", "Ужас и He-Ужас", "Крест, Петля и Яма", "Электричество против лжи", "Детектор лжи и другие Машины поиска истины", "Завтра меня не будет", "Гильотина", "Гильотина и Революция", "Яды", "Этика пристрастия".

- Неужели эти теоретические работы навели тебя на мысль о выборе профессии?

- Я ощутил свое призвание внезапно. Если помнишь, в школе, которую я посещал, было принято танцевать народные танцы. Иногда нас возили в отдаленные деревни, чтобы мы обучились древним танцам, еще сохранившимся в этих уголках. Как-то раз нас повезли особенно далеко, в настоящую глушь. Приехали в деревню. Это был день праздника, отмечаемого только в тех местах. Люди, одетые в яркое, танцевали на зеленом лугу. Мы, дети, тоже были одеты в фольклорные костюмы. Я всегда чувствовал себя неловко в этих пестрых тужурках, обшитых бахромой, в сапожках с бубенцами. После танцев, когда все присели к костру, мы с приятелем, усталые и удрученные шумом и непривычными скрежещущими звуками музыки, отправились на прогулку, чтобы не участвовать в разговоре и гаданиях. Гуляя, вышли на небольшой обрыв. По пути нарвали орехов, но они оказались совсем незрелые. Вдруг внизу появились четыре фигуры, стремительно бегущие в нашем направлении. Впереди бежал мужчина, его настигали три женщины. Мужчина начал карабкаться на обрыв. Когда он уже почти добрался до нас (мы стояли неподвижно, в своих нелепых ярких одеждах), женщины настигли его. Это были три старухи, каждая сжимала в руке кнут. Они стали беспощадно бичевать его. Он вертелся на земле, сворачиваясь и прикрывая себя руками. Все они молчали, никто не издал ни звука - только свист кнутов. Наконец, одна из старух сделала жест рукой, означающий конец наказания. Она подошла к лежащему в пыли человеку и произнесла единственное слово: "Xu6of|". На малоизвестном наречии тех мест это означает "выкидыш", и там это считается тяжелейшим оскорблением. Старухи ушли. Избитый с трудом приподнялся. Он был одет как деревенский щеголь: черная шелковая рубашка, кожаные штаны, на запястье золотая цепочка. Лицо у него было старое, окровавленное. Свалявшиеся, седые волосы. С того места было далеко видно. Где-то горели костры, и остатки хороводов еще кружились на лугах. Потом мне рассказали, что много лет назад этого человека здесь считали отравителем. Доказать его вину не удалось. Тогда я понял, какому делу мне придется посвятить себя. Старая Эриния, произносящая "ксюдонь", и резкий этнографический привкус этой сцены, черные праздничные платья старух, богато расшитые черным бисером, - все это было случайностью, но из разряда тех случайностей, которые служат року.

- Ну что ж, Вольф, ты, пожалуй, романтик. Ведь мы назвали тебя в честь серого волка, подбирающегося к детской колыбели. Ну, не знаю, не знаю… Лично я не выношу казней.

11

Стемнело. В гостиной мерцает только огонек сигары, которую хозяин дома по обыкновению закуривает в сумерках. Наконец зажигается лампа - оранжевый торшер над глубоким креслом. Старичок недавно пробудился от бездонного послеобеденного сна. Поискал газету, но не нашел. Странно. Внезапный резкий звонок.

Ага, это гости - почитатели Ольбертова таланта.

Стук, голоса, кто-то рассмеялся. В одно мгновение вспыхивает десяток ламп. Ого! Смеясь, они наполняют гостиную. Рассыпались по красному ковру, уселись на спинках кресел. Некто, похожий на посетителей ипподромов, нервно расхаживает взад и вперед со стаканом вермута, нетерпеливо пощелкивая пальцем по щеке. Здесь даже министр изящной словесности - длинноволосый, неподвижный, в сером грубом пончо. За ним скромно согнулся человек атлетического сложения, он, как всегда, не знает, куда деть свои сильные обмороженные руки. Это старый друг семьи - скульптор, работающий по стеклу. А публика все прибывает! Наш старичок уже давно покинул свое место в большом кресле, уступив его двум девушкам, болезненно одетым во все белое, вязаное на спицах. Потом незаметно появилась еще одна такая же девушка. Эти девушки - тройняшки. Личики у них бледные и почти совсем одинаковые, только кулончики на белых шейках содержат в себе искры различных оттенков. Оседлан даже стеклянный Рой - на нем расположился посол Японии.

Старика, как водится, никто не замечает.

Наконец появляется Ольберт. Он в новой кофте с кармашками - вокруг жирной талии бегут полярные олени, над их головами вышито северное сияние. Под руку с герцогом спускается по лестнице.

Все в сборе? Отсутствуют Китти и Вольф.

Китти, заплаканная, спит в своей комнате - ей не разрешили присутствовать на чтении по причине позднего часа. Вольф предпочитает одиночество.

Вот Ольберту подносят теплое молоко с инжиром (он якобы простужен). Наконец, он вынимает какие-то мятые бумажки, разглаживает их, надевает очки, обводит присутствующих изумленным взглядом и произносит:

- То, что я вам прочту, имеет название "Черная белочка". Оно состоит из двух частей. Я начну с первой части, которая называется УТРО.

УТРО

Пой, соловей!

О, пой, пой, пой, пой, пой, пой, пой, пой, пой, пой, пой, пой, пой,

пой, пой, пой, пой, пой, пой, пой, соловей! Пой, соловей! Пой, пой, пой,

пой, пой, пой, пой, пой, пой, соловей! О, соловей, пой же, пой же, пой же,

соловей, пой, пой, пой, пой, пой же соловей! О пой же, соловей, пой, пой,

по, пой, пой же, соловей, пой, пой же, пой, пой же, пой, пой, пой, пой, пой,

пой, пой, пой, пой, пой, пой, пой, пой же! Пой!

Роза, цвети!

Роза, роза, роза, цвети, цвети, цвети, цвети, роза, цвети! Цвети же, о,

роза, цвети же, цвети же, цвети! Цвети же, цвети, цвети же, цвети, цвети, о

роза! Цвети, цвети, цвети, цвети, цвети, цвети, цвети, цвети, цвети, цвети,

цвети, цвети, цвети, цвети, цвети, цвети, цвети, цвети, роза!!! О, цвети, о,

цвети, о, цвети, о, цвети, о, цвети, о, цвети, о, цвети, о, цвети, о, цвети,

о, цвети, о, цвети, о, цвети, о, цвети, о, цвети, о, цвети, о, цвети, о,

цвети, о, цвети, о, цвети, о, цвети, о, цвети, роза, цвети, цвети, цвети,