Коршун и горлица (Орел и голубка) - Джейн Фэйзер

Все было на месте: деревянные расчески для волос, серебряный браслет, подаренный отцом на ее 12-летие, кружевная мантилья, принадлежащая ее бабушке, чистая сорочка, деревянные башмаки на зиму и, что лучше всего, 12 серебряных монеток.

Все то, что возвращало ее в привычный мир, было там. Сказочный мир, окружающий ее теперь, отступил, и Сарита почувствовала, что вновь обрела себя.

Человек по имени Юсуф сказал ей что-то по-арабски. Она покачала головой, показывая тем самым свое непонимание, и увидела, что лицо его потемнело. Он заговорил снова, на этот раз грубо, и она догадалась, что он решил, что она отказывается сделать то, что он хочет.

Кадига быстро заговорила на арабском, объясняя Юсуфу, что Сарита не понимает их языка. Лицо мужчины прояснилось.

— Вы должны пойти с ним, — сказала Кадига по-испански, — но ему не нравится то, что вы не закрыли свое лицо. Это не скромно и не богобоязненно для женщины показывать лицо мужчине, который не является членом ее семьи… конечно, это не относится к господину Абулу, — добавила она, — это совсем другое. Он наш верховный господин, и мы все принадлежим его семье.

Отвечая, Сарита посмотрела прямо в глаза Юсуфу.

— Я готова пойти с вами, но я не принадлежу к вашему народу и не прячу свое лицо.

Кадига быстро перевела ее слова и Юсуф пожал плечами, как будто это больше не интересовало его.

Он повернулся к двери, жестом предложив Сарите следовать за собой. Мальчик, стоящий у двери, держал в руках фонарь. Сарите показалось, что дополнительное освещение совсем не необходимо, так как аллея, обсаженная кипарисами, ярко освещалась факелами. Альгамбра была освещена так же ярко, как рыночная площадь во время гуляний, там и сям люди спешили по своим делам так, как будто сейчас была не ночь, а самый разгар дня.

Юсуф свернул в аркаду, окружающую двор, посреди которого находился прямоугольник бассейна. На поверхности воды плавали лилии, из дверей, мимо которых они проходили, доносились звуки музыки. Сарита остановилась было, чтобы заглянуть в один из сводчатых проходов, но ее провожатый сердито что-то ей сказал, значения чего она не поняла, но по тому догадалась. Из принципа она замешкалась еще на несколько секунд, и увидела там мужчин, лежащих на оттоманках, некоторые из которых были погружены в беседу, а некоторые — заняты игрой в шахматы. Слух их услаждала мягкая музыка. Женщин видно не было. Но подобное сборище в их племени они тоже не допускались бы. Правда, в их племени мужчины сидели бы вокруг костров, а не в окружении шелков, фресок и фонтанов. Кто-то играл бы на гитаре, кто-то бы пел, так что по сути своей эта сцена была Сарите очень знакома.

Юсуф схватил ее за руку. Она сбросила ее и отвернулась, жестом показав, что они могут продолжить путь. Выражение лица Юсуфа было устрашающим, и она на секунду затаила дыхание, надеясь на то, что интерес со стороны Абула Хассана обеспечит ей некий защитный покров.

Очевидно, она не напрасно надеялась на это, потому что Юсуф резко повернулся и зашагал дальше.

В конце концов они пришли в тихий, освещенный фонарями, холл, где по обеим сторонам двери стояли стражники. То, что это были именно они, Сарита заключила по их внешнему виду и военным причиндалам. Похоже было на то, что они вошли в святая святых — дворцовые звуки угасли и остались позади.

Подойдя к двери, Юсуф тихонько постучал, подождал, а затем открыл дверь и помахал Сарите, чтобы она вошла к калифу.

Абул считал полигамность добродетелью, и, хотя ради спокойствия домашнего мира ясно давал понять всем, что жена является его фавориткой, регулярно звал и других женщин из своего гарема.

Все его четыре наложницы были свободными женщинами, красивейшими дочерьми из знатных семей, подаренными ему для того, чтобы скрепить альянс или купить его дружбу. Они не представляли собой угрозы для Айки и, казалось, были довольны тем, что живут в альгамбрском гареме, с удовольствием приходя к своему господину и соревнуясь за то, чтобы больше ему понравиться. Он знал об этом соревновании и забавлялся им, позволяя себе иногда замутить воду, приглашая одну и ту же женщину несколько ночей подряд. Но по правде говоря, относился он к ним одинаково. Все они родили ему детей, обретя тем самым постоянный статус. Материнство давало женщине определенные права, хотя и на некоторое время отделяло ее от ее господина, который на время ее беременности целиком препоручал ее заботам других женщин, а если она рожала здорового ребенка, дарил ей много одежды и драгоценностей. Эти подарки также служили причиной конкуренции между ними.

Кроме этих второстепенных жен, Абул иногда покупал себе женщину-рабыню, почему-либо пленившую его фантазию, или брал в плен женщину как награду за успешное сражение. У этих женщин не было законного статуса наложниц и, если они больше ему не нравились, то становились обычными членами дворцовой челяди. Они могли рассчитывать на защиту калифа на протяжении всей своей жизни, но сверх того он мало беспокоился о них. У женщин таким образом было только две задачи — понравиться господину и подарить ему потомство, если он этого желал. Он не обременял своих рабынь детьми, и они могли выходить замуж, будучи отлученными от постели господина.

Абул считал себя хорошим хозяином.

Теперь, ожидая, когда Юсуф приведет ему девушку, он чувствовал необычное волнение. Ему нравилось заниматься любовью, нравились женщины, делившие с ним ложе, но он не мог вспомнить, когда в последний раз был столь взволнован из-за них и когда в последний раз ощущал желание определенного тела. Но он возжелал ее, когда увидел стоящей у дороги, босую, с дикими зелеными глазами, с облаком огненных волос, окружающих маленькое личико. Он не спрашивал себя о причине своего желания, и постольку поскольку привык добиваться желаемого, устроил все так, чтобы заполучить девушку. Она не была ни наложницей, ни рабыней, ни пленницей в прямом смысле этого слова. Он выхватил ее из ее мира, чтобы осуществить свое навязчивое желание, поразившее его, как гром с ясного неба… но еще не победил ее.

Нет, не победил. И, вероятно, в этом была причина его волнения. Судя по тому, что он видел до сих пор, она не достанется ему легко.

Женщина, которая отказывалась говорить даже тогда, когда слова возмущения так и срывались с ее губ, безусловно, не достанется ему так просто.

Абул находился под впечатлением того, что его новое приобретение было женщиной с характером.

Только такая променяет жизнь в племени, лишившись тем самым защиты, на полную опасностей жизнь на чужой земле, обитатели которой с предубеждением относятся к представителям ее расы и определенно склонны посчитать одинокую женщину легкой добычей.