Смеющийся Христос - Анхель де Куатьэ

Еще слышали вы, что сказано древними: не преступай клятвы, но исполняй клятвы твои пред Господом. А я же говорю вам: не клянись вовсе! Ибо нет ни неба, ни земли, ни головы твоей, ни волоса на ней. Ибо нет ничего, кроме радости, кроме смеха вашего. Но и радостью своей не можете вы клясться, ибо как можете вы клясться тем, что дано вам от Бога, и не дано, но одолжено? И помните потому, что ваша радость – это Его радость, ваш смех – это Его смех. И храните драгоценность эту как зеницу ока своего, ибо для Него вы храните ее и Его тем оберегаете.

– О чем он говорит?! – недовольно шептались люди, собравшиеся на горном склоне. – О каком смехе?! О какой радости?! Неужели он наш царь ?! Ах, горе нам, горе! Почему он не говорит о скорби, если он царь своему народу?!

Как не скорбеть нам, если все мы в рабстве у римлян?! Друзья наши и дети наши увезены в чужие земли… Как не скорбеть нам?! Как?! И чему радоваться, если отнята у нас свобода?!

– Да какой он царь?! Разве бывают смеющиеся цари?! – кричали другие. – Он больной! Совсем больной! В нем бесы!!!

Недовольство и раздражение собравшихся нарастало с каждой минутой, но Иосия продолжал говорить, словно ничего не видел и не слышал. Он вел себя так, словно бы настроение собравшихся, их отношение к его словам не имеет никакого значения.

Иосия говорил искренне, проникновенно, пронзительно. Он говорил так, что всякое его слово, всякое обращение касалось каждого, словно бы оно было личным, индивидуальным. И о чем бы ни шла речь, улыбка не сходила с его уст. Казалось, что это даже не улыбка, а сияние!

Но те, кто собрался сейчас на этом горном склоне, ждали от него совсем других речей. То, что говорил Иосия, было им безразлично. Совершенно безразлично. Всем. Даже ученикам! Они ждали от него призыва к войне, обличений, приказов, агрессивной антиримской риторики. Но ничего этого не было. Иосия просто читал свою проповедь – нагорную проповедь о радости сердца…

– Слышали вы, что сказано вам: око за око и зуб за зуб, – продолжал Иосия и улыбался с нежностью и добротой. – А я говорю вам – радость за радость, и не за радость – тоже смех добродушный. Будут говорить вам, что вы безумны, но вы улыбайтесь и дарите радость. Будут говорить вам, что вы не правы, но вы улыбайтесь и дарите радость. Будут сквернословить на вас, но вы улыбайтесь и дарите радость. Ибо, что бы они ни делали, оно – их, и что бы вы ни делали, оно – ваше. И кто делает зло, тот и живет во зле. А кто дарит радость, тот и живет в радости и его есть Царствие истинное и жизнь вечная.

И слышали вы еще: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам – улыбайтесь врагам вашим и друзьям вашим – улыбнитесь. Ибо все они стоят перед вечностью, и вы среди них стоите. И на что жизнь тратить вам, если стоите вы перед вечностью? Кто перед вечностью мал или велик? Кто прав, а кто заблуждается? Сравнитесь с вечностью, и увидите вы, что нет вокруг вас ни ближних, ни дальних, ни врагов, ни друзей. Солнце встает над всеми, и вечность забирает всех. О чем же вы думаете?.. Улыбайтесь, братья и сестры! Смейтесь!

И будьте радостны, как радостен Отец ваш Небесный!

И всякого, кто слушает слова мои, исполняя их, уподоблю я мужу благоразумному, который построил свой дом на камне. Ибо пойдет дождь, и разольются реки, и подуют ветры, и устремятся силы сии на дом тот, но не упадет он, ибо основан на камне. А всякий, кто слушает меня, но не слышит, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке. И горе ему, ибо пойдет дождь, и разольются реки, и подуют ветры, и нападут они на дом тот, и упадет он, и падение его будет великим.

Данила чувствовал, как к его глазам подступают слезы. Он смотрел вокруг, на тех людей, что собрались здесь, смотрел на них и не мог понять – неужели никто из них не слышит Его слов?! Неужели никто не понимает Его?!

– О каком доме ты говоришь?! – выкрикнул кто-то из толпы. – О Иерусалиме?! Но почему ты здесь, а он там?! Веди нас в дом свой, Иосия!

– Да! – подхватил другой. – Нет у нас сил больше! Мы не можем терпеть более!

– Ты скажи нам, Иосия, – кричал третий, – что Бог говорит тебе?! Скоро ли освободится Израиль от римлян?! Чего ты ждешь?! Почему не идешь в Иерусалим?!

Выкрики все продолжались, нарастая с каждой минутой, переходя в надрывный истеричный гвалт. Но Иосия не отвечал. Он лишь молча смотрел на кричащих людей, столпившихся на горном склоне, и улыбался.

– Знаешь ли ты о нашем страдании, Иосия?! – кричали люди. – Знаешь ли ты?!

– Почему не заступишься?! Почему не защитишь?! – кричали они. – Яви силу Господа нашего! Изгони язычников из святого города – Иерусалима!

– Блаженны щедрые душой, ибо в них есть сила великой радости, – шептал Иосия. – Блаженны смеющиеся, ибо они освещают землю и питают сердца. Блаженны кроткие, ибо их улыбки смягчают ожесточение. Блаженны пребывающие в истине, ибо жизнь их – радость небесная. Блаженны милостивые, ибо к ним обратятся и не останутся они в одиночестве. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят и возрадуются. Блаженны миротворцы, ибо они наречены будут сынами Божьими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их царство свободы и радости. Блаженны вы, когда будете смеяться, видя смерть мою на кресте. Радуйтесь и веселитесь, ибо награда ваша в сердцах ваших и никто не отнимет ее у вас, кроме вас самих. Радуйтесь! Радуйтесь! Радуйтесь!

– Ты что, собрался умереть на кресте? – прервал Иосию стоявший рядом с ним Петр. – А как же мы?!

– Но кто же сядет на трон Иерусалима, если не ты?! – оторопел Иуда Кариот. – Как же, Иосия?..

– Что значит – блаженны мы, когда будем смеяться, видя смерть твою на кресте, Иосия? – взмолился Иоанн, падая перед учителем на колени и утирая набегающие слезы. – Ты умрешь, Иосия?! Когда?! Почему мы должны будем смеяться, Иосия?! Почему?!

Стало происходить что-то невообразимое. Люди повскакивали со своих мест и кинулись наверх, к Иосии. Они толкали друг друга. Началась ужасная давка. Кому-то стало плохо. Звали на помощь. Плакали. Рыдали.

– Что это значит, Иосия? – кричали ученики, перебивая один другого. – Смеяться?! А кто же будет править?! Мы должны будем смеяться, когда ты умрешь?! Да, Иосия?! О чем ты говоришь?! Почему мы будем смеяться?! Почему?! Зачем?!

И посреди этой паники Иосия оставался на том же месте и глядел вокруг лучащимися смеющимися глазами. Но Даниле вдруг показалось, что Иосия не просто смотрит по сторонам, он выискивает кого-то взглядом. Тут их глаза встретились…

– Он знает, – тихо сказал Иосия, улыбнулся Даниле и показал на него рукой. – Он знает.

Данила стоял в полном оцепенении. Один, на опустевшем склоне, напротив огромной толпы, сгрудившейся на вершине.

– Римлянин?! – прокричал в наступившей вдруг тишине Иуда Кариот. – Римлянин?! – прокричал он, показывая на Данилу.

Толпа взревела и, словно селевой поток, с неистовой дикой яростью бросилась вниз…

Данила ощутил приступ нестерпимой, надсадной боли. Все его тело затекло, одеревенело и ныло, будто прошло через огромную мясорубку или попало под гигантский пресс. Данила попытался шевельнуться, но у него ничего не вышло. Он был связан по рукам и ногам! Накатил какой-то животный ужас. Данила открыл глаза.

Вокруг белый искусственный мертвый свет. И бинты… Его тело похоже на мумию! Данила с ног до головы был аккуратно замотан в черные бинты!

Его убили?! Положили в каменный гроб?! Он умер, а теперь воскресает?! Но почему искусственный свет?..

И вдруг прямо перед ним появились знакомые глаза. Внимательный взгляд. Глаза Иосии… Tолько женские.

– Ой! – воскликнула от неожиданности девушка. – Он приходит в себя!

– Мария?.. – прошептал Данила, едва размыкая ссохшиеся губы.

Что с ним случилось? Почему он весь забинтован? Что с его телом? И где он сейчас? Что реально – эта комната с искусственным светом или древняя Иудея, где он только что был? Где явь, а где наваждение?

– Воды? – неуверенно спросила Мария. Данила едва заметно кивнул.

– Благородная Анна, – услышал он краем уха, – вы позволите дать нашему гостю воды?

– Конечно, Блаженная Святая Мария, сделайте это, – сдержанно согласилась Анна. – Вы, как всегда, очень добры. Он будет вам благодарен.

Послышался звук стеклянных предметов и шум льющейся жидкости.

Мария подошла к Даниле и стала поить его водой из черного матового стакана. Грустное лицо. Ни намека на улыбку. Можно было подумать, что Мария вливает в него яд. Но нет, это не так. Она добрая. Она хорошая. Она добрая, хорошая и очень несчастная.

Данила жадно хватал ртом воду, абсолютно лишенную вкуса и запаха. Она лилась по его губам и щекам, пропитывала бинты, намотанные вдоль шеи, головы… В теле появилась какая-то непонятная теплота, веки отяжелели, и он снова провалился в небытие.

– Марк, что со мной случилось? – спросил Данила, показывая взглядом на свое загипсованное тело и бесчисленные повязки.