Лето коронации - Маргарет Пембертон

Но сейчас его вожделение было настолько велико, что он заскрипел зубами от досады. Кристина дышала ритмично и глубоко, но Джек все равно не верил, что она спит. Наверняка она только притворяется. Но ничего не поделаешь. Он неохотно убрал руку с ее груди, лег на спину и уставился в темноту. В голове возникла тягостная мысль: а не притворяется ли она, что испытывает удовольствие во время их редких совокуплений? Ему стало совсем тошно.

Он тяжело вздохнул. Для него секс никогда не являлся проблемой. Уже с подросткового возраста он пользовался благосклонностью девочек. Желающих порезвиться с ним всегда было предостаточно. Вот почему к тридцати с лишним годам он стал великолепным, искусным любовником. И пожалуйся он кому-нибудь, что испытывает сексуальную неудовлетворенность, ему бы никто не поверил.

Уже не впервые ему пришло в голову, что зря он себя так истязает: ведь ему достаточно подмигнуть любой местной девчонке, и проблема немедленно решится. К тому же по нему по-прежнему сохла Мейвис, все еще не забывшая их давнишний роман. А Мейвис весьма соблазнительна! Захотелось курить, но он боялся разбудить Кристину. Оставалось одно – попытаться уснуть. Но сон еще долго не приходил к нему в эту ночь.

На другое утро, дождавшись, когда будет удобно побеспокоить Боба Джайлса, Леон Эммерсон поспешил к викарию. Рассвет недавно занялся, и небо, окрашенное первыми лучами солнца в нежный абрикосовый цвет, обещало отличную погоду. В палисаднике перед двухэтажным домиком викария цвели анютины глазки, флоксы и осенние тюльпаны. В кустах пурпурного ракитника щебетали птицы. Со стороны Блэкхита на площадь выбежал Зак Хемингуэй, совершавший утреннюю пробежку. Не заметив его, Леон быстро прошел по дорожке и постучался в дверь.

Зак остановился, упершись кулаками в бока, чтобы отдышаться. Как обычно, он пробежал по пустоши круг длиной в шесть миль и теперь возвращался назад.

Пустошь и Гринвичский парк – прекрасные места для тренировок. Новое местожительство его вполне устраивало. Ему нравились узкая крутая улочка, ведущая с площади к Льюишему с его оживленным базаром, и садики на площади, и поросшая вереском пустошь, и симпатичная деревня Блэкхит, похожая на небольшой городок.

Зак проводил взглядом темнокожего мужчину, входящего в сад викария, отметив, что он совершенно не вписывается в типично английский пейзаж. В еще большее изумление его привело то, что викарий впустил этого человека в дом, ни о чем не спрашивая. Несомненно, это какой-то местный житель. Но что занесло сюда выходца из Вест-Индии? Темнокожие моряки обитали возле доков, а Льюишем и Блэкхит находятся от них довольно далеко.

Зак медленно побрел к жилищу Куини Тилет, посматривая на дом Коллинзов и гадая, встала ли Керри. Возле своей калитки он остановился и внимательно вгляделся в окна спальни Коллинзов. Шторы на них были задернуты. Неужели супруги все еще спят? Ведь Керри пора отправляться торговать овощами в Льюишем!

– Доброе утро, – услышал Зак приветливый женский голос и обернулся. На другой стороне улицы стояла Летти Дикин. – Вы новый жилец Куини? – проговорила она с заметным йоркширским акцентом. – Обычно она пускает к себе только гомосексуалистов. Будьте начеку, иначе и не заметите, как станете вилять бедрами и называть всех «милашками».

Зак расхохотался:

– Упаси меня Бог!

Посмеиваясь, Летти пошла на пустошь выгуливать собаку. Ладный и приветливый молодой человек ей понравился. Любопытно, подумала она, успела ли положить на него глаз Мейвис Ломэкс? Вряд ли ее смутит, что новому жильцу Куини нет и тридцати. Она своего не упустит! А он весьма симпатичный! Именно то, что доктор прописал, как говорят в ее родном Брэдфорде.

– Кто пришел? – спросила у мужа Рут Джайлс, поспешно одеваясь.

– Леон, – ответил викарий, стоя в дверях спальни. – Спускаться к нему не надо, дорогая, он только позвонит в школу, где учится Мэтью. Он предположил, что мальчик может быть у кого-то из тетушек. Тогда наверняка директор школы в курсе, но, как подозревает Леон, не пожелал известить родителей об этом.

Рут надела твидовую юбку и застегнула молнию. Она была моложе мужа почти на двадцать лет. Понизив голос, чтобы ее не услышал Леон, она сказала:

– Он приемный отец Мэтью. Если в школе что-то узнали о беглеце, они должны были сообщить ему об этом немедленно.

– В этом учебном заведении свои порядки, – пробурчал викарий, прислушиваясь к голосу Леона в надежде угадать, хорошие или плохие он получил известия. – Все не так просто.

Рут натянула через голову джемпер цвета клюквы и удивленно взглянула на мужа. Тряхнув курчавыми каштановыми волосами, обрамляющими ее миловидное личико, она уточнила:

– Ты хочешь сказать, что директору не по душе цвет кожи Леона?

– Видимо, так, – с печальной улыбкой ответил Боб Джайлс. – Ты ведь знаешь, кто там учится. Это одно из старейших частных учебных заведений. Стоит ли удивляться высокомерию его питомцев? – Он замолчал и снова прислушался: Леон все еще разговаривал по телефону. – Будь Леон родным отцом Мэтью и вдобавок африканским царьком или принцем, цвет его кожи вряд ли раздражал бы директора школы, – продолжал викарий, решивший переодеться, прежде чем вновь спуститься к Леону. – Но он таковым не является, он обыкновенный темнокожий лодочник на Темзе.

– Лодочники считаются королями реки! Директору следует гордиться тем, что среди родителей его подопечных есть такой человек.

Боб застегнул на шее стоячий воротник, надел темный пиджак, мысленно возблагодарил Бога за то, что он дал ему любящую и умную супругу, и, чувствуя, что известия, полученные Леоном, вряд ли приятные, произнес:

– Пожалуй, он закончил разговор. Я спущусь к нему.

– А я приготовлю вам чай. Сколько времени уже ищут Мэтью? – спросила Рут, заметив озабоченность в глазах мужа.

– Тридцать шесть часов, – ответил он.

Она молча вышла следом за ним из спальни. Тридцать шесть часов! Боже правый! И куда мог запропаститься мальчик? У нее сжалось сердце: она нянчила Мэтью и именно благодаря этому обстоятельству познакомилась сперва с Кейт, а потом и со своим будущим супругом. Он был вдовцом, и в один прекрасный день, за чаем с печеньем на кухне Дженнингсов, Рут в него влюбилась.

Леон, стоявший возле столика в коридоре, с отчаянием сообщил им, что ни у одной из тетушек Мэтью не объявлялся и до сих пор о нем ничего не известно.

Рут не стала вмешиваться в разговор и молча прошла на кухню. Поведение Мэтью казалось ей необъяснимым, мальчик любил родителей и никогда не огорчал их. Рассудительный и уравновешенный, он не связывался с озорниками и хулиганами. Да и в школе Святого Озита, в которой он учился, ученикам прививали светские манеры и правила хорошего тона. Правда, из этого не следовало, что все одноклассники Мэтью были столь же благоразумны и вежливы, как он.