Проклятие визиря. Мария Кантемир - Зинаида Чиркова

Вся эта подготовка заняла несколько месяцев, и к весне стало ясно, что такой войны, которая начнётся теперь, ещё никогда не было в истории Византии. А ведь её осаждали двадцать девять раз, и лишь в девяти случаях она была вынуждена лечь к ногам победителя...

С неослабным вниманием выслушивала Мария эти, казалось бы, предназначенные не для детского ума сухие исторические факты. Стоя под кроваво-багровым, чёрным небом, то и дело взрывавшимся каскадами молний, под оглушительный треск раскатов грома, вновь и вновь просила она Кассандру рассказывать о последнем дне старой Византии. Дождя всё ещё не было, даже скупой слезинки не падало на город, а гроза бушевала, дико взблескивала зигзагами молний и грохотала чудовищно гулким громом.

И под этот гром Кассандра медленным и равнодушным как будто тоном говорила и говорила.

Под громогласные звуки турецких тамбуринов и стук тысяч больших барабанов двинулось турецкое войско на Константинополь. Пятьдесят пар волов везли самую большую пушку. Двадцать и более волов тащили пушки поменьше. Всё это войско неспешно и тяжело поднималось всё ближе и ближе к главному городу Византии.

Без всякого сопротивления, устрашённые лишь численностью османского войска — более ста тысяч человек, среди которых янычары были самыми жестокими и ловкими бойцами, прекрасно вооружёнными по тем временам, — сдавались самые маленькие византийские укрепления. И через два месяца медленного и неотвратимого похода турки остановились перед городом и разбили свои шатры, палатки и обозы.

После праздника Пасхи не ожидавшие вторжения византийцы с ужасом и удивлением увидели турецкие тюрбаны и шатры, развевающиеся конские гривы на длинных пиках и услышали гул чудовищной массы османов.

Нельзя сказать, чтобы император только взывал к миру, он просил помощи у папы римского, у короля неаполитанского, у генуэзцев и венецианцев. Но папа римский лишь прислал Константину пятьдесят священников, да и то затем, чтобы они служили не по греческому, а по латинскому обряду, а генуэзцы выделили лишь несколько небольших судов с самым малым количеством солдат, и хоть и были вооружены стены и башни города пушками, метательными снарядами, обеспечены невиданным греческим огнём, составлявшим секрет и гордость византийцев, хоть и была протянута между двумя огромными башнями на берегах тяжеленная цепь, не дающая прохода в бухту Золотой Рог, хоть и были готовы византийцы лучше умереть, чем сдать город злейшему врагу, — они замерли от ужаса, увидев эти палатки, и пушки, и знамёна — бунчуки, и стяги е письменами из Корана, и целые поля, усеянные врагами.

Однако Мехмед не сразу пошёл на приступ. Он снова прислал парламентёров. Сам Махмуд-паша въехал в городские ворота под белым флагом и передал императору требование сдать город, чтобы избежать великого кровопролития.

Константин, высокий, рослый, слишком полный для своих лет, высокомерно отказался. Он надеялся, что подойдут подкрепления, что город может выстоять, недаром он тоже не тратил зря слов за эти месяцы: провианта было запасено на полгода вперёд, флот стоял наготове, защитники расставлены на стенах — каждый метр охранялся одним солдатом, а толстых высоченных крепостных стен было 16 километров. Большинство ворот было замуровано.

Всё было в состоянии готовности...

Византийцы не учли только одного: они и не думали, что в бухту прорвётся хоть кто-то на турецких судах.

А султан Мехмед не стал рваться через тяжеленную цепь, тем более что суда у него были мелкие — 18 галер, 48 трирем[9], да 300 мелких парусников. А у защитников крепости и города насчитывалось 26 крупных судов, из них три галеры значительно превосходили турецкие по вооружению и водоизмещению, шесть были присланы с острова Крит, три генуэзских парусника обладали высокими бортами и прекрасным вооружением, а испанские и французские суда, хоть и было их мало, тоже удивляли своей оснасткой и прекрасным пушечным вооружением.

И Константин был спокоен — на стенах, обращённых к бухте, было меньше солдат, охрана велась едва-едва, всё внимание было обращено на те ворота, башни и стены, откуда надо было ждать нападения турок.

Мехмед расположился со всеми своими приближёнными на небольших холмах, прямо напротив ворот Святого Романа — теперь это были ворота Таш-Капу, ворота пушки.

И прямо из самой большой пушки произошёл первый выстрел по городским стенам. 600-килограммовая глыба ядра пролетела целую милю до замурованных ворот, с размаху ударилась о них и пробила огромную брешь.

Но защитники предвидели такой исход. Тут же, едва откатился теперь уже остывший тяжеленный снаряд, влезли в брешь каменщики и рабочие, и не прошло и нескольких минут, как она была заделана.

Несколько пушек меньшего размера выстрелили своими каменными глыбами и тоже причинили немалый урон стенам. И опять каменщики взялись за работу и тут же восстановили стены.

Четырнадцать пушек разного калибра были расставлены против городских стен, и все они метали чудовищные ядра. Широкий и глубокий ров с водой защищал стены, и нередко ядра скатывались в него, шипя и испуская пар.

К стенам медленно и грозно продвигались высоченные башни, сидевшие в них османы осыпали защитников крепости градом стрел, и тут же незаметно другие солдаты рыли подземные ходы. Но византийцы не дремали: услышав звуки от кирок и лопат, они напустили в подземные ходы дыма и ввели греческий огонь. Огромные камни летели сверху в осман, пробовавших карабкаться на стены, падали зажжённые факелы, и пробегал по всей высоте стен греческий огонь. Турки не знали его и особенно боялись.

Но всё решила смелая и хитрая уловка Мехмеда. Он приказал сделать катки, смазать их салом и маслом, поставить на катки все суда и глубокой ночью перетащить их по суше в бухту Золотой Рог.

И не спасли Византию ни её секретный греческий огонь, воспламенявшийся от соприкосновения с водой, ни крепкие стены, ни героизм защитников.

Ранним утром Константин увидел в бухте турецкие суда. Однако византийские суда, находившиеся в бухте, решительно атаковали мелкие турецкие фелюги и галеры. Этот морской бой закончился победой хорошо вооружённого флота защитников крепости, и Мехмед долго носился по берегу, даже направлял коня в воду, потому что видел, как терпят поражение его морские войска. Но вскоре поражение сменилось победой: дорога длиной в две мили позволила большинству судов пересечь сушу и выйти под парусами перед стенами крепости.

Император снова запросил мира, но на этот раз султан даже не ответил византийскому правителю. Он всё ещё верил, что Ак-Шемсуддин, которого с тех пор мусульмане чтут как святого, правильно сложил числовое значение букв, составляющих фразу «красивый город». Ак-Шемсуддин всё время повторял султану:

— Число букв, составляющих эти слова, — восемьсот пятьдесят седьмой год гиджры[10], и Константинополь, несомненно, будет завоёван мусульманами. Что за могучий князь, что за превосходная рать его войско — князь и воины его возьмут этот красивый город.

И султан твердо уверовал в предсказание: 857 год гиджры — 1451 год от Рождества Христова по календарю христиан, — и потому все предложения Константина были отвергнуты...

Постепенно небо становилось всё более мрачным и тяжёлым, чёрные тучи как будто спустились к самой воде, всё реже сверкали молний, всё глуше раздавались взрывчатые раскаты грома.

И вот уже первые дождинки ударили по пыльной траве у паперти.

Мария с Кассандрой едва успели добежать до лёгкой коляски, предусмотрительно накрытой кожаным верхом, уселись в неё, и кони погнали к дому. Крупные капли падали на крупы коней, и скоро Мария увидела, как скатывалась с тяжёлых грив и хвостов целая река.

Поток словно целиком был из густой струи. Били и били в лошадей и возницу гулкие полосы дождя, и когда наконец лошади остановились перед входом в харем, они так промокли и дрожали боками и спинами, что Марии стало жалко этих животных, пострадавших только из-за того, что она всё просила и просила рассказывать ей, не сходя с паперти, грустную волшебную сказку о том, что произошло ровно два с половиной века назад...

С этого дня не проходило и минуты, чтобы Мария не клянчила у матери:

— Ну хоть два слова, что же было потом?

Но Кассандре было уже недосуг: домашние дела всё время отвлекали её. Она лишь радовалась, что Мария увлеклась историей города, историей их рода, подсовывала ей старые свитки, старинные книги и отмечала места, которые и сама прочитала давным-давно, ещё в детстве, когда тоже заболела историей своего рода.

Мария с жадностью разбирала эти плохо написанные тексты, но внимательно сверяла все факты с тем, что узнала от матери. Конечно, проще было заставить Кассандру рассказывать, но всё интереснее и интереснее было залезать в эту глубокую древность, читать рассказы очевидцев, представлять себе, как всё это было.