Спасение челюскинцев - Александр Старостин

— Повнимательнее, — посоветовал Бабушкин. — «Хорошо бы взял с первой попытки», — подумал он.

— Контакт! — крикнул Валавин и рванул винт.

— От винта! — Бабушкин закрутил ручку зажигания.

Валавин уже сидел в шлюпке. Мотор два раза чихнул и пошел.

Бабушкин опустил очки на глаза и дал газ. Мотор взревел, и амфибия все быстрее и быстрее пошла на взлет. Сзади вскипел пенный вал, по ветрозащитному козырьку спереди поползли капли, похожие на шустрых насекомых. Но вот пенный вал исчез, машина была в воздухе.

Бабушкин повел аэроплан к «Челюскину» и дал над ним круг.

Воронин внимательно поглядел вниз на кажущийся игрушечным пароход и дымящуюся, как папироса, трубу.

Море и волны сверху походили на стиральную доску.

Бабушкин знал, что Воронин впервые в воздухе, и, слегка покосившись, посмотрел, каково ему, но тот, опустив голову, уже уткнулся в разложенный на коленях нужный квадрат карты и показал Бабушкину направление полета.

Бабушкина несколько разочаровало спокойствие Воронина: новички ведут себя в воздухе несколько иначе — храбрятся, ерзают, стараются не показать страха.

«Наверное, чем-то недоволен», — подумал он.

Капитан так увлекся своими картами и льдами, которые расстилались внизу, словно находился у себя в штурманской и между ним и водой не было сотен метров высоты. Он отмечал на карте расположение льдов, жестом просил Бабушкина менять курс, глядел снова за борт и снова делал отметки па карте.

«Поворачивай назад», — показал он жестом.

«Чем-то недоволен», — решил Бабушкин.

Во время посадки Воронин аккуратно увязывал свои карты. Его словно не интересовало, как произойдет посадка, — самый сложный маневр, который далеко не всегда заканчивается благополучно.

Уже на борту судна Воронин сквозь зубы процедил:

— Наверху мороз. Щеки задубели, говорить не могу.

— Как общее впечатление? — поинтересовался Отто Юльевич.

— Спереди, по курсу норд-ост, — еле шевеля губами продолжал Воронин, — чистая вода. Туда пойдем. Нам надо преодолеть небольшую перемычку — и мы на свободе.

Бабушкин настороженно поглядел на него. Тот, заметив этот взгляд, сказал:

— Был бы помоложе, Михаил Сергеевич, ей-богу, научился бы летать. У авиации большое будущее в освоении Севера. Вот увидите.

— Охотно верю, — улыбнулся Бабушкин.

— Между прочим, — сказал Шмидт, — в истории полярного мореплавания использование самолета, стартующего с корабля, произведено впервые. Это, так сказать, историческая ледовая разведка.

— Неужели так? — удивился Бабушкин. — Я об этом и не подумал.

Пароход «Челюскин», преодолев перемычку, вышел на чистую воду.

Повеселевший капитан даже запел себе что-то под нос. Это была старинная поморская песня:

Грумант-батюшка страшон,Кругом льдами обнесенИ горами обвышен…

К вечеру появилось множество птиц: чаек, кайр, люриков. Они низко кружили над судном, а потом вдруг стремительно падали в волны и взлетали уже с рыбешкой в клюве.

На одинокой льдине развалился огромный лахтак. Услышав грохот машины, он приподнял свою круглую морду и долго глядел вслед «Челюскину».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

МЫ СОВСЕМ ничего не рассказали о «науке» — так для краткости именовали ученых.

Павел Константинович Хмызников и Яков Яковлевич Гаккель тихо, скромно и планомерно проводили свои гидрографические и гидрологические работы. Через каждые десять миль пути судно бросало ход и начинались промеры глубин.

Гидробиолог Петр Петрович Ширшов в это время занимался своими делами — планктоном и прочей живностью.

Остановка судна, особенно когда не мешают льды, действовала некоторым товарищам на нервы. Кое-кто даже ворчал на «науку», которая, как казалось, ради собственного удовольствия отнимала драгоценное время у всех.

Окоченевшими от холода руками Хмызников и Гаккель «для собственного удовольствия» брали пробы воды на разных глубинах и проводили исследования. Кожа на их пальцах сделалась гофрированной, как у прачек. А они все останавливали и останавливали судно.

Ширшов, как бы оправдывая остановки, говорил:

— Товарищи! Для того чтобы знать, есть ли в районе рыба и в каком она количестве, совсем не обязательно ловить ее, достаточно поймать планктон. Планктон нам и подскажет, выгоден ли район для эксплуатации рыбных богатств или нет. Это, товарищи, очень важно, так сказать, в народнохозяйственном плане. Прошу это учесть. И не возмущаться.

Вошли в густейший туман. Тут и по палубе приходилось двигаться, как в темноте, — с вытянутыми руками.

Только изредка в белизне тумана можно было видеть блеснувшую волну. Временами шел сырой снег.

«Челюскин» давал частые гудки. Нет, он не предупреждал встречные суда о возможности столкновения — здесь не могло быть никаких судов. Сигналы давались с другой целью: гудок, отраженный от какого-нибудь встречного препятствия, давал эхо. Сигналы были в некотором роде щупальцами корабля.

И вдруг к вечеру 23 августа «наукой» было замечено постепенное понижение глубины.

— 18 метров, 16, 14,5!

Об этом было немедленно доложено капитану.

— Стоп! Задний ход! — приказал Воронин.

Встали на якорь и решили ждать прояснения погоды.

— А по карте тут нет и намека на мелководье, — проворчал Воронин. — В чем дело? Может, карта врет?

Хмызников и Гаккель, пользуясь вынужденной остановкой, всю ночь проводили свои исследования.

«Наука» иногда может по состоянию льда, по течениям, солености воды и по другим признакам предсказать существование неоткрытого еще острова. Так при помощи расчетов был открыт, к примеру, профессором Визе остров, названный потом его именем. А Кропоткин П. А., крупный ученый и революционер, сидя за столом, сумел предсказать существование земли, обнаруженной через два года и названной Землей Франца-Иосифа. Ну конечно же, земля эта должна носить имя нашего выдающегося ученого, а не австрийского императора, который к открытию не имел никакого отношения.

К утру Хмызников, подражая Воронину, потянул носом и сказал:

— Чую остров.

— Он самый, — согласился Гаккель. — Рядышком. Сейчас рассеется туман — и увидим. Я думаю, что это остров Уединения, хотя на карте он обозначен в пятидесяти милях от этого места.

— Видимо, так. Проверим.

В это время в их каюту вкатился маленький, толстый и очень шустрый фотограф Новицкий и воскликнул:

— Вы тут сидите и ничего не знаете, а я открыл остров!

— Поздравляю, Петя, — сказал Хмызников.