Сделано в Швеции - Андерс Рослунд

Но такого никогда не случалось возле аквариума, набитого деньгами.

– Договорились?

Ответа нет.

– Договорились?

Феликс поджал губы и хмыкнул.

Лео подтянул его поближе, обнял за плечи.

– Пронырливый ты засранец.

Аннели сидела совсем рядом и все же очень далеко. Она никогда толком не понимала, что братья-сестры могут быть настолько близки. Со своей старшей сестрой и младшим братом она никогда не ощущала подобной связи, теперь они даже разговаривали редко. А эти братья доверяли друг другу. Нуждались друг в друге. И ее это не устраивало; ведь другим трудно попасть в такую тесную компанию, стать одним из них.

7

Лео сидел на краю кровати, весь в поту, лицо мокрое, спина тоже. Ночь, пять минут четвертого. Нудный дождь барабанил по подоконнику. Ложась в постель, он мерз, а теперь изнывал от жара.

Аннели крепко спала на своей половине кровати, похрапывала, изредка что-то бормотала. Когда он пришел домой, она была взвинчена до предела. Но едва он обнял ее, сразу обмякла, будто не хотела объяснять, что чувствовала на самом деле.

Да ему и не требовалось объяснений.

Он знал, что время, какое он потратил на свой новый проект, создавало трещину между ними. Но он непременно все исправит. Когда любишь, всегда возвращаешь то, что отнял.

Лео легонько поцеловал ее в кончик носа. И замер, чувствуя на лице ее спокойное теплое дыхание; возбуждение отхлынуло, Аннели в конце концов уснула, и теперь ему открылось то, чего он не сумел понять ни прошлой, ни позапрошлой ночью.

Хотя я люблю тебя, Лео, я могу покинуть тебя.

Как ни крути, ничего хорошего тут нет.

Хотя я люблю тебя, Аннели, ты можешь меня покинуть.

Звучит так просто. И так пугающе.

Новый поцелуй, в щеку, но не такой мимолетный, он будто хотел разбудить ее, что-то ей шепнуть.

Когда вместе грабишь банк, покинуть друг друга никак нельзя.

Он быстро сел на край кровати. Что я, черт побери, делаю? Неудача не должна рождать сомнения, не должна оборачиваться против семьи.

Девять миллионов крон за стальной дверью – вот почему он не мог спать. Аннели совершенно ни при чем, они вместе и никогда друг друга не предадут. Уж кто-кто, а он знал, что бывает, когда гонят прочь любимого человека.

Он прошел к окну, постоял там, глядя на предместье, где провел детство.

Все те же многоквартирные башни. Тот же асфальт.

Только он теперь выбрал иную жизнь. Грабить банки. И делать это лучше, чем кто-либо другой. Потому что обязан делать это лучше, чем кто-либо другой. Ему нельзя потерпеть неудачу, нельзя попасться – ведь его братья тоже участвуют, и все они, все вместе, станут финансово независимы.

Виноват я.

Вот почему он не мог спать – сегодня вечером надо было работать лучше.

Больше такое не повторится.

Из комода, стоявшего между диваном и угловым шкафчиком, Лео достал пластиковую папку, положил на стол, открыл.

План помещений банка.

Четыре маршрута отхода, ведущие к четырем круговым развязкам, каждая с четырьмя новыми ответвлениями, так что территория поисков включала в целом шестьдесят четыре возможных маршрута отхода.

В дверь позвонили.

Лео набросил на аквариум одеяло, закрыл крышку инструментального ящика с четырьмя автоматами.

Звонок повторился.

Он встал, бросил взгляд на парковку и на шоссе из центра Скугоса. Пусто. На подъездной дорожке тоже пусто. Он тихонько вышел из спальни, закрыл дверь, отрезав тяжелое дыхание Аннели, прошагал к входной двери, наклонился к глазку.

Феликс. Только сейчас Лео ощутил свое внутреннее напряжение, свою готовность.

– Вы вроде в город собирались? Спустить тысчонок пять, потому что заслужили?

– Мы так и не добрались до “Бешеной лошади”. Яспер двинул в какой-то подпольный клуб, а Винсент подцепил девчонку. Переночевать пустите?

Лео открыл дверь и, приложив палец к губам, кивнул на дверь спальни, потом снял одеяло с аквариума и бросил Феликсу, который, не раздеваясь, сел на диван.

– Что это за хрень? – спросил Феликс, взяв со стола чертеж.

– Следующее дело.

– Где?

– Коммерческий банк. Сведмюра. А теперь спать.

– Спать? Давай выпьем, братишка! За финансовую независимость!

– Дело не в деньгах.

– А как насчет аквариума? Он же полон до краев!

– Главное, чтоб ни одна сволочь никогда больше не могла нами командовать. После этого дела тебе, мне и Винсенту уже не придется от кого-то зависеть.

Феликс смотрел на старшего брата, который, стараясь избежать дальнейших вопросов, отошел к окну, приподнял жалюзи и глянул наружу.

– Лео?

– Что?

– Не пойму я, как ты, блин, можешь тут жить.

По голосу Лео слышал, что брат пьян. Но вопрос был искренний.

– Иной раз знаешь каждый куст, каждую лестницу.

– Я о том и толкую!

– Мы здесь выросли.

– Да, выросли – ты добровольно сюда вернулся!

Какой-то автомобиль на парковке дал задний ход

и развернулся. Велосипедист проехал по туннелю. В остальном вокруг царил покой, как бывает лишь в часы между последним выпуском новостей и доставкой утренней газеты.

– Мы съедем отсюда.

– Все-таки не пойму, зачем ты вернулся.

– Иногда так надо.

– Но сюда!

– А потом мы сможем переехать. Еще раз. По-настоящему. Аннели хочет дом. И я… Я уже подсмотрел один.

– Дом?

– Угу.

– Будешь стричь лужайку? Ты?

– Нет там лужайки. И подвала нет. В том-то и штука.

Первое ограбление, совершенное четверкой новичков. Код сейфовой двери, которую он не принял в расчет, и вместо десяти миллионов в итоге всего один.

Но в следующий раз все пройдет без сучка и задоринки.

Лео помедлил у окна гостиной, усеянного каплями дождя, – за окном раскинулся Скугос, южное предместье Стокгольма, с одинаковыми многоквартирными башнями, какие в шестидесятые и семидесятые годы строили повсюду в Швеции.

Этот асфальт был всем его миром.

Тогда

Часть первая

8

Мрак позднего зимнего вечера и большие пятна белого, бурого и серого снега на асфальте, пар, вылетающий изо рта, когда он считает собственные глубокие вздохи.

Он без пальто. И все-таки не мерзнет. Они уже некоторое время носились по лестницам, вверх-вниз, вверх-вниз, и лоб и щеки у него блестят от пота. Он проводит руками по лицу, потом вытирает влажные ладони о штаны.

Трехэтажное здание, такое же, как остальные. Лофтвеген, 15. Пять ступенек до двери. Он поворачивает голову, смотрит на соседний подъезд, Лофтвеген, 17, и на своего соперника, который стоит там и смотрит на него.

Феликс. Младший брат, семилетний, первоклашка.

Лео приподнимает руку, бросает взгляд на запястье. Светло-коричневый кожаный ремешок и циферблат с красными стрелками, короткими, некрасивыми. Ничего, когда у него будет много денег, он купит себе новые часы, да такие, что все обзавидуются.

Он ждет. Секундная стрелка минует девять. Десять. Одиннадцать. Он взмахивает рукой.

– Старт!

Ровно на двенадцати он срывается с места, бежит. Распахивает подъезд под номером пятнадцать, меж тем как Феликс открывает семнадцатый.

Перепрыгивая через две ступеньки, от двери к двери, с рекламными листовками в руке, Лео доставляет жильцам пачки из семи разных листовок семи разных компаний, укомплектованные дома, на полу гостиной.

Он открывает первую почтовую щель, бросает взгляд на красную стрелку часов. Двадцать четыре секунды, чтобы взбежать по лестнице на самый верх и доставить первую пачку. На каждом этаже четыре почтовые щели, которые надо открыть пошире, чтобы листовки не застряли. По одной пачке за раз и как можно быстрее. Крышки захлопываются, едва он убирает руку и мчится к следующей щели, черные шнурованные башмаки топают по полу.

Он прожил здесь всю жизнь. Десять лет. Южное предместье Стокгольма под названием Скугос, тысячи одинаковых многоквартирных башен.

Подъезды почти одинаковые, но не совсем. Имена, запахи, звуки – разные. Нередко в квартире кто-то есть, смотрит телевизор. Иногда там слушают музыку, басы и верхние частоты летят в открытую щель.

Временами кто-то сверлит стены, а зачастую жильцы кричат друг на друга. Хуже всего собаки. В этом подъезде одна караулит на втором этаже. Напрыгивает на почтовую щель, не дает как следует просунуть листовки, а ведь их не должно быть видно снаружи – на случай, если заказчики, которые ему платят, явятся с выборочной проверкой.

Почуяв его приближение, собака начинает брехать, прижимается тяжелым телом к двери. Лео открывает щель, совсем чуть-чуть, видит длинный язык и острые зубы и теряет шесть секунд, потому что слюнявые челюсти вынуждают его бросать листовки по одной.

Вдобавок почтовая щель в самом низу, на нее всегда уходит лишних двенадцать секунд – в подъезде семнадцать такой квартиры нет.

Интересно, как там Феликс.

Он перепрыгивает через три ступеньки, но знает, что из-за этой поганой собаки и лишней двери потратит на весь подъезд полторы минуты. Феликс, опередивший его на пятнадцать секунд, будет, слегка важничая, с улыбкой стоять снаружи.