Юнга (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Аньен хасенико[11], — поклонился им на входе швейцар в странной смеси европейской и национальной одежды.

Проигнорировав слугу, они двинулись дальше, мечтая как можно скорее оказаться у себя в номере, но не тут-то было.

— Господа Гофман и Цыбинский? — на хорошем русском языке остановил их дежурный портье.

— Как видите, — с недовольным видом отвечал ему один из них. — А в чем, собственно, дело?

— Вас ждут.

— Кто?

— Я вас провожу, — загадочно улыбнулся слуга.

Номер, в котором остановился таинственный незнакомец, находился на верхнем этаже отеля, где располагались номера, имеющие претензию на роскошь. Поднявшись на лифте, они вскоре оказались перед входом.

— Вам сюда, — почтительно пригласил их провожатый, но, как только они прошли, плотно закрыл за ними дверь.

— Что за черт! — дернулся Цыбинский, сообразив, что они остались одни в закрытой комнате, но в этот момент из соседней комнаты практически бесшумно вышла ослепительно красивая женщина в строгом английском костюме, выгодно подчеркивающем все достоинства фигуры.

— Вы! — изумленно воскликнул поляк, машинально при этом приосанившись. — Право, какой приятный сюрприз видеть вашу милость в этом…

— Вы хотели сказать — клоповнике? — любезно помогла ему дама, улыбнувшись при этом одним уголком красиво очерченных губ.

— Увы, — развел руками Цыбинский, — обстоятельства вынуждают нас довольствоваться малым. Однако, если бы…

— Нельзя ли перейти к делу? — в голосе женщины звякнул металл.

— Как будет угодно, мадам, — вышел вперед Гофман. — Ваше поручение исполнено в точности! Объект ликвидирован, а требуемая вещь доставлена.

— Что ж, прекрасно, — без особого воодушевления в голосе отозвалась таинственная дама. — Покажите энколпион[12].

Цибинский охотно выудил артефакт из кармана и протянул ей, осторожно держа за обрывки шнурка двумя пальцами.

— Это не тот крест, — покачала головой дама, бегло взглянув на добычу.

— Но, милостивая пани, — обескураженно воскликнул поляк. — Он в точности соответствует данному нам описанию, не говоря уж о том, что висел на шее мальчишки!

— Идиоты, — коротко охарактеризовала женщина умственные способности наемников. — Вы что, не понимаете разницу между крестом и энколпионом?

— Да какая ко всем чертям разница? — сбросил с себя маску учтивого шляхтича Цыбинский. — Это — чертов схизматический крест из желтого металла. Что вам еще потребно?!

— Если я не получу реликвию, сделка будет расторгнута!

— Мы так не договаривались! — мрачно возразил Гофман. — Главным было убить щенка, а крест, вы сказали, по возможности.

— Условия изменились.

— Сударыня, вы нас ни с кем не перепутали? — нехорошо прищурился бандит.

— Уж не вздумали ли вы мне угрожать? — с легкой усмешкой спросила женщина, но наткнулась на черный зрачок непонятно откуда появившегося в руках убийцы пистолета.

— Бросьте свои фокусы, мы знаем, с кем имеем дело! — рявкнул он.

— Ну что вы, господа, — вынуждена была пойти на попятный нанимательница. — Я вовсе не имела в виду ничего дурного.

— А мы и не сомневались, — расплылся в улыбке Цыбинский. — Надеюсь, деньги при вас?

— Возьмите, — протянула она с презрительной усмешкой пачку банкнот.

— Благодарю, — издевательски шаркнул ножкой поляк. — С вами приятно иметь дело.

— Всего доброго, мадам, — не опуская оружия, попятился к выходу Гофман.

— Подождите, — голос женщины дрогнул. — Мне нужен этот энколпион.

— Простите, но мы ничем не можем вам помочь!

— Я заплачу еще столько же.

— Однако, — дернулся Цыбинский и перевел взгляд на своего подельника. — Неплохой куш, если дело выгорит!

— И где прикажешь искать этот проклятый «ковчег завета»? — не согласился немец.

— Если его не было на шее мальчишки, значит, он хранится где-то рядом, — заметила нанимательница.

— Чушь, — не согласился Гофман. — Если эта вещица такая ценная, ее давно могли отобрать у ублюдка, чтобы потом продать.

— Даже если так, что мы теряем? — дрожа от возбуждения, воскликнул Цыбинский.

— Черт с вами, — нехотя кивнул главарь. — Если крест все еще в Чемульпо, мы скоро привезем его вам. Если же нет, то…

— На нет и суда нет, — продолжила дама. — Тогда у меня не будет никаких претензий.

— Договорились!

— Готовьте денежки, прекрасная пани! — изобразил изящный поклон Цыбинский, и оба бандита вышли за дверь.

— Только привезите мне его, — прошипела она им вслед. — И тогда вы получите сполна!

Утро началось для коллежского асессора с того, что он долго трясся на старом пикапе по дрянной дороге из города в приют, продолжилось еще более неприятным разговором с неожиданно обретшим силу воспитанником, а закончилось и вовсе полным крахом. Однако, обо всем по порядку.

Пантелею Митрофановичу не часто приходилось видеть одаренных, что, впрочем, его ничуть не тяготило. Их не так много на самом деле: иной человек может всю жизнь прожить, а так и не встретить. И это с учетом статистики, которая с медицинской точностью утверждает, что в Российской империи людей силы больше половины от общего их числа на Земле.

Согласно циркуляру министерства народного просвещения от 18 июня 1887 года[13] требовалось при обнаружении у учащихся признаков дара немедля сообщать вышестоящему начальству с тем, дабы «одаренный» мог продолжить образование в специализированном учебном заведении, после чего непременно поступил на службу и принес тем самым пользу Отечеству.

К слову сказать, за такое радение полагалась немалая награда. Как минимум, «Анна на шею», а то и следующий чин. Про прибавку к жалованию, а потом, соответственно, и к пенсиону и говорить нечего…

Эх, такой шанс был… но не докладывать же, в самом деле, начальству, что сдал в ломбард принадлежавшую воспитаннику вещь, а тот, обидевшись, сбежал из заведения? Тут уж не о наградах думать придется, а о том, как службы, а вместе с ней и куска хлеба не лишиться. Оно, конечно, кое-какие сбережения на черный день у Воронина имелись. Но ведь после такого афронта начнут проверять, учинят ревизию, тьфу-тьфу, спаси и сохрани нас Царица Небесная!

Опять же, заложил не что-то, а крест. Вот к бабке не ходи, заинтересуется этим делом духовная консистория[14] и спросит раба божьего Пантелея, по чьему наущению он духовную реликвию язычникам в заклад отдал, и какое богоугодное дело на сии деньги собирался учинить?

— Эх, грехи наши тяжкие…

Последние слова Воронин, сам того не заметив, произнес вслух. После чего, загрустив, нацедил себе рюмку вишневки и погрузился в размышления на любимую каждым русским интеллигентом тему — кто виноват и что делать? От этих благочестивых дум его отвлек осторожный стук.

— Ну, кто там еще? — недовольно воскликнул директор.

— Пантелей Митрофанович, — просунула в приоткрытую дверь голову Фимка. — Вас господа спрашивают из адвокатской конторы.

— Какие еще господа?

— Ну, те, что вчера про Вахрамеева узнавали. Я вам рассказывала…

— Ах, да, — поморщился Воронин, накрывая рюмку и графин салфеткой. — Проси.

Через минуту в кабинет вошли двое в дорожных костюмах и, проводив взглядом страшно не желавшую уходить девушку, плотно прикрыли за собой дверь.

— Мы пришли к вам, господин директор, вот по какому делу, — немного развязно начал благоухающий вежеталем в сочетании с перегаром Цыбинский.

— Слушаю вас, — отвечал хозяин кабинета, жестом пригласив незваных гостей садиться.

— Нам хотелось бы повидать воспитанника Мартемьяна Вахрамеева.

Рассказать, не рассказать, — лихорадочно думал про себя Воронин, после чего все-таки решил, что расскажет и не смог открыть рта.

— С вами все в порядке? — проявил беспокойство куда меньше налегавший накануне на спиртное Гофман.