Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя - Алексей Гатапов

Река круто повернула вправо и все дальше удалялась по низинам. Издали только заросли прибрежного тальника да кое-где дотлевающие дымки тумана указывали на извилистый путь ее русла.

Наконец в спину ударили первые лучи солнца. Тэмуджин оглянулся и увидел большой алый полукруг, выглянувший из-за дальней горы. Куреня их уже не было видно. Оглядев далекие холмы, за которыми должны были стоять их юрты, Тэмуджин отвернулся, выпрямившись в седле.

Красными, искрящимися в капельках росы лучами заливало восточные склоны холмов. Из нор вылезали ранние суслики и тарбаганы. В небе медленно закружили коршуны, вышедшие на утреннюю охоту.

Тэмуджин вздрогнул, увидев, как вдруг из-за бугра, в шагах сорока перед ними, выскочил крупный, матерый волк. Низко опустив скуластую морду, волк постоял несколько мгновений на гребне, исподлобья глядя на них. Затем он рысью сбежал вниз по склону и встал, перегородив им дорогу.

Ощетинив седой загривок, присев на задние ноги, словно перед прыжком, волк злобно оскалился. Всадники, удерживая взволновавшихся лошадей, изумленно смотрели на зверя: у того не было передних зубов, сломаны были клыки, из страшно опухших десен шла кровь и, смешиваясь с голодными слюнями, вязкими нитями стекала на землю. Волк был все еще страшен видом, еще горели хищной злобой желтые глаза, мощный рык исходил из горла, но выбитые зубы делали его не опаснее годовалого телка.

– Кто ему выбил зубы? – изумленно оглянулся на отца Хасар.

– Видно, он напал на жеребца, – догадался Есугей, задумчиво разглядывая зверя, и затем быстро двинул рукой, – ну, пристрелите его.

Братья достали из колчанов по стреле и приладили к тетивам. Первым выстрелил Бэктэр, за ним почти одновременно пустили стрелы Тэмуджин и Хасар, и волк, тяжело встряхиваясь от каждой стрелы, впивающейся ему в грудь, сделал несколько шагов назад, повернулся к ним боком и рухнул на землю.

Подождав немного, они подъехали к мертвому зверю. Братья спешились и вытянули из его груди свои стрелы.

– Ух, какой он большой! – воскликнул Хасар, сверху оглядывая его, глазами измеряя туловище зверя. – С годовалого бычка будет, однако.

– Шкуру будем снимать? – спросил Тэмуджин, обращаясь к отцу.

Есугей с суровым лицом, думая о чем-то своем, сказал:

– Нет, шкуру трогать не будем. Мы похороним его на этом бугре.

Братья удивленно переглянулись, но переспрашивать не стали. Они молча взяли тяжелую тушу, потащили к бугру. Сняли с поясов свои мадаги и, опустившись на колени, стали рыть, снимая сверху травянистый дерн. Работали молча. Есугей стоял в стороне, заложив руки за спину, наблюдал за ними.

Вырыли яму глубиной с локоть, ладонями выгребая черную землю. Положили волка головой на север, нарвали травы, укрыли и засыпали землей. Сверху натаскали кучу камней.

Хасар, напряженно думавший о чем-то, уставившись на свежую могилу, спросил:

– А почему он беззубый вышел против нас? Ведь другие и с зубами не выходят против людей.

– Он вышел, чтобы принять достойную смерть, – сказал Есугей и, глядя на недоуменно застывшие лица сыновей, пояснил: – По нему видно, что он был сильный и отважный зверь, но от него отвернулась удача – так с каждым может случиться. Но когда волк теряет зубы, его покидают сородичи и он остается один. Голодный, он обессиливает, и на него набрасываются вороны и грифы, облепляют мухи и черви. А этот не захотел такого позора, решил умереть от оружия.

– Волки, оказывается, бросают своих, – разочарованно сказал Тэмуджин, – я не думал, что они такие.

– Другим надо выживать и растить потомство, – задумчиво промолвил Есугей. – Таков закон жизни.

Больше они об этом не заговаривали. Сев на коней, тронулись в путь.

Ближе к полудню Бэктэр первым увидел впереди далекое, в перестрелах десяти от них, большое скопление лошадей и людей возле них. С полтысячи разномастных коней да еще около сотни всадников и пеших рассыпались по низине между двумя склонами. Черневшие издали люди размером казались с муравьев. В середине всего этого скопления стояла небольшая приземистая юрта.

– Что это за люди? – Бэктэр указал на них.

– Это наши люди, – Есугей, пристально всматриваясь вперед, рукоятью плетки сдвинул войлочную шапку на затылок. – Здесь вы и побудете в эти дни.

– А кони тоже наши? – спросил Хасар.

– И кони наши, – сказал Есугей. – Сюда я согнал трехлеток и четырехлеток из ближних табунов для объездки. Парней из заречных куреней созвал. Хамниганский вождь с верховьев Ингоды просит у меня триста объезженных лошадей.

– А почему мы должны отдавать хамниганам своих лошадей? – недовольно нахмурился Хасар. – Они что, требуют у нас?

Многое позволял Есугей Хасару – нравился он отцу своим задиристым нравом – и на этот раз он не рассердился на него за лишние расспросы, за что кому-нибудь другому сейчас, может быть, не поздоровилось бы.

– Нет, они не требуют, – с усмешкой сказал отец. – Кто может от нас чего-то требовать? Взамен они дают нам рога изюбря и медвежью желчь.

У Хасара от изумления расширились глаза.

– Что-о? Рога… и желчь?… – склонившись над шеей коня, он возмущенно уставился на отца. – За такое богатство? Да он же хочет тебя обмануть!

– Ха-ха-ха! – закинув голову, захохотал Есугей, и за ним засмеялись братья, не удержав на лицах суровых мин.

– На что нам рога, на что желчь? – недоумевал Хасар. – Ведь люди их выбрасывают, когда режут коров и овец!

– Медвежью желчь и рога изюбря ценят китайцы, – терпеливо объяснял ему Есугей. – Из них они делают лекарства и много хороших вещей дадут нам за них.

– А китайцы что, едят их?

– Едят, когда у них заболят животы.

– А почему у них животы болят?

– Потому что они питаются дурной пищей.

– А какой это – дурной?

– Травой разной.

– А-а, – поняв, что опростоволосился, Хасар решил грубостью исправить свою оплошку: – У китайцев и без желчи можно все отобрать. Когда я вырасту, всех китайцев, каких встречу, буду убивать! Ведь они убили Амбагай-хана.

– Амбагая убили не китайцы.

– А кто же тогда?

– Чжурчжени.

– А это кто, другие люди?

– Узнаешь, когда вырастешь. А пока лучше поменьше болтай и побольше слушай, что другие говорят.

– Отец, – Тэмуджин, наконец, улучил время, чтобы спросить. – Почему так далеко от куреня, да еще чужие парни объезжают наших коней?

Есугей долго не отвечал. Не дождавшись ответа, Тэмуджин чуть повернул голову, покосился на него. Тот, опустив голову и поглаживая усы, исподлобья смотрел вдаль.

– Разве нельзя было поближе, и наших парней позвать? – добавил Тэмуджин. – Ведь с радостью пришли бы.

Бэктэр, с равнодушным видом глядя в сторону, молча прислушивался к ним. Хасар, уже потеряв охоту к разговору и, взяв левее, отдалившись от них, пристально смотрел на приближающийся табун.

– У тебя, я вижу, острый глаз, – сказал Есугей наконец. – Многое ты научился видеть из того, что другие не замечают. И я скажу тебе прямо: я это сделал нарочно.

– Для чего?

– Чтобы не видели сородичи.

– Почему? – быстро спросил Тэмуджин, и даже равнодушный Бэктэр, не выдержав, взглянул на отца.

– В нашем роду немало таких, которые завидуют мне, – Есугей хмуро улыбнулся. – И они будут раздувать по айлам сплетни, мол, Есугею коней уже девать некуда, хамниганам их продает. А сами… – ровный голос его вдруг ожесточился. – Вы, дети мои, запомните: среди людей всегда найдутся такие, которые сами руки не поднимут, чтобы свой скот умножить, уберечь, зато уж если увидят, что ты что-то добыл, сделал для себя, слюнями будут истекать от зависти. У нас, у кият, думаете, нет таких? Некоторых пойти с тобой в небольшой набег чуть ли не упрашивать приходится, да и там от них немного толку. Но когда начинается дележ добычи, тут-то они – голодные волки… Сейчас такое время, что старые обычаи забываются, рода и племена распадаются. На вас нападут враги и что, думаете, все соплеменники придут на помощь?… Многих вы не дождетесь… Нет настоящего единства в родах, нет радости за брата. Вот почему я не хочу, чтобы наши сородичи это видели – не будет зависти лишний раз.

– Но они и так узнают, – сказал Бэктэр. – Ведь слухи как дым.

– Верно, узнают. Но узнать по слухам это не то, что увидеть своими глазами, яду будет поменьше.

Стали доноситься далекие, резкие крики людей, ржание лошадей. Впервые пойманные из табуна трехлетки и четырехлетки, взбесившись от страха, с оскаленными мордами вскидывались на дыбы, не подпускали к себе с трудом удерживающих их на волосяных арканах парней.

От троих мужчин, что стояли перед юртой, один быстро подошел к коновязи, с ходу вспрыгнул на буланого жеребца и резво порысил к ним навстречу. Приблизившись, он придержал заплясавшего под ним коня, кланяясь с седла, взял в сторону, пропуская их вперед, и пристроился сбоку.

– Как у тебя тут, Сорхон? – спросил Есугей, продолжая смотреть вперед.