Первые партизаны, или Гибель подполковника Энгельгардта - Ефим Курганов

Тетрадь вторая. Партизаны и изменники

Глава первая. 19 июля и последующие дни

Прошло ровно десять дней, с момента, как государь Александр Павлович обосновался на одну ночь в особняке смоленского губернатора, барона Казимира Аша.

И вот в губернаторском особняке появился новый гость, не венценосный, но тоже очень важный. Я имею в виду Михаила Богдановича Барклая де Толли, со своею армией улизнувшего из Витебска буквально из-под носа Наполеона, который твёрдо рассчитывал на генеральное сражение и просчитался.

Отужинав с губернатором, Михаил Богданович (ужин, причём, прошёл почти в совершенном молчании — военный министр и командующий первой армией не жаловал барона Аша) тут же призвал к себе другого барона, а именно генерал-адъютанта Винценгероде и показал, что может быть очень даже говорливым.

Барклай де Толли заулыбался сколько мог ласково (улыбки, вообще-то, были не по его части) и молвил: «Ну, всё, барон, с запасными командами, находящимися в вашем распоряжении, генерал можно покончить. Свою миссию вы отличнейше выполнили. Багратион вот-вот подойдет. Французы нашему воссоединению воспрепятствовать никак не смогут…»

В громадных голубых глазах Винценгероде явственно читалось изумление, а точнее вопрос. И Барклай тут же на него ответил:

«Вы хотите, сказать, что же теперь? О! Теперь-то как раз и начнется настоящее дело. Мы убежали из-под Витебска. А французская махина уже остановилась и начала разворачиваться для сражения. Но теперь, когда наше исчезновение обнаружилось, Наполеон опять соберет свои силы в кулак и ринется на Смоленск, то бишь сюда. И вас, генерал, я намерен послать на Витебск, наперерез ему, но только запасными дорогами. Ну, как? Что скажете?»

Винценгероде весь расцвел от радости и не мог сдержать обуревавших его чувств. Первоначально Фердинанд Фёдорович решил, что его отправляют в отставку или просто отсылают в свиту государя, раз с его запасными командами покончено.

«Да, начинаются настоящие серьёзные дела, — продолжал Барклай, — и я отдам под ваше начало четыре казачьих полка и драгунский полк, но это так для начала, будет потом ещё прибавление. Ну что, довольны?»

Ещё бы! Как тут можно было быть не довольным. Винценгероде со свежими силами направили в тыл наступающего противника, дабы перерезать его коммуникации и перехватывать секретных его курьеров. О подобном можно было только мечтать.

«Ну, всё, — закончил Барклай свою речь, — я заготовлю приказ, а денёчек или даже пару дней отдохните и где-то 21-го приступайте к новым своим обязанностям».

Но Винценгероде медлил, не уходил. В глазах его читался новый вопрос.

«Ах да! — Барклай хлопнул себя по узкому, клинкообразному лбу необычайно узкой сухой своей ладонью, — Связь! Наиважнейшая вещь. Со мною будете держать регулярную связь чрез казачью летучую почту, но этого совершенно недостаточно. Государь хочет, дабы вы ещё напрямую сносились с ним и постоянно. Так что между летучим корпусом и Петербургом постоянно будут носиться фельдъегеря. Задания вам буду давать я, а вот отчитываться вы будете пред государем. С Богом, генерал! Ступайте. Как только будет готов приказ, я призову вас снова».

Кажется, Винценгероде не ушёл из кабинета Барклая, а улетел из него на крыльях.

В самом деле, начиналось настоящее и полностию самостоятельное дело, опасное, очень непростое, но именно настоящее, о коем можно было только мечтать дело, требовавшее исключительного ума, особой сообразительности и едва ли не ежечасной дерзости и неустрашимости.

Барклай впоследствии вспоминал: «Я поручил генералу Винценгероде начальство над войсками, собранными между Поречьем и Духовщиной. Он обязан был прикрывать с сими войсками дорогу к Духовщине и Белой, освободить Велижский уезд от набегов неприятеля и наблюдать за ними в Поречье, Сураже и Витебске».

Приказ был готов уже на следующий день, потом спешно были подобраны для летучего корпуса Винценгероде четыре казачьих полка плюс два конных орудия и плюс Казанский драгунский полк. Корпус был сформирован, и 21-го приказ был подписан Барклаем.

И уже 21 июля Фердинанд Фёдорович вместе со штаб-офицерами своими, полковником Александром Бенкендорфом и ротмистром князем Сергеем Волконским, собрал первый военный совет своего партизанского соединения. Обращаясь к командирам полков, барон сказал:

«Господа офицеры! Государь получил нам наиважнейшее дело. И даже не одно. Перечислю сейчас по порядку. Ловить вражеских курьеров. Всеми мерами затруднять снабжение войск неприятеля пропитанием, одеждой, вооружением. Фураж отбирать или уничтожать. Вообще перерезать коммуникации противника. Тыловую жизнь его превратить в форменный хаос. Тогда любое выступление врага захлебнётся. Но это не всё, господа офицера. Есть ещё одна довольно-таки неприятная проблема. Это мародёры, которые, к великому огорчению моему, действуют не только с вражеской стороны. Народ русский горой встал супротив супостата, но встречаются и крестьяне, которые, увы, в отсутствие сбежавших господ своих, грабят поместья. Редко, но встречаются. У меня есть неопровержимые доказательства безобразного сего обстоятельства. Михайла Богданович также осведомлён об этом. Предупреждаю: всех без исключения мародёров уничтожать, вне зависимости от их происхождения. Без малейшей пощады».

Командирами собравшихся полков (четырёх казачьих и одного драгунского) эта речь была не просто услышана, но и по-настоящему принята к сведению (скорое будущее доказало это вполне).

Да, был приглашён ещё генерал-майор Евгений Иванович Оленин и ротмистр Александр Дмитриевич Лесли — в качестве представителя этого выдающегося по своему военному патриотизму семейства.

Потом генерал-адъютант Винценгероде раздал присутствующим письменное распоряжение Барклая, в коем, в частности, было сказано следующее:

«Сей отряд иметь должен в виду истребление всех неприятельских партий. Необходимо брать пленных и узнавать, кто именно и в каком числе неприятель идёт, открывая об нём сколько можно».

Так, собственно, и началась партизанская война 1812 года.

Ни Кутузов, ни Денис Давыдов не имели к этому началу ровно никакого отношения.

Винценгероде и два его штаб-офицера: Бенкендорф и Волконский — вот эти трое богатырей, стоящих у самых истоков партизанского движения 1812 года.

Быстро, даже стремительно сформированный корпус Винценгероде тут же ринулся в направлении Витебска, откуда выступала «Великая армия», но ринулся не для того, чтобы ударить в лоб, а чтобы зайти сбоку и разрушать тылы, дезорганизовывая их.

Французы шли вперёд (на Смоленск), а партизаны двигались в противоположном направлении и по параллельным, боковым дорогам, чтобы неожиданно ударить в зад противника. Гораздо резоннее, да и оправданней бить сзади или сбоку наступающего врага, чем добивать врага бегущего, что стал проделывать чрез несколько месяцев наш «поэт-партизан», известный хвастунишка Давыдов.

Пленные при этом дерзком рейде корпуса Винценгероде захватывались буквально сотнями. А уже 27 июля была стычка с французами при Велиже. Бенкендорф, командовавший авангардом корпуса, решительно опрокинул противника. Это был его первый партизанский бой в 1812 году, за который он получил генерал-майора.

На пути к Витебску, недалеко от местечка Бабиновичи к Винценгероде неожиданно явилась депутация тамошних евреев. Они доставили захваченного ими французского кабинет-курьера, ехавшего из Парижа к Наполеону. То была удача, и пребольшая. Причём, такого рода поимка была первая, но далеко не последняя.

Этот курьер с депешами, при нём находящимися, тут же был отправлен в Петербург и прямиком доставлен к государю Александру Павловичу.

Движение корпуса Винценгероде на Витебск с успехом продолжалось, но тут прибыл ординарец Барклая с известием, что Смоленск нами оставлен и армия начала уже движение по направлению к Москве.

Соответственно корпус пошёл назад, двигаясь параллельно большой Смоленской дороге и стараясь всемерно тревожить хвост нацелившейся также на Москву французской армии и при этом захватывать постоянно фуражиров французских, отряжаемых в сторону от главной дороги, и истреблять мародёров всех мастей.

Всё это в итоге приводило к тому, что наступавшая «Великая армия» становилась всё менее могучей и всё более слабела — постепенно, но неуклонно.

Ну, и секретные курьеры по-прежнему очень даже интересовали генерал-адъютанта Винценгероде и предприимчивых его штаб-офицеров — Бенкендорфа и Волконского.

Но тут на сцену надобно вывести ещё одно достаточно важное лицо. Оно заслуживает особого рассказа. На его счету была целая россыпь вражеских курьеров. И вообще, лицо это в 1812 году в Смоленской губернии пользовалось исключительным авторитетом. В общем, без него никак не обойтись нам сейчас. Необходима хотя бы краткая справка.