Короли и Звездочеты - Лана Туулли

Обещанный с вечера коготь утром разочаровал Сашу напрочь. Это был обыкновенный волчий коготь - черный, жесткий, грязный, неровно обломанный. След, который оставлялся «уликой» на куске пластилина, совершенно не напоминал вчерашние раны, так взбудоражившие глюновское воображение.

- Ничего не понимаю, - буркнул Сашка, когда надоело рассматривать в микроскоп одно и то же. - Я думал, коготь должен быть острее и другой формы. Понимаешь, как у кошки, - закругленным и с острым крючком на конце.

Журчаков кивнул и приник к объективам своего микроскопа, чтоб рассмотреть цитологические пробы.

Утром, после того, как заснувшего на не своем рабочем месте Глюнова обнаружил Волков и на правах начальника охраны отчитал, «взгрел», «пропесочил» и «проегорил» по полной выкладке, Саша и спешно выздоровевший Журчаков перебрались обратно на Объект. Евгений Аристархович, уставший и еще больше похожий на лысого гнома - сегодня - на гнома, едва не задохнувшегося под могильным курганом, - провожал их, выдал диск с данными патологоанатомического анализа, который ночь напролет проводил Волидаров и пожелал счастливого пути. Догонюзайца матерным шепотком прокомментировал, что он мог бы подумать о добром славном докторе Лукине после этого пожелания; вывернул руль и погнал к Объекту. Судя по тому, как судорожно сжимал автомат Бульфатов, сидевший на заднем сиденье внедорожника и напряженно осматривающий окрестности, сегодня совершить легкую пробежку по тропинке от Объекта до клиники, потренировать ноги и поупражнять легкие, желающих не наблюдалось.

Вернувшись на рабочее место, Глюнов успел посмотреть финал грандиозного скандала, которой Курезадов и Монфиев закатывали друг другу. Монфиев, тряся длинной редкой прядью, которая обычно была приклеена (наверное, лаком Петренко) к лысине, а теперь от излишних эмоций отвалилась и нависла над ухом, орал на Курезадова, что он не потерпит больше никаких посторонних на сто верст в округе! А Курезадов, как это у него обычно получалось, клялся мамой, что все было предусмотрено, что все было под контролем, и что Монфиев и Волков сами не велели прекращать заманивать к Объекту тех двух дур, которые в прошлом году взорвали тут джип…

Высокий и узкий в кости Курезадов нависал над гневным Монфиевым знаком вопроса - вопроса с тонкими восточными усиками, призванными оттенить горную красоту торгующего джигита, - но господин Большой Начальник не сдавался. Он орал, орал и орал, а Петренко в углу кабинета судорожно подпрыгивала, уже сняв форменный сапог и готовясь отдать его, как девичью честь, по первому же слову босса.

Сашку Курезадов, как всегда, не заметил, Монфиев увидел, обматерил и велел идти работать, и Петренко побежала за начальством следом, даже не потребовав у Саши отчета, как там дело обстоит с ее пасьянсным турниром…

Наскоро проглотив завтрак, Саша поспешил вниз, в лабораторию к Журчакову, настроил микроскоп и принялся ждать результатов цитологической и генетической экспертизы.

Результаты, что и говорить, разочаровали.

- У меня такое ощущение, - ответил Журчаков, с тихой ненавистью рассматривая предметное стеклышко, - что я генные цепочки этого волка уже видел.

- Может, мы где-то ошиблись? - с тихой надеждой спросил Саша и снова сел за расчеты. Жаль, что уезжая Ян Витальевич запаролил свои файлы, может, среди них оказалась бы нужная программа или пара полезных ссылок.

Кончилось сидение над опытным материалом тем, что Глюнов плюнул на все и начал реконструкцию происшествия с нуля, заново.

Самое интересное, что всё получилось. Нескладно, негладко, но получилось - оказывается, и царапины располагались немного ниже, чем Саше помнилось, и укусы действительно совершались более длинной, узкой челюстью, чем показалось на первый взгляд, и вообще… Действительно, обломанный коготь, найденной в одной из трех жертв, доставленных в клинику Волчановским, идеально подходил под тридцать один процент ран. Против статистики не поспоришь, махнул рукой Саша. Значит, это правда.

Вечером он вместе с Витькой и Серегой наблюдал, как собираются на ночную охоту «волчата». Волков, деловой и сосредоточенный, размашисто вышагивал вдоль строя охранников, Хвостов прилаживал рацию, Бульфатов пристраивал запасные обоймы, тетя Люда со стопкой бутербродов в руках тихо плакала, уговаривая Ноздрянина и Серова не голодать в грядущем походе.

Было немного странно смотреть, как люди собираются, чтобы убивать зверей. Самое парадоксальное - Сашкина воспитанная Гринписом совесть тоже помалкивала, не спеша цитировать истину о предоставлении другой щеки в полное распоряжение агрессора; это было неловко, странно - но абсолютно правильно, что Волков и его люди сейчас отправятся в степь и окружающие Объект горы и выследят оголодавшую, потерявшую страх перед Человеком дикую стаю.

- Смешно, - вымученно пошутил Витька. - «Волчата» против волков.

Серега и Сашка так же топорно выдали «ха-ха-ха». И замолчали, провожая взглядами уезжающие в подступающий фиолетовый вечер автомашины.

День заканчивался томительным ожиданием новостей, очень хотелось верить, что хороших. Сашка поспешил к себе в камору, принять душ, протереть запылившиеся очки мягкой тряпочкой, и покемарить часок-другой, чтобы сбросить гнёт паники и дурных предчувствий.

Сон не принес облегчения - Саше снилось, что он бредет по камням, спотыкаясь в темноте; плечи ноют от слишком тяжелого груза, но неудобный длинный жезл бросать нельзя - ведь это единственная защита от тех, кто прячется в ночи. Ноги устали, устала спина, и можно лишь ругаться на себя самого, что слишком долго и слишком ответственно подходил к любимой, ненаглядной работе, которая предполагает максимум гимнастики для ума, но минимум тренировки мышц; и вспоминается - как дальний сон в чужом сне, как мутное отражение в перевернутых линзах брошенного за ненадобностью бинокля, то, что привычно и обыденно: вот он сам, белый халат на плечах, и он бежит по каменистому склону навстречу чему-то… Каменная крошка острыми краями впивается в ботинки, и он чувствует смутное беспокойство - оборачивается - успевает заметить два золотистых огонька - и сразу же вспоминается, как Галя хихикала, рассказывая, как этот оболтус Глюнов прикормил на Объекте огромного, толстого, как футбольный мяч, черно-белого кота - и лицо Гали вдруг видно отчетливо, так, как будто она рядом, только руку протяни. Тонкое лицо, чуть смуглая кожа, большой рот, четко очерченные губы, немного костистый нос - но это совсем не портит девушку, наоборот, в сочетании с прямым, чуть прохладным взглядом это создает странную иллюзию сходства с портретами мадонн раннего Возрождения. Картин, где мадонна еще не стала просто Женщиной, а, как и все боги, страдала и печалилась о бренности земного… Иллюзия! - выхватывает мозг, и он из последних сил сжимает пальцы на неудобном тяжелом жезле.

Делает шаг в сторону, поднимает жезл, толком не зная, собирается ли он атаковать или защищаться, слышит за спиной шорох, резко поворачивается…

Она рядом. И у нее лицо Гали. Лицо мадонны, которая в скорби своей увидела чужую смерть. Лицо неправильное, но прекрасное в своей суровой сдержанности, и он с последним усилием оторвал взгляд от чуть заметно трепещущих губ - четких, пухлых, темно-розовых; заметил подбородок - нежный, округлый, и тонкую девичью шею, переходящую в красивые плечи, открытую грудь… Откуда у Гали на груди эти неровные серые пятна? - подумал он, роняя жезл на каменную тропинку, и тут она оказалась совсем близко; за ее спиной раскрылись два огромных темно-серых крыла, она взмахнула рукой - и он еще успел увидеть ее руку - неправильную, уродливую, в которой сустав отворачивался в сторону и всё, что ниже локтя, было покрыто плотной серой шерстью…

Потом он почувствовал, как из раны на шее хлещет теплая кровь.

И умер.

Сашка подскочил на постели с коротким воплем, вцепившись в собственную шею, будто всерьез собираясь нащупать там смертельную рану. Панический мяв Черно-Белого Кота, вздыбившего шерсть и висящего на стене, уцепившись коготками за книжную полку, был ему ответом. Ночь. За окном черно. Сверчки поют неспешную песенку. Тепло. Тихо. Звезды одиноко мерцают за раскрытыми створками. Тихо.

Почему же так страшно?

Прошло два дня.

Волков и его «волчата» вернулись с шестью серыми шкурами, злые, но довольные собой. Курезадов приезжал и исполнил перед Монфиевым танец с кинжалами, мамой клянясь всех зарезать, если вдруг опять придется пустить каких-то там «толканутых» в степи вокруг Объекта - угроза, что придется давать властям показания относительно смерти несчастных ролевиков, временно притупила курезадовскую жадность. Впрочем, основной удар по объяснениям с местными стражами закона принял на себя Евгений Аристархович, чем еще раз завоевал общую любовь и уважение.