Кризис психоанализа - Эрих Зелигманн Фромм

найденной Фрейдом, а возможно, и не в первую очередь ролью Фрейда как защитника подавленной сексуальности. Многое можно сказать в пользу предположения, согласно которому главной причиной общего влияния теории Фрейда на культуру явился именно этот синтез, плодотворность которого отчетливо видна в двух самых важных примерах отступничества – примерах Адлера и Юнга. Оба отбросили фрейдовский синтез и вернулись к двум исходным противоположностям.

Адлер, основываясь на недолговечном оптимизме поднимающихся низов среднего класса, разработал одностороннюю рационалистически-оптимистическую теорию. Он полагал, что врожденная неспособность и есть условие силы и что благодаря интеллектуальному пониманию ситуации человек может освободиться и заставить исчезнуть трагедию жизни.

Юнг, с другой стороны, был романтиком, видевшим источник человеческой силы в бессознательном. Он гораздо полнее, чем Фрейд, взгляды которого были ограничены сексуальной теорией, понимал богатство и глубину символов и мифов. Впрочем, их интересы были противоречивы. Фрейд желал понять бессознательное, чтобы ослабить и контролировать его; Юнг стремился сделать его источником роста жизненной силы. Какое-то время интерес к бессознательному объединял двух ученых, не осознававших, что они движутся в противоположные стороны. Помедлив, чтобы обсудить бессознательное, они подпали под иллюзию, что продвигаются в одном направлении.

Тесно связано с фрейдовским синтезом рациональности и иррациональности его изучение предопределения и свободы воли. Фрейд был сторонником детерминизма; он полагал, что человек не свободен, потому что им движет бессознательное – Ид и Супер-Эго. Однако – и это имело решающее значение для Фрейда – человек все же не полностью детерминирован. С помощью психоанализа он может получить контроль над бессознательным. Благодаря альтернативистскому подходу, по сути напоминающему взгляды Спинозы и Маркса, Фрейду удался еще один плодотворный синтез двух противоположностей[25].

Видел ли Фрейд в моральном факторе фундаментальный элемент своей модели человека? На этот вопрос следует ответить отрицательно. Человек развивается исключительно под действием собственных интересов, что требует оптимального удовлетворения его либидозных импульсов при условии, что они не ставят под угрозу его самосохранение («принцип реальности»). Моральная проблема, под которой традиционно понимается конфликт между альтруизмом и эгоизмом, практически исчезает. Единственной движущей силой является эгоизм, и конфликт имеет место просто между двумя формами эгоизма, либидозного и материального. Едва ли нужно показывать, что Фрейд, следуя ведущим концепциям буржуазного мышления, считал человека по сути эгоистом. Тем не менее было бы неправильно утверждать, что Фрейд в своей модели природы человека попросту отрицал влияние сознания как эффективного фактора. Фрейд признает его силу, но «объясняет», лишая его при этом всей объективной ценности. Согласно его объяснению, сознание – это Супер-Эго, представляющее собой копию всех повелений и запретов отца (или отцовского Супер-Эго), с которым идентифицирует себя маленький мальчик, когда, мотивированный страхом кастрации, преодолевает свои эдиповы устремления. Такое объяснение относится к обоим элементам сознания: формальному – тому, как формируется сознание, и сущностному, касающемуся его содержания. Поскольку основополагающая часть отцовских норм и отцовского Супер-Эго задана социально (или, точнее, является не чем иным, как личным вариантом социальных норм), объяснение Фрейда делает все моральные нормы относительными. Каждая норма обладает собственной значимостью не из-за ценности ее содержания, а из-за того психологического механизма, который ее воспринимает. Добро – это то, чего требует интернализованный авторитет, зло – то, что он запрещает. Фрейд, несомненно, прав в том, что нормы, которые большинство людей считают моральными, в значительной мере то, что устанавливает общество ради своего оптимального функционирования. С этой точки зрения его теория представляет собой убедительную критику существующей общепринятой морали, и теория Супер-Эго обнажает ее истинный характер. Однако Фрейд, возможно, не намеревался придавать такой критический аспект своей теории; он мог даже его не осознавать. Своей теории он не придал критического звучания, да и едва ли мог это сделать, поскольку не особенно интересовался вопросом о том, выходит ли содержание каких-либо норм за пределы, предписанные существующей социальной структурой, и существуют ли такие, которые больше соответствуют потребностям человеческой природы и законам развития человека.

Нельзя говорить о фрейдовской антропологии, не обсудив два особых случая: вопроса о мужчине и женщине и вопроса о ребенке.

Для Фрейда только мужчина есть настоящее человеческое существо; женщина – искалеченный, кастрированный мужчина. Она страдает из-за такой судьбы и может быть счастлива, только если в полной мере преодолеет свой «комплекс кастрации» благодаря принятию ребенка или мужа. Однако в других аспектах она остается неполноценной, например, ей свойствен больший нарциссизм и ею меньше руководит сознание, чем мужчиной. Эта странная теория, согласно которой половина человеческой расы – всего лишь искалеченное издание другой, вытекала из викторианских идей, согласно которым желания женщины почти полностью направлены на вынашивание и воспитание детей и на служение мужчине. Фрейд ясно выразил это, когда писал: «Либидо – мужского рода». Вера в викторианскую идею, согласно которой женщина лишена собственной сексуальности, была выражением крайнего патриархального мнения о естественном превосходстве мужчины над женщиной[26]. Мужчина, согласно патриархальной идеологии, более рационален, реалистичен, ответственен, чем женщина, а потому ему природой предназначено быть вождем и руководителем. Насколько полно Фрейд разделял эту точку зрения, видно из его реакции на требование политического и социального равенства для женщин, высказанное Дж. С. Миллем, мыслителем, которого в других аспектах Фрейд высоко ценил. Здесь же Милль просто «безумен»; для Фрейда немыслимо даже представить, чтобы его любимая супруга могла бы конкурировать с ним на рынке, вместо того чтобы позволить себе быть под его покровительством.

Патриархальные предрассудки Фрейда имели два серьезных последствия для его теории. Одно заключалось в том, что он не видел природы эротической любви, поскольку она основана на полярности мужчины и женщины, которая возможна только в том случае, если мужчина и женщина равны, хотя и отличаются друг от друга. Таким образом, в центре всей системы Фрейда находится сексуальная, но не эротическая любовь. Даже в своей позднейшей теории он рассматривал Эрос (инстинкт жизни) только применительно к поведению живых организмов в целом, но не распространял его на отношения мужчины и женщины. Другим в равной мере серьезным последствием было то, что Фрейд бо́льшую часть жизни полностью игнорировал первичные узы, связывающие ребенка (мальчика или девочку) с матерью, природу материнской любви, страх перед матерью. Привязанность к матери могла пониматься только в терминах эдиповой ситуации, когда для маленького мальчика – маленького мужчины – мать, как и для отца, является сексуальным объектом, а страх ребенок испытывает лишь перед отцом. Только в последние годы жизни Фрейд начал признавать существование первичных уз, хотя ни к коей мере не всю их важность[27]. Представляется, что, помимо подавления собственной сильной фиксации на матери, патриархальные предрассудки Фрейда не позволили