Суперсыщик Калле Блумквист - Астрид Линдгрен

- Все вечерние газеты проданы! - сказала дама, сидевшая в киоске. - Попробуй раздобыть у швейцара в гостинице.

Что ж, ничего другого не придумаешь! Перед самой гостиницей Калле встретил полицейского Бьёрка. Мальчик ощутил прилив симпатии к нему. Разумеется, Калле был частный сыщик, а частные сыщики постоянно как бельмо на глазу у обычных полицейских, которые чаще всего оказываются необыкновенными лопухами при решении даже самых простых уголовных загадок. Но Калле все равно чувствовал, что между ним и Бьёрком существует какая-то связующая нить. Они оба боролись с преступностью в обществе. Калле испытывал огромное желание кое о чем порасспросить полицейского Бьёрка. Разумеется, тут двух мнений и быть не могло, всем было ясно, что Калле для своих лет - особо выдающийся криминалист. Но все же, несмотря на его способности, ему было всего тринадцать лет. В основном ему удавалось закрыть глаза на это мелкое обстоятельство, и в процессе работы сыщика он всегда видел себя зрелым мужем с острым проницательным взглядом и трубкой, nonchalant [15] торчащей в уголке рта. Законопослушные сограждане величают его «господин Блумквист» и обращаются к нему с необычайней-шим почтением. Зато преступные элементы взирают на него с глубочайшим страхом. Но как раз в этот миг он почувствовал себя всего лишь тринадцатилетним мальчиком, который склонен признать, что полицейский Бьёрк обладает некоторым опытом, которого ему, Калле, явно не хватает.

- Привет! Как поживаешь? - сказал полицейский.

- Привет! Нормально! - ответил Калле.

Полицейский бросил испытующий взгляд на черный лакированный автомобиль «вольво», припаркованный возле гостиницы.

- Стокгольмский! - сказал он.

Калле, заложив руки за спину, встал рядом с ним. Долгое время стояли они так, совершенно молча и задумчиво разглядывая редких прохожих, одиноко пересекавших вечернюю площадь.

- Дядя Бьёрк, - внезапно спросил Калле, - если думаешь, что такой-то человек - негодяй, как поступить в таком случае?

- Врезать ему как следует, - весело ответил полицейский Бьёрк.

- Да, но я имею в виду - если он совершил какое-нибудь преступление, - продолжал Калле.

- Задержать его, ясное дело, - сказал полицейский.

- Да, а если считаешь, будто он преступник, а доказать не можешь, - настаивал Калле.

- Следить за ним, черт побери, не спуская глаз! - Полицейский широко улыбнулся. - Вон что, хлеб у меня отбиваешь? - дружелюбно продолжал он.

«И вовсе не отбиваю…» - возмущенно подумал Калле.

Никто не принимал его всерьез.

- Привет, Калле, теперь мне надо ненадолго отлучиться на вокзал. Подежурь тут пока за меня!

И полицейский Бьёрк ушел.

«Следить за ним, не спуская глаз!» - сказал Бьёрк. Как можно выследить человека, если он только и делает, что все время сидит в саду и выслеживает самого себя! Ведь дядя Эйнар буквально ничем не занимается. Он либо лежит, либо сидит, либо мечется в саду пекаря, словно зверь в клетке, и требует, чтобы Ева Лотта, Андерс и Калле развлекали его и помогали ему убивать время. Именно так, убивать время. Не похоже, чтобы у дяди Эйнара был отпуск, скорее, он чего-то ждет.

«Но чего, хоть убей, никак не могу вычислить», - подумал Калле и поднялся в гостиницу. Швейцар был занят, и Калле пришлось ждать. Швейцар беседовал с двумя мужчинами.

- Скажите, пожалуйста, не проживает ли здесь в гостинице некий господин Бране, - спрашивал один из них, - Эйнар Бране?

Швейцар покачал головой.

- Вы абсолютно уверены?

- Да, безусловно!

Двое мужчин тихонько обменялись несколькими словами.

- А некто по имени Эйнар Линдеберг тоже здесь не проживает? - спросил тот, кто вел беседу.

Калле так и подскочил. Эйнар Линдеберг! Да это же дядюшка Эйнар! Ну и ну! Всегда приятно оказать людям любезность. И Калле только собрался открыть рот и рассказать, что Эйнар Линдеберг живет у пекаря Лисандера. Но в последнюю минуту что-то помешало ему, и у него вырвались лишь сомнительные звуки: «Эхх-рр-рм!…»

«Сейчас ты чуть не свалял дурака, мой дорогой Калле, - с упреком сказал он самому себе. - Подождем-ка лучшее и посмотрим, что будет дальше!»

- Нет, постояльца с такой фамилией у нас тоже нет, - уверенно заявил швейцар.

- Но вам, разумеется, известно, не появлялся ли здесь в городе за последнее время человек по имени Бране или Линдеберг. И не жил ли он где-нибудь в другом месте, а не в этой гостинице? Именно это я и имел в виду.

Швейцар снова покачал головой.

- All right! [16] Нельзя ли получить у вас двойной номер?

- Пожалуйста! Номер тридцать четыре, наверное, подойдет, - вежливо ответил швейцар. - Будет готов через десять минут. На какой вам срок, господа?

- Это зависит от… Думаю, на пару дней. Тут швейцар вытащил регистрационную книгу, чтобы гости могли записать в нее свои фамилии. А Калле, в необычайном возбуждении, купил наконец свою вечернюю газету.

- Ну и дела! - прошептал он самому себе. - Что-то за этим кроется!

Было совершенно немыслимо уйти отсюда прежде, чем он составит себе ясное представление, кто эти двое, интересовавшиеся дядей Эйнаром. И, разумеется, он понял, что швейцар будет несколько изумлен, если он, Калле Блумквист, усядется в вестибюле гостиницы и станет читать газету. Но другого выхода не было. С видом крупного коммерсанта, совершающего деловую поездку, Калле развалился в одном из кожаных кресел. Он надеялся всем сердцем, что швейцар не выставит его из гостиницы. К счастью, швейцару пришлось отвечать на телефонный звонок и у него не было времени уделить Калле какое бы то ни было внимание.

Указательным пальцем Калле проткнул в газете две дырки, одновременно ломая голову над тем, как объяснить маме такое странное вмешательство в ее вечернее чтение. Затем он стал раздумывать над тем, кто эти двое. Быть может, сыщики? Сыщики ведь чаще всего появляются вдвоем, по крайней мере в фильмах. А что, если он подойдет к одному из них и поздоровается: «Добрый вечер, дорогой коллега!»

- Это было бы глупо, просто по-идиотски! - сам себе ответил Калле.

Никогда не надо опережать события.

Ой, ой! Как иногда везет! Эти двое подошли и уселись в креслах прямо напротив Калле. Он мог через дырки в газете глазеть на них сколько влезет.

«Приметы! - сказал себе суперсыщик. - Самая обыкновенная рутинная работа! Сначала один… Ну, знаете ли… За такую рожу просто штрафовать надо!»

Более мерзкой физиономии Калле видеть просто не приходилось. И в глубине души он подумал, что общество по охране красоты города наверняка охотно отвалило бы кругленькую сумму за то, чтобы этот тип убрался отсюда подальше. Трудно было решить, что именно делало его лицо таким отталкивающим: низкий ли лоб, слишком ли близко друг от друга посаженные глаза, нос ли с горбинкой, или рот, обезображенный своеобразной кривой улыбкой. «Уж если он не мошенник, то я архангел Гавриил собственной персоной…» - думал Калле.

Во внешности другого незнакомца, невысокого и белокурого, ничего примечательного не было, если не считать почти болезненной бледности. И глаза у него были какие-то очень бледно-голубые, с блуждающим взглядом.

Калле не спускал с них такого пристального взгляда, что кажется даже странным, как это глаза его не выскочили из смотровых дырок в газете.

Да и ушки у суперсыщика Блумквиста были на макушке. Парочка вела оживленную беседу, хотя, к сожалению, Калле многого расслышать не мог. Но вот бледнолицый сказал более громко:

- Тут и говорить нечего! Он точно здесь, в этом городе! Я сам видел его письмо к Лоле. На почтовом штемпеле было отчетливо написано «Лильчёпинг».

«Письмо к Лоле! Лола Хельберг, кто же еще?! Да, котелок мой варит!» - удовлетворенно констатировал Калле.

Он ведь сам отправил письмо Лоле Хельберг, так кем же еще могла быть эта достопочтенная дама! И имя ее есть в его записной книжке.

Калле напряженно старался уловить как можно больше из беседы незнакомцев, но - напрасно! Вскоре явился швейцар и объявил, что номер готов принять гостей.

Мордоворот и Бледнолицый поднялись и пошли. Калле резко последовал их примеру, но вдруг увидел, что швейцара за конторкой нет. И вообще никого, кроме него самого, в этот момент в вестибюле гостиницы не было. Ни секунды на раздумья! Он раскрывает регистрационную книгу и смотрит. Еще раньше он заметил, что Мордоворот расписался там первым. «Туре Крук, Стокгольм». Да, должно быть, это он! А как зовут Бледнолицего? «Ивар Редиг, Стокгольм».

Калле вытащил свою маленькую записную книжечку и тщательно вписал туда имена и приметы своих новых знакомцев. Открыв книжку на странице дяди Эйнара, он записал: «Иногда, по-видимому, называет себя Эйнар Бране». Затем, сунув газету под мышку, он, весело насвистывая, покинул гостиницу.

Но оставалось еще одно: автомобиль! Очевидно, эта была их машина, стокгольмские машины не так уж часто встречались в их городе. Если бы они приехали семичасовым стокгольмским поездом, то, верно, уже давным-давно получили бы номер в гостинице. Он записал номер и прочие приметы. Потом осмотрел покрышки. Все были давно потертыми, кроме правой задней, совсем свеженькой. Калле сделал небольшой набросок узора покрышек.