Три друга - Кристина Рой

Что темной, бурной страшной ночью

Корабль гнет, и рвет, и топит?..

Его в могилу, в бездну гонит.

Корабль трещит, ко дну идет...

Его конец зловещий ждет...

Ему нет помощи, спасенья

В минуту кораблекрушенья.

Напрасно руки простирают.

Напрасно горло надрывают.

Напрасны крики, вопли, стоны...

Ведь тут бессильна власть мамоны...

Мерещатся родные лица,

Они проходят вереницей...

И чудятся уже объятья:

Ведь ждут родители, друзья и братья.

Но не вернуться им домой,

Им не увидеть дом родной...

О, никогда не быть им дома.

И никогда не видеть милых снова.

Лишь водная стихия властвует кругом...

Им не вернуться в отчий дом.

Когда она первый раз пела эту песню перед большой аудиторией, зрители плакали навзрыд. Сегодня же у нее был маленький круг слушателей, но с ними, казалось, плакали и горы, и вся природа. Больше всех плакал и сокрушался дядя Филина. Палко, сидя рядом с ним, обвил руками его шею, плача вместе с ним. Он его хорошо понимал. Тот пароход, на котором уплыл когда-то Истванько, также затонул в пучине океана и вместе с ним- Истванько... Напрасно они простирали ему навстречу руки... он никогда не вернулся домой.

Никто из присутствующих не знал и не подозревал, что на свете есть такое чудо, как голос этой женщины, который так ярко передавал содержание песни: в нем слышался треск тонущего корабля и крики отчаяния, потерявших всякую надежду на спасение, утопающих, которым неоткуда было ждать помощи и спасения... А последние слова:- Им не вернуться в отчий дом"- звучали все тише и тише, как будто эти звуки исходили из глубины той водной могилы, которая поглотила свои жертвы и скрыла их в ревущей пучине. Когда мать Ондрейко заметила, какое впечатление произвело ее пение на всех слушателей, она неожиданно, что еще утром сочла бы невозможным, запела песню, которую она помнила еще с юности и которая была ей ненавистна:

Твердо я верю: мой Иисус!

Им я утешен и Им веселюсь,

Неба наследье хочет Он дать,

Как же приятно им обладать!

Твердо я верю: с часа того,

Как я отдался, дитя я Его.

Мир наполняет сердце мое,

В Нем нахожу я хлеб и питье.

Твердо я верю: сильной рукой

Он простирает Свой кров надо мной,

Что б ни случилось, радостен дух:

Вечно со Мною Пастырь и Друг.

Когда она кончила петь, к ней подошел растроганный до слез дядя Филина и сказал дрожащим, прерывающимся от рыданий голосом:

- Благодарю вас, госпожа Славковская, за это прекрасное исполнение! Первая песня разбередила незажившую рану в глубине моего сердца. Мне было чрезвычайно больно. Вторая же - исцелила эту рану. Да вознаградит вас Господь за это! Одно еще прошу: перепишите нам эту песню и научите нас ее петь. Молодая женщина пообещала это и попросила совершить вечернюю молитву, так как она чувствовала себя усталой. Вскоре глубокая ночная тишина воцарилась вокруг. Все покоилось в объятьях сна, ночь раскинула свое звездное покрывало над пастбищем.

- Послушай, Стево,- обратился Иошко к своему товарищу.- В замке говорили, что после концерта слушатели выпрягали лошадей и сами впрягались в экипаж госпожи Славковской. Это меня нисколько не удивляет. Если она так поет, она может делать с людьми все, что только захочет.

10. Правда выходит наружу

В воскресенье утром, когда все еще сидели за завтраком, пришел доктор и принес всевозможные бумаги.

Прочитав их, молодая женщина обняла Ондрейко, плача и смеясь:

- Мой сыночек, теперь ты можешь открыто говорить: наши пастбища, наши стада. Я все это приобрела для тебя, это все твое. Но я еще не знаю, можем ли мы сказать: наш дядя Филина. Его я не могу купить, он должен сам решить, хочет ли он остаться у нас. Попроси его об этом.

- Не надо просить об этом,- засмеялся дядя Филина.- Если вы только довольны нами, то мы охотно останемся! Не так ли, мальчики?

- Да, да, - радостно подтвердили остальные пастухи.

Вскоре повсюду распространилась молва о том, что госпожа Славковская купила это имение и переводит его на имя Ондрейко, как только получит заверение от господина Гемерского, что он уступает ей сына.

Никто не сомневался в том, что он даст согласие.

Господин управляющий оставил свою службу, так как ему предложили место директора в другом графском имении. Госпожа Славковская надеялась найти порядочного управляющего, который бы привел ее имение в надлежащий порядок, служащим она обещала повысить жалованье. Общая радость охватила всех. Казалось, даже овцы чувствовали, что Ондрейко стал их господином, радостно прыгая и звеня колокольчиками. Вскоре на всех пастбищах звучала "песня нашей дамы", так называли они ее:- Твердо я верю, мой Иисус..." Мальчики охотно повторяли ее каждому, кто только желал ее выучить. А такого не было, чтоб словак не пожелал выучить новую песнь. Тетя Моравец увидев, насколько дорога была всем эта песня, призналась Палко, что у нее есть песенник, привезенный ею из Америки. Ондрейко снова и снова просил свою мамочку спеть им, и она пела. Каждый день они разучивали с ней новые песни. Они не знали, что это были именно те песни, от которых она однажды бежала, покинув родительский кров.

В тот вечер Палко читал из Библии то местописание, где написано, что Иисус пошел в Капернаум и остался там жить, потому что в Назарете Его не приняли.

- То же самое мы можем видеть и сегодня,- добавил Палко к прочитанному.- Многие не желают принять Иисуса, но Он никого не принуждает, как и жителей Назарета. И если Он уйдет, то уйдет навсегда.

Было бы печально, если бы наши пастбища уподобились Назарету, и Он должен был бы оставить нас и уйти в Капернаум. Иисус- Свет, Он также и великий Врач! Сколько больных Он исцелил только в одном Капернауме! Но где Его нет- там мрак и тьма.

Задумчиво и молчаливо все пошли на покой. Ондрейко спал крепко, но ему все казалось, что его мамочка плачет. Утром, подойдя к ее кровати, он по ее лицу увидел, что она провела бессонную ночь. Он не стал ее будить и тихонько на цыпочках вышел во двор. Однажды Иошко зашел в хижину, чтобы отдать кое-какие вещи. Тетя Моравец угостила его сытным ужином, и они еще долго беседовали. Он хвалил свою новую госпожу, что она такая приветливая, добрая и красивая. Неожиданно он спросил:

- Почему господин Гемерский развелся с ней?

Ведь вторую такую женщину на всем белом свете не сыщешь.

- Он не покинул ее, она оставила его,- ответила тетя, нахмурившись.- Он скверный человек. Она его так любила и так ему доверяла! Когда он на ней женился, у нее было большое состояние, но в короткое время он растратил все ее деньги, играя в карты и занимаясь худыми делами. Когда мы приехали в Будапешт, денег уже не было. Он хотел, чтобы она снова начала петь, но его родственники этого не допустили. У нее были еще некоторые драгоценности, и он все время пытался выманить их, говоря, что хочет сдать их в банк на хранение. На самом же деле он проиграл на скачках, и проигрыш составлял весьма солидную сумму. Когда он заметил, что я ее предостерегаю, он удалил меня от нее под предлогом, что я сею раздор между ними. С тех пор у нее поблизости больше никого не было, кто бы мог за нее заступиться и посоветовать; все ее состояние было промотано. Родственники его стали на нее смотреть свысока, а он- плохо с нею обращаться. Она родилась в Америке, где с женщинами обращаются совсем иначе. И все же она терпела целый год, она любила его! Но вот однажды она увидела свою драгоценную брошь на одной даме. Она осведомилась у этой дамы и узнала, что брошь эта была заложена в ломбарде и продана.

Тетя Моравец умолкла. Было видно, что ей неприятно все это вспоминать, вся картина вновь предстала перед ее глазами. Глубоко вздохнув, она продолжала: ? В среде моей госпожи было немало бессердечных людей, которые не постеснялись открыть ей глаза в отношении ее супруга, как он ее обманывал, любя лишь ее деньги, а не ее. Это последнее было для нее страшным ударом. Ни одного часу она не захотела более оставаться с ним под одной крышей. Она собрала свои вещи и, взяв своего сыночка, бежала в Вену. Там я нашла ее- тяжело больную. Она потребовала от Гемерского часть своего имущества. Он, в свою очередь, предъявил претензию на сына, она же не хотела с сыном расставаться. Чтобы его у нее не отняли, она привезла его в Эрцгебирг в мою семью, где о нем хорошо заботились и он был в полной безопасности. Гемерский подал в суд и по окончании процесса мальчика забрали у нас, так как его присудили отцу.. Мать не хотела отдать ему мальчика, пока он не вернет ей вещи. Он прислал ей очень немногое, лишь самое необходимое из ее одежды. Все ее красивые дорогие вещи поделили между собой родственники Гемерского.Нигде моя госпожа не могла найти поддержки и защиты. Выбраться из нужды ей помог ее дядя, который еще жил в Америке. Она смогла прилично платить за своего мальчика, и мы отправились сначала в Берлин, потом в Рим, а оттуда в Париж. Она снова начала петь, чтобы иметь немного денег, но и для того, чтобы восстановить свою репутацию, так как Гемерский распускал о ней грязные слухи. Потом мы поехали в Англию и, наконец, в Россию. Там ей жилось хорошо. Если бы она захотела, она могла бы стать богатой княгиней, но на мужчин она больше не смотрела. О, что только те господа не давали ей, стараясь завоевать ее благосклонность! Но чем решительнее она их отвергала, тем больше они ее терзали и мучили. Она была больше не в состоянии вести подобное существование. У нее осталось лишь одно желание: увидеть своего мальчика перед смертью. Долго нам пришлось разыскивать его. Она сильно заболела, и тут, по Божьему помыслу, на помощь пришел наш дорогой старый доктор. Он привез ее сюда. Теперь тебе известно, почему она ушла от Гемерского.