Колдун из Темногорска - Роман Буревой

– Что, носик сломал, бедняжка? – хихикал Матвейка, глядя, как кровь течет на новую рубашку пострадавшего. – Ничего, с таким носом ты красивее станешь, это точно!

Зубы Роману тоже частью выбили в драках, а частью они сгнили до основания. На бледной, зеленоватого оттенка коже рдели красные вулканчики прыщей.

Первая школьная красавица Оксана, за которой ухаживал Матвей – то есть при встрече каждый раз награждал ее тумаками, – однажды объявила вслух так, чтобы ее все слышали, и прежде всего Роман:

– Я и за сто рублей не соглашусь его поцеловать. – Ей казалось забавным посмеяться над уродцем.

Девчонки и мальчишки ржали над шуткой, как табун лошадей.

– А я и за двести не поцелуюсь… – хихикнула толстушка Глаша и кокетливо одернула короткое платьице, плотно облегающее ее аппетитные формы.

Кто-то пихнул Романа в спину, и он упал. Стал подниматься. Его вновь ударили. И так, едва он пробовал встать, его валили вновь. Удары были не особенно сильные, так, баловство, и больно тоже было не особенно. Но от обиды Ромка выл в голос.

В тот день Роман познал, что такое ненависть в ее чистом виде. Если бы дед уже наградил его властью над водой именно в тот день, Оксана не дожила бы до вечера. Впрочем, и многие не дожили бы. Это был самый несчастный день в его жизни. Весь его остаток он просидел в дедовом сарае, забившись за поленницу дров, а ребята во главе с Матвеем и Оксаной носились по пустосвятовским улицам с улюлюканьем и свистом, решив, что еще мало позабавились над уродцем. Дед отыскал его в сарае уже за полночь. От старика пахло речной тиной и рыбой, и язык у него заплетался, будто дед успел приложиться к стаканчику, хотя Ромка знал, что Севастьян спиртного в рот не берет. Гладя внука по голове, старик пообещал, что вскоре подарит Ромке водное ожерелье. И вот тогда… От многозначительности стариковского молчания у Ромки замерло сердце и все нынешние беды показались ничтожными по сравнению с величием грядущего.

Но дед передал ему власть лишь через полгода, осенью, в день его рождения, когда Роману исполнилось четырнадцать. В холодный ноябрьский день, когда снег сменялся дождем, а дождь опять снегом, дед привел его на речку, велел раздеться и войти в воду. Когда посиневший и дрожащий от холода пацан наконец выбрался на берег, дед надел ему на шею ожерелье с водной нитью. Ожерелье было велико и болталось на тощей шее мальчишки. По словам деда, нет на свете второго человека, имеющего такую же власть над водой, какой будет обладать Роман. С тех пор утекло много воды – в смысле самом прямом, и переносном тоже.

Со своими обидчиками, с теми, кто считал себя лучше и выше его, Роман разобрался легко и просто. Разумеется, высший дар дается не для сведения мелких счетов, но Роман сознательно позволил себе подобное нарушение колдовской этики. Он знал, что наделен огромной силой, и не боялся разменяться по мелочам. Следующим летом, когда все Романовы дружки, а вернее – недруги, в жаркий июньский денек залезли в речку искупнуться, вода в реке вспенилась, и образовавшийся в середине реки водоворот принялся засасывать купальщиков в свое медленно вращающееся жерло. Роман стоял на горушке и смотрел. Он наслаждался воплями отчаянья и бестолковым маханьем руками утопающих. Он позволил реке заглотить их всех в свою холодную пасть, а потом заставил воду отрыгнуть добычу. Тела ребят лежали на песке, как выброшенные на берег рыбины. Кто-то слабо шевелился, кто-то кашлял, кто-то стонал. А здоровяк Матвей плакал как ребенок, размазывая слезы вместе с речной тиной и кровью по лицу, – от удара о корягу у него носом шла кровь. Роман медленно брел по берегу, трогал каждого ногой, говорил “жив” и шел дальше. Дойдя до Матвея, он наклонился и спросил сочувственно: – Что, носик сломан? Бедняжка! Ничего, девочкам нравятся сломанные носы.

Нельзя сказать, чтобы с тех пор его все полюбили, но что стали бояться – это точно. Поначалу пытались мстить, но вскоре оставили эту опасную затею. Когда на дороге не просыхают лужи, а в канавах вечно плещется черная влага, вряд ли можно надеяться, что в темноте неслышно подкрадешься к человеку, который, если захочет, может утопить тебя в миске с водой. Поначалу Роману нравилось демонстрировать свою удивительную силу – потом надоело. Матвей и его дружки казались ему мелкими рыбешками, которые суетятся на дне полувысохшего пруда и воображают, что резвятся в океане. А Роман знал, что его ждет именно океан, а не забытое Богом Пустосвятово.

Весной талой водой он смыл старую больную кожу с лица, а вместе с нею – гнойники прыщей, новая кожа получилась матово-бледной и гладкой, никто бы не признал в ней прежней жабьей, изъеденной болячками шкуры. Жесткие волосы, прежде торчащие во все стороны, он отрастил до плеч, и, вымытые сорок раз водой из Пустосвятовки, они превратились в блестящую, как вороново крыло, черную гриву. Созданный природой курносым, переломанный нос превратился в орлиный, украшенный благородной горбинкой. Гнилые клычки зубов Роман сам вытащил обычными клещами, а потом месяц пил только родниковую воду и парное молоко, и зубы выросли вновь – все тридцать два, белые, сверкающие, ровные, как имплантаты голливудской звезды. Уверенность в собственных силах изменила осанку и расправила плечи, и ни один качок в Пустосвятовке и ее окрестностях не мог тягаться с таинственной силой молодого колдуна.

Тогда-то его стали называть сатаной и по-настоящему бояться. Разумеется, внешние данные – всего лишь не стоящие внимания мелочи, но мелочи, которые порой доставляют так много неприятностей, а Роман не хотел, чтобы ему досаждали даже по мелочам.

В те годы его путь еще не сделался ровной водной полосой, по которой можно легко скользить к намеченной цели. Дорога лежала перед Романом ухабистым каменистым отвалом, и острые осколки то и дело норовили рассадить кожу. К тому же он еще не изведал границы своей удивительной власти и легкомысленно считал, что вода может на свете все, ибо он был единственный, кто подчинил себе эту изменчивую прихотливую стихию, которая в принципе неподчинима.

Итак, он был легкомыслен в молодости – это придется признать. Обладая удивительной властью, он мог бы легко имитировать порок сердца или какую-нибудь другую основательную хворь, с которой ни одна медкомиссия, даже самая ручная, не признала бы его годным шагать в строю. Дед Севастьян предупреждал, что в армию внуку лучше не соваться. Но Роман оставил предупреждения деда без внимания и отправился служить срочную.

Дела складывались не особенно хорошо, но все же ожерелье его защищало: когда врач из медкомиссии велел снять плетенку, Роман лишь кратко ответил: “Нельзя”. Врач взял ножницы и, ни слова не говоря, принялся перерезать странное ожерелье на шее парня. Ножницы громко хрустнули и разломились. Принесли вторую пару, но она сломалась точно так же. Лицо врача из нежно-розового сделалось пунцовым. Он просунул пальцы под сплетенные нити и рванул изо всей силы. Оба пальца срезало, будто ножом, и врач грохнулся на пол без сознания. Все решили, что он сам порезался осколком сломанных ножниц. Поднялась суета, “скорая” прибыла только через час. Вся комнатка к тому времени была забрызгана кровью. Желающих снимать ожерелье с шеи Романа больше не нашлось. Но дальше дела складывались не так блестяще: и не то плохо, что его обрили – у Романа хватило ума не наделять свои волосы магическими свойствами. Хуже было другое: служить его отправили в Среднюю Азию. Место оказалось гиблое в самом прямом смысле этого слова: вода здесь всегда была угнетена и утратила свою живительную силу. Крошечный, забытый Богом городок, где время остановилось четыреста лет назад. Тысяч десять жителей ютились в древних лачугах. Самым роскошным зданием слыло здание казармы в военном городке. Летом стояла невыносимая жара градусов за сорок, а зимой в пятиградусный мороз холодно было, как в Арктике. Каждая царапина тут же превращалась в незаживающий нарыв. Впрочем, до зимнего времени Роман не дослужил и не успел вкусить всех прелестей проживания в палатках на морозе. Служба его закончилась быстро, но нельзя сказать, чтобы просто. Он не любил вспоминать о том времени, кроме пары случаев, весьма примечательных. Первый был прост, как таянье снега в теплой комнате. Прибывших новобранцев отправили мыться в душ, и тут явился здоровяк прапор поглядеть на дохляков да поучить их уму-разуму. Он сразу приметил странную плетеную штуковину на шее одного из салаг.

– Снять, немедленно! – рявкнул он и, не дождавшись ответа, шагнул на мокрый пол и погрузил кулак Роману в живот.

Колдун растянулся на склизком полу. Но не один – прапор грохнулся рядом, неестественно вывернув шею.

Холодная мутная вода из душа забарабанила по его лицу и забулькала где-то в глотке. Но парень лежал неподвижно. Десяток свидетелей могли подтвердить, что он свалился совершенно самостоятельно. Пострадавшего увезли в госпиталь, где он пришел в себя только спустя несколько месяцев.