Это слово – Убийство - Энтони Горовиц

Андреа вопросительно взглянула на Готорна, словно дожидаясь разрешения меня игнорировать.

Готорн кивнул, сложил письмо и убрал в карман. Мы попрощались и вышли.

– Уборщица взяла письмо потому, что рассчитывала выжать из него деньги, – пояснил Готорн в такси. – Может, узнала того человека с зонтом, а может, надеялась разыскать. Она понимала, что будет расследование и записка пригодится для шантажа.

Мы возвращались в город. Осталась еще одна встреча – с Реймондом Клунсом, театральным продюсером, который обедал с Дайаной Каупер в день ее гибели. С моей точки зрения, это была большая потеря времени, ведь личность убийцы у Готорна буквально в кармане! «Вы за все заплатите» – яснее ясного. Однако он больше не обмолвился о разговоре с Андреа Клюванек, погруженный в раздумья. Я уже успел понять, что этот человек живет в полную силу лишь тогда, когда расследует преступление. Ему нужны убийства или какие-нибудь запутанные дела – это его raison d’être[7] (еще один «заумный» термин, который ему бы не понравился).

Клунс проживал в совершенно иных условиях, нежели Андреа Клюванек. Его дом располагался позади Мраморной арки, неподалеку от Коннот-сквер, и я нисколько не удивился, увидев здание, похожее на декорации из красного кирпича. Оно выглядело неправдоподобно двухмерным с огромной дверью и ярко окрашенными окнами, расположенными строго симметрично. Все было новеньким, даже мусорные баки, стоящие аккуратным рядком по ту сторону металлического ограждения. К отдельному входу в подвал вели ступеньки; над ним возвышались еще четыре этажа. Я прикинул: минимум пять спален и тридцать миллионов фунтов.

Впрочем, на Готорна все это великолепие не произвело ни малейшего впечатления. Он ткнул пальцем в дверной звонок с такой силой, словно испытывал к нему личную неприязнь. Прохожих вокруг не было, и у меня создалось ощущение, что большинство домов пустует – возможно, ими владеют иностранные бизнесмены? Кажется, где-то по соседству живет Тони Блэр? Эта часть города как-то не вязалась с остальным Лондоном.

Дверь открыл краеугольный камень любого классического детектива, хоть я и не ожидал увидеть в двадцать первом веке настоящего дворецкого в полосатом костюме, жилете и перчатках. Примерно моего возраста, с зачесанными назад темными волосами; вид у него был полон достоинства.

– Добрый день, сэр. Входите, пожалуйста.

Он не стал спрашивать наши имена – нас ожидали.

Мы вошли в просторный холл. Справа и слева располагались гостиные: высоченные потолки, изумительные ковры на полу. Больше походило на отель, чем на жилой дом, хоть и без постояльцев. Поднимаясь по лестнице, я заметил одну из картин Хокни с мальчиком в бассейне, а за ней – триптих Фрэнсиса Бэкона. На лестничной площадке – огромная черно-белая фотография в стиле ню авторства Роберта Мэпплторпа[8]: на белом фоне черные ягодицы и пенис в состоянии эрекции. В углу – классическая статуя обнаженного пастушка. Готорну было явно не по себе в столь откровенно гомоэротической атмосфере: об этом говорили не только его поджатые губы, но и общее напряжение.

Полутемный сводчатый проход вел в верхнюю гостиную, занимающую весь этаж: мебель, лампы, зеркала, предметы искусства простирались насколько глаз хватало. Все было новеньким, дорогим, безупречного вкуса, но чересчур безличным. Я тщетно оглядывался в поисках брошенной газеты или пары грязных башмаков – любого свидетельства, что здесь живут люди. Как-то слишком тихо для центра города – саркофаг, наполненный владельцем предметами роскоши из прошлой жизни.

Однако сам Реймонд Клунс оказался удивительно обычным на вид: около пятидесяти, одет в синий бархатный пиджак и водолазку. Он сидел ровнехонько посреди огромного дивана, словно дворецкий перед нашим приходом отмерил рулеткой нужное расстояние. Крепкое телосложение, грива седых волос, веселые бледно-голубые глаза. Похоже, он был нам рад.

– Присаживайтесь. – Клунс театральным жестом указал на соседний диван. – Кофе не желаете? – Не дожидаясь ответа, он обратился к дворецкому: – Брюс, принесите гостям кофе. И захватите трюфели.

– Хорошо, сэр.

Дворецкий исчез. Мы сели.

– Вы насчет бедной Дайаны, – продолжил Клунс, не дожидаясь вопроса. – Не могу выразить, как я шокирован ее смертью! Я познакомился с ней в «Глобусе». Ну и, конечно, работал с ее сыном. Дэмиэн – очень талантливый мальчик, очень. Он играл в пьесе «Как важно быть серьезным», которую я тогда продюсировал в Хеймаркете. Колоссальный успех! Я всегда знал, что он далеко пойдет. Когда полиция рассказала о случившемся, я долго не мог поверить! Не представляю, кому она помешала – добрейшей души человек…

– Вы обедали с ней в день ее смерти, – напомнил Готорн.

– Да, в «Кафе Мурано». Я ждал ее у метро. Она помахала мне рукой через дорогу. Вроде бы все в порядке, но как только мы сели за стол, я сразу понял, что она не в настроении, бедняжка. Думала о своем. Переживала за Мистера Тиббса, своего кота. Ну и имечко! Он пропал. Я посоветовал ей не волноваться – мало ли, погнался за мышью или еще по каким делам. Она недолго просидела – торопилась на заседание в театр.

– Вы утверждаете, что были старыми друзьями. Насколько я понимаю, между вами произошла размолвка?

– С чего бы? – удивился Клунс.

– Она потеряла деньги на вашем шоу.

– Я вас умоляю! – Небрежным жестом Клунс отмел все обвинения. – Вы говорите о «Марокканских ночах». Нет, мы не ссорились, она просто была разочарована. Ну еще бы! Я потерял на этом гораздо больше, чем Дайана, поверьте на слово! Что поделать, бизнес есть бизнес. Вот, к примеру, сейчас я вложился в «Человека-паука» – полный кошмар, между нами говоря, но в то же время я отклонил «Книгу Мормона». Иногда просто не везет. Дайана это прекрасно понимала.

– А что за мюзикл? – спросил я.

– История любви. Действие происходит в старой крепости. Два юноши: солдат и террорист. Отличная музыка, сценарий по мотивам успешного романа, однако аудитория не приняла – может, слишком много насилия… Вы смотрели?

– Нет, – признался я.

– В этом-то и проблема – никто не смотрел.

Вернулся Брюс с подносом: три крошечные чашки кофе и тарелка с четырьмя трюфелями из белого шоколада, составленными пирамидкой.

– А успешные постановки у вас бывали? – спросил Готорн.

Клунс явно оскорбился.

– Оглядитесь! Неужели вы думаете, я смог бы позволить себе такой дом, если бы в свое время не сделал хитов? Да если хотите знать, я был одним из первых инвесторов «Кошек» и с тех пор вкладывал деньги в каждый мюзикл Эндрю![9] «Билли Эллиот», «Шрек», Дэниэл Рэдклифф[10] в «Эквусе»… На мою долю хватило успеха, не сомневайтесь! И «Марокканские ночи» могли бы выстрелить, только не срослось. Такой бизнес… Уверяю вас, Дайана Каупер не таила на меня зла: она прекрасно осознавала степень риска; к тому же деньги не такие уж существенные…

– Пятьдесят штук?!

– Это для вас пятьдесят штук – значимая сумма, мистер Готорн. Для большинства людей значимая, но Дайана могла себе позволить, иначе не стала бы рисковать.

Повисла пауза. Готорн изучающе разглядывал продюсера недобрыми глазами.

– Миссис Каупер не сказала вам, где была в то утро?

– До обеда? Нет.

– Она посетила агентство ритуальных услуг в Южном Кенсингтоне, организовала собственные похороны.

Клунс держал в руках крошечную чашку, слегка оттопырив мизинец. Услышав эту информацию, он поставил чашку на столик.

– Правда? Вы меня удивили.

– За обедом она не упоминала об этом?

– Нет, конечно, я бы запомнил!

– Вы сказали – миссис Каупер «думала о своем». Она не рассказывала, что именно ее беспокоит?

– Упомянула одну вещь. – Клунс помедлил, вспоминая. – Мы говорили о деньгах, и она сказала, что ее кто-то преследует. Все из-за той аварии в Кенте.

– Она сбила двоих детей, – сказал я.

– Верно, – кивнул продюсер и выпил кофе одним глотком. – Лет десять лет назад, мы только познакомились. Дайана жила одна, муж умер от рака… печально. Он работал дантистом, много звездных клиентов. У них был славный домик у моря. На момент аварии у нее гостил Дэмиэн – то ли между турами, то ли снимался на Би-би-си, уже и не вспомню. В общем, Дайана была совершенно не виновата. Дети побежали через дорогу за мороженым, а она выехала из-за угла и просто не успела остановиться. Я долго разговаривал с судьей: он считал, что ее вины тут нет никакой. Конечно, бедняжка сильно переживала. Вскоре после этого вернулась в Лондон и, насколько я знаю, так больше и не садилась за руль. Что ж, ее можно понять – ужасная трагедия…

– А она не сказала, кто именно ее преследует? – спросил Готорн.

– Сказала – Алан Гудвин, отец мальчиков. Он заходил к ней со всякими требованиями.

– Чего хотел?

– Денег. Я посоветовал ей не связываться. Все это случилось давно и уже не имеет к ней никакого отношения.