Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев - Райан Корнелиус

Адъютант фон Била очень тревожился из-за того, что Хейнрици не прилагал никаких усилий, чтобы походить на генерал-полковника, а потому сам постоянно заботился о его внешности — особенно о сапогах и верхней одежде. Хейнрици ненавидел начищенные до блеска сапоги выше колена, очень популярные среди немецких офицеров, а предпочитал простые невысокие сапоги, которые носил со старомодными, еще времен Первой мировой войны кожаными крагами с застежками сбоку. Что касается шинели, то у генерала их было несколько, но он любил свою выношенную дубленку и, несмотря на все уговоры фон Била, отказывался с ней расстаться. И мундиры свои Хейнрици донашивал чуть ли не до дыр. А еще Хейнрици любил путешествовать налегке и редко возил с собой больше одного мундира, то есть того, что был на нем.

Если Хейнрици явно нуждался в новой одежде, проявлять инициативу приходилось фон Била, и бедняга ненавидел эти схватки, поскольку обычно выходил из них побежденным. Когда в последний раз фон Била наконец отважился затронуть эту тему, то начал издалека. Очень осторожно он поинтересовался у Хейнрици: «Герр оберстгенерал, не следует ли нам выкроить минутку, чтобы снять мерку для нового мундира?» Хейнрици взглянул на фон Била поверх очков для чтения и кротко спросил: «Вы действительно так считаете, Била?» На какое-то мгновение фон Била показалось, что он достиг цели, но Giftswerg тут же холодно продолжил: «Зачем?» С тех пор фон Била больше не поднимал этот вопрос.

Но если Хейнрици внешне не был похож на генерала, то действовал он, как настоящий генерал. И настоящий солдат. Для войск, которыми он командовал, особенно после Москвы, он был легендой.

В декабре 1941 года стремительное широкомасштабное наступление Гитлера на Россию окончательно завязло в снегах на самых подступах к Москве. По всему немецкому фронту более 1 250 000 легко одетых солдат и офицеров были захвачены врасплох ранними жестокими морозами. Пока немцы барахтались в снегу и во льду, русские армии, списанные Гитлером и его экспертами со счетов, появились буквально из ниоткуда. Советы бросили в массированное наступление на захватчиков сто дивизий привычных к зиме солдат. Немецкие армии, понесшие сокрушительные потери, были отброшены от Москвы, и какое-то время казалось, что повторяется жуткое бегство наполеоновских армий 1812 года, только еще более массовое и кровавое.

Фронт необходимо было стабилизировать, и именно Хейнрици получил приказ удержать самый тяжелый сектор. 26 января 1942 года его назначили командующим остатками 4-й армии, которая стояла у самой Москвы на ключевых позициях. Хейнрици приступил к своим новым обязанностям в жестокий мороз; температура достигала минус 42 градуса по Фаренгейту. Вода замерзала в паровозных котлах; пулеметы заклинивало; невозможно было вырыть траншеи и одиночные окопы, потому что земля была твердой как сталь. Не имевшие соответствующего снаряжения солдаты Хейнрици сражались по пояс в снегу, с льдышками, свисавшими с их ноздрей и ресниц. «Мне было приказано держаться до начала большого наступления, в котором Москва обязательно будет взята, — вспоминал впоследствии Хейнрици. — Однако мои люди погибали не только от русских пуль. Многие из них умерли от переохлаждения».

Они держались почти десять недель. Хейнрици использовал все доступные ему средства, традиционные и нетрадиционные. Он увещевал своих подчиненных, стимулировал, повышал в звании, разжаловал — и снова и снова пренебрегал давнишним и неизменным приказом Гитлера «Starre Verteidigung» — «Ни шагу назад». По оценкам штаба 4-й армии, в ту долгую зиму временами силы противника превосходили силы Хейнрици по меньшей мере в двенадцать раз.

На подступах к Москве Хейнрици разработал прославившую его тактику. Когда он понимал, что русская атака в каком-то секторе неминуема, он накануне приказывал своим войскам отойти на одну-две мили на новые позиции, и русская артиллерия обрушивала огонь на опустевшую линию фронта. Хейнрици вспоминал: «Они колотили по пустому мешку. Атака русских захлебывалась, потому что мои люди, целые и невредимые, ждали в боевой готовности. Затем мои войска, стоявшие на неатакованных флангах, смыкались и вновь занимали прежние позиции». Самое главное было узнать, когда и где русские готовят наступление. Опираясь на разведданные, дозоры, допросы пленных и исключительное шестое чувство, Хейнрици мог указать время и место с почти математической точностью.

Не всегда эти методы были применимы, а когда применялись, Хейнрици приходилось действовать с величайшей осторожностью: Гитлер сажал в тюрьму и даже расстреливал генералов за нарушение приказа «Ни шагу назад». «В то время как мы едва ли могли передвинуть часового от окна к двери без его разрешения, — заметил впоследствии Хейнрици, — некоторые из нас находили возможности и способы обойти его более самоубийственные приказы».

По очевидным причинам Хейнрици никогда не был любимцем Гитлера или его окружения. Он происходил из аристократической, традиционно связанной с военной службой семьи и потому не мог нарушить присягу на верность Гитлеру, но главным для него всегда был зов высшей диктатуры: в начале войны Хейнрици поссорился с Гитлером из-за своих религиозных взглядов.

Сын протестантского священника, Хейнрици ежедневно читал отрывок из Библии, по воскресеньям посещал церковь и настаивал на религиозных службах в своих войсках. Эта практика не устраивала Гитлера. Несколько раз Хейнрици недвусмысленно намекали, что Гитлер считает неблагоразумным публичное посещение церкви генералом. Когда в последний приезд в Германию Хейнрици проводил отпуск в Вестфалии в городке Мюнстер, его навестил высокопоставленный функционер нацистской партии, посланный из Берлина специально для разговора с ним. Хейнрици, который никогда не был членом нацистской партии, проинформировали, что «фюрер считает вашу религиозную деятельность несовместимой с целями национал-социализма». С каменным выражением лица Хейнрици выслушал предупреждение, а в следующее воскресенье он, его жена, сын и дочь, как обычно, посетили церковь.

Соответственно, в воинских званиях его повышали редко и неохотно. Он вообще не продвигался бы по службе, если бы не его неоспоримый блестящий талант командира и тот факт, что различные командующие, под началом которых он служил, — особенно фельдмаршал Гюнтер фон Клюге — настаивали на его повышении.

В конце 1943 года Хейнрици навлек на себя неприязнь рейхсмаршала Германа Геринга опять же из-за религии. Геринг в гневе нажаловался фюреру, что во время отступления 4-й армии в России Хейнрици не выполнял гитлеровскую политику «выжженной земли». Конкретно Геринг обвинил генерала в том, что он преднамеренно игнорировал приказ «сжечь и разрушить все жилые здания в Смоленске»; среди других зданий в городе уцелел и огромный кафедральный собор. Хейнрици с серьезным видом объяснил, что, «если бы Смоленск был сожжен, я не смог бы вывести через него мои войска». Подобный ответ не удовлетворил ни Гитлера, ни Геринга, но в нем содержалось как раз столько военной логики, сколько требовалось для того, чтобы избежать военного суда.

Однако Гитлер ничего не забыл. Став жертвой газовой атаки в Первой мировой войне, Хейнрици с тех пор страдал различными болезнями желудка. Через несколько месяцев после инцидента с Герингом Гитлер, сославшись на эти болезни, внес Хейнрици в список командного состава, не состоящего на действительной службе, по причине «слабого здоровья». Его отправили в отставку и, по словам самого Хейнрици, «просто забыли» в санатории для послебольничного долечивания в Карлсбаде в Чехословакии. Через несколько недель после его увольнения из армии русские в первый раз прорвались через позиции его бывшего соединения — 4-й армии.

В первые месяцы 1944 года Хейнрици оставался в Карлсбаде и издалека наблюдал за трагическими событиями, медленно превращавшими империю Гитлера в руины: июньским вторжением западных союзников в Нормандию, продвижением англо-американских войск вверх по «итальянскому сапогу» и захватом Рима, неудачным покушением на Гитлера 20 июля, неодолимым шествием русских по Восточной Европе. По мере того как ситуация становилась все более критической, Хейнрици все тяжелее переносил свое вынужденное бездействие. Он мог бы обратиться к Гитлеру с просьбой о назначении, но не хотел унижаться.

Наконец поздним летом сорок четвертого года после восьми месяцев вынужденной отставки Хейнрици вновь призвали на службу, на этот раз в Венгрию, и поручили командование оказавшимися в тяжелом положении 1-й танковой и 1-й венгерской армиями.

В Венгрии Хейнрици взялся за старое. В разгар сражений генерал-полковник Фердинанд Шернер, протеже Гитлера и начальник Хейнрици в Венгрии, издал следующую директиву: «…любой солдат, обнаруженный без приказа вдали от передовой, должен быть немедленно казнен, а тело его выставлено в назидание остальным». Хейнрици, возмущенный этим приказом, сердито возразил: «Подобные методы никогда не применялись под моим командованием и никогда не будут применяться».