Клятва похоти и ярости (ЛП) - Ловелл Л. П. Лорен Ловелл

Я отдернула руку, окидывая его тело взглядом с притворным отвращением.

— Нет. Я поем. Только не сейчас, и уж точно не с тобой.

Клянусь, я заметила, как дернулся уголок его рта, но это тут же исчезло. Он шагнул обратно в холл, выпрямляясь во весь рост.

— Не будь занудой, Эмилия.

Занудой? Я была занудой, потому что хотела свободы? Чтобы со мной обращались как с человеком, а не как со скотом на рынке….

Мой гнев поднялся, как у разъяренной гадюки, и я схватилась за дверь.

— Пошел ты, Джованни. — Я захлопнула ее у него перед носом и замерла, чувствуя, как учащается пульс от нетерпения, потому что я была уверена, что он вышибет ее. Что придет сюда и накажет меня, причинит мне боль, подчинит своей воле. Вместо этого я услышала его удаляющиеся шаги, а затем тишину. Я не знала, что с этим делать. Я знала этого человека всего один день, но он был непредсказуем, а я не любила непредсказуемость.

Несмотря на то, что мятежный голосок в моей голове твердил мне не сдаваться, бороться с ним на каждом шагу по пути к этому чертову алтарю, я была голодна. И я действительно хотела выбраться из этой чертовой комнаты. Я посмотрела на его футболку, которая едва прикрывала меня, и пожалела, что у меня нет настоящей одежды, хоть какой-то защиты от него. Все, что было на мне, когда он поймал меня, было залито кровью, а джинсы изуродованы.

В животе у меня снова заурчало, напоминая, что я ничего не ела с тех пор, как Ренцо зашел перекусить в фаст-фуд на окраине того дерьмового городишки. Сделав глубокий вдох, я открыла дверь и вышла в пустой коридор. Деревянный пол был холодным под моими босыми ногами, когда я направилась в гостиную, и каждый осторожный шаг в тишине квартиры звучал как выстрел.

Дойдя до конца коридора, я задержалась там, как бездомный кот, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, прежде чем выйти за объедками. Единственным освещением в пентхаусе были лампочки на кухне и вечное сияние города внизу. Возможно, Джованни ушел. Конечно, у него были дела поважнее, чем нянчиться со мной, как с плохим парнем из мафии. Я взглянула на входную дверь, глянцево-черную, такую неприметную. Я знала, что она будет заперта, но ничего не могла с собой поделать.

Я подергала ручку. Заперто, но без видимой замочной скважины, только ручка и что-то похожее на сканер для ключа-карты. Ладно, похоже, он ушел, и я осталась одна. Это была хорошая возможность. Мой желудок снова сжался. Сначала еда. А потом побег. Содержимое холодильника было скудным, хотя я и понятия не имела, как что-то приготовить. На самом деле, я ограничилась хлопьями. Я решила попробовать сыр, приготовленный на гриле, потому что насколько он может быть сложным? Даже Ренцо справился с этим. При мысли о моем брате у меня в груди все сжалось от чувства вины. Я даже себе сейчас ничего не мог поделать, так как же я могла помочь ему? Не то чтобы я могла взывать к сердцу Джованни. У этого человека явно не было сердца.

Я сунула хлеб с сыром в духовку под конфорку, затем откупорила бутылку вина, которая стояла в холодильнике, и налила его в кружку, потому что не могла дотянуться до бокалов. Перед моим мысленным взором возникло ошеломленное лицо моей матери. Если подумать, то пить вино из кружки было бы для нее страшнее, чем то, что меня держат в плену и заставляют выйти замуж против моей воли. Она бы сказала, что мне повезло быть помолвленной с таким красивым мужчиной, как он. Потому что, знаете, я не имела права решать, за кого выходить замуж, так что я должна быть благодарна, что он хотя бы симпатичный. Боже, я ненавидела свою семью. За исключением Ренцо и, может быть, иногда Луки.

Говорили, что о человеке можно многое сказать по его внешнему виду, а я ничего не знала о Джованни Гуэрре, кроме его устрашающей репутации.

Когда я вошла в гостиную, на полу вспыхнула подсветка. Угловой диван стоял перед камином, за стеклянной панелью которого мерцал огонь, а хрустальная люстра отражала маленькие блики света в темноте, словно блестки. Вся квартира была красивой, но, как и в доме моих родителей, в ней чувствовалось, что здесь не живут, все напоказ. Это не говорило мне ни о чем, кроме того факта, что он, вероятно, бывал здесь нечасто.

Я подошла к массивным окнам и прижала ладонь к прохладному стеклу, разглядывая город, который простирался передо мной, как мираж, к которому не могла прикоснуться. Отсюда Нью-Йорк казался морем звезд, танцующих в черном океане. Мне всегда нравились просторы озера Мичиган, то, как оно бесконечно простирается до горизонта. Мне нравились песчаные берега и леса, где всегда пахло влажной землей и соснами, где я могла погрузиться в себя настолько полностью, что почти могла представить, что в мире, кроме меня, не существует ни души. Я скучала по этому, но я также была загипнотизирована хаотичной природой этого места.

Пронзительный вой пожарной сигнализации прервал мои мысли. Черт. Я бросилась на кухню, увидела дым, поднимающийся из-за уплотнителя дверцы духовки, и запаниковала. Случился пожар, я была заперта в этом проклятом месте и понятия не имела, что делать. Я раздумывала, не плеснуть ли водой в духовку, когда сирена замолчала. Внезапное появление Джованни поразило меня в оглушительной тишине. Он прошел мимо меня и выключил духовку, прежде чем открыть раздвижную дверь, ведущую на балкон. Верно. Наверное, надо было хотя бы выключить духовку.

Клубы дыма рассеялись в ночном воздухе, прежде чем он повернулся, скрестив мощные руки на груди, а его лицо исказила хмурая гримаса. По крайней мере, теперь на нем была рубашка, хотя материал и облеплял его бицепсы, сильно отвлекая внимание.

— Твоя истерика не должна доходить до поджога моей квартиры.

— Если бы я только могла это сделать. Желательно, чтобы это был ты.

У него снова дернулись губы. Он открыл духовку и выпустил огромное облако дыма, а затем уставился на обугленные остатки моего сэндвича. Слабый огонь все еще жалобно мерцал на сковороде-гриль, и с его губ сорвался тихий звук, который можно было принять за смешок.

— Как ты умудрилась сжечь сэндвич?

— Я не умею готовить. — Мой желудок снова заурчал, и я заставила его замолчать, сделав большой глоток вина.

В таком случае я была бы пьяна и голодна.

— Это не готовка.

— Для этого нужна духовка.

Он приподнял бровь.

— Твои кухонные права аннулированы.

— О, только посмотри на это. Прямо как в случае с моими правами человека. — Я одарила его слащавой улыбкой и открыла холодильник, взяв бутылку вина из чистого принципа. Затем направилась в свою комнату/тюремную камеру. Я сделала три шага, прежде чем чья-то большая рука обхватила меня сзади за шею, и я замерла, как добыча в пасти льва. Меня дернули назад, пока каждый дюйм его твердого тела не прижался ко мне. Мой мозг словно замер, панический стук пульса отдавался в ушах.

Я пыталась сохранять спокойствие, размышлять, но он нависал надо мной, окружал меня, заманивая в ловушку. Теплое дыхание коснулось моей шеи, и я почувствовала, что это опасный предвестник того, что острые зубы разорвут меня на части. Его древесный, мятный аромат смешался с запахом дыма в воздухе, когда он провел большим пальцем чуть ниже моего уха странным успокаивающим жестом. Тепло его тела согревало меня, как печь в холодную ночь, и я задрожала в его объятиях, страх медленно уступал место осторожному любопытству.

Это пробудилось во мне, как какой-то дремлющий зверь, о существовании которого я раньше и не подозревала. Возмущенный внутренний голос кричал, что здесь нет места любопытству, и не важно, сколько электричества пробежало по моей коже от этого мягкого прикосновения его большого пальца. Он вдруг показался мне чем-то опасным и в то же время заманчиво безопасным. Оружием, которое можно было использовать как за меня, так и против меня. Оружием, на которое я опиралась, как будто была уже пьяна.

Он повернул мою голову вправо, обнажая шею, словно собирался вырвать мне яремную вену. Вместо этого его губы легчайшей лаской коснулись моего учащенно бьющегося пульса, и это было еще хуже. Гораздо хуже, потому что вместо того, чтобы он был врагом, моим противником стало мое собственное тело. Я не могла дышать, не могла двигаться, не могла думать, кроме как о мягком прикосновении его щетины к моей сверхчувствительной коже.