Розы на руинах - Вирджиния Эндрюс

Что-то происходило с Бартом, что-то – с моими родителями. Я чувствовал непомерную тяжесть на своих плечах. А они не были еще вполне крепкими.

Однажды днем я намеренно пришел из балетной школы пораньше. Мне хотелось узнать, что делает Барт, когда я отсутствую. Его не было дома, его не было в саду; следовательно, оставалось одно: он – в том доме по соседству.

Я легко отыскал его. К моему удивлению, он сидел на коленях у этой дамы, вечно одетой в черное. Я задохнулся от возмущения: каков мошенник! Я тихонько подошел к окну зала, который она любила больше остальных. Она пела ему, а он, уютно свернувшись, смотрел снизу вверх в ее закрытое вуалью лицо. Его большие темные глаза были совершенно невинны. Но вдруг выражение их изменилось на лукавое, и он спросил странным тоном:

– Ты ведь не любишь меня на самом деле?

– Люблю, люблю, – мягко проговорила она. – Я люблю тебя больше, чем кого-либо любила прежде в своей жизни.

– Больше, чем могла бы любить Джори?

А какого дьявола она станет любить меня?

Она засомневалась, отвела взгляд, потом проговорила:

– Да, ты для меня – особенный…

– А ты будешь всегда любить меня больше других?

– Всегда, всегда…

– И ты мне подаришь все, что я хочу?

– Все, все… Барт, как только ты придешь ко мне в следующий раз, ты найдешь здесь свое заветное желание, ожидающее тебя…

– Давно бы так! – проговорил он вдруг жестким наглым тоном.

Меня это удивило, хотя Барт всегда на глазах менял выражения, походку, тон… Играет, вечно играет. Сейчас голос его звучал так, будто за него говорил кто-то многими годами старше.

Надо пойти рассказать маме и папе. Барту необходимы друзья его возраста, а не престарелая дама. Нездорово для мальчишки быть в одиночестве. И я опять задумался о том, почему наши родители никогда не приглашают в дом своих взрослых друзей с детьми, как это делают другие родители. Мы живем совершенно изолированно, и вот приезжает эта мусульманка, или кто она там, и завоевывает потихоньку любовь Барта. Мне бы радоваться за брата, но странно: меня это очень беспокоило.

Барт встал и проговорил:

– До свидания, бабушка.

Он сказал это вполне обычным своим мальчишеским голосом.

Черт возьми, что он разумел под словом «бабушка»?

Я терпеливо выждал, пока Барт перелезет через стену, обогнул особняк и постучал в ее дверь. Я думал, что мне откроет тот старый дворецкий, но открыла сама старая дама, посмотрев в глазок и спросив, кто там.

– Джори Марке Шеффилд, – гордо назвался я полным именем, как сделал бы мой отец.

– Джори, – прошептала она и сейчас же открыла дверь. – Входи.

По всему было видно, что она счастлива видеть меня. Я прошел, заметив в сумраке холла промелькнувшую и скрывшуюся фигуру.

– Я так счастлива, что ты пришел. Твой брат был здесь и уплел все мороженое, но я могу предложить тебе содовую и печенье.

Ничего удивительного, что Барт не ест вкуснейшие кушанья Эммы. Эта женщина кормит его всякой вредной дрянью.

– Кто вы? – зло спросил я. – Вы не имеете права кормить моего брата.

Она отступила, задетая за живое, униженная:

– Я пытаюсь уговорить его, чтобы он подождал до времени после ланча, но ничего не могу с ним поделать. И пожалуйста, дай мне объяснить, не суди сгоряча.

Она жестом пригласила меня в один из уютных залов и указала на стул. Я хотел отказаться, но во мне проснулось любопытство. Женщина провела меня в комнату, которая показалась мне сравнимой с дворцами французских королей. Там было концертное пианино, банкетки, пуфики, резные стулья, огромный мраморный камин…

– У вас есть имя?

Она смешалась:

– Барт зовет меня… бабушкой.

– Никакая вы ему не бабушка, – отрезал я. – Когда вы ему это говорите, вы смущаете его, но видит бог, смущать его – это наносить ему вред.

Она порозовела от волнения.

– У меня нет внуков. Я одинока, мне нужно общество детей, и… Барт, по-видимому, любит меня.

Мои мысли смешались, а планы рухнули от жалости к ней. Но я взял себя в руки:

– Не думаю, чтобы визиты к вам принесли Барту пользу, мэм. На вашем месте я бы отказал ему от дома. Ему нужны друзья его возраста…

Тут мой голос ослаб, потому что как я мог сказать ей, что она стара?

Две бабушки, думал я, одна в сумасшедшем доме, другая помешанная на балете, – этого вполне достаточно.

На другой день нам с Бартом сообщили, что в эту ночь умерла Николь и отныне ее дочь Синди будет нам сестрой. Я поглядел на Барта. Папа сидел, уставившись в тарелку, но ничего не ел. Я был оглушен этим известием. Вскоре послышался звук детского плача, такой незнакомый для нас.

– Это Синди, – сказал папа. – Мы с мамой были у постели Николь, когда она умирала. Ее последними словами была просьба взять к себе ее ребенка. Когда я подумал о том, что вдруг такое приключится и с вами, мальчики, я понял, что отошел бы в мир иной с легкой душой, зная, что у моих детей хороший дом… поэтому я позволил маме сделать так, как она хотела давно.

Мама вошла в кухню, неся на руках маленькую девочку с белокурыми локонами и большими голубыми глазами, так похожими на мамины.

– Разве она не обворожительна, Джори, Барт?

Мама поцеловала Синди в круглую розовую щечку, а девочка глядела то на меня, то на Барта.

– Синди сейчас два года, два месяца и пять дней. Хозяйка квартиры, где жила Николь, была в восторге оттого, что мы забираем ребенка, которого она считала обузой. – Мама улыбнулась счастливой улыбкой. – Помнишь, ты как-то просил сестренку, Джори? Я тогда ответила, что больше не могу иметь детей. Теперь ты видишь, что пути Господни неисповедимы. Я скорблю по Николь, которая должна была бы дожить до восьмидесяти. Но у нее был перелом позвоночника и много внутренних травм…

Она не докончила. Я подумал, как жестоко было дать нам сестру, о которой я только раз обмолвился, вместо цветущей девятнадцатилетней Николь Николс…

– Ты лечил Николь? – спросил я у папы.

– Нет, сын. Но так как она приходилась мне знакомой и студенткой мамы, меня допустили к ведению лечения. Сегодня в четыре утра позвонили из больницы, и мы кинулись туда.

Я посмотрел на мою сестру. Она была очень миленькая, и розовая пижама ей была к лицу. Она вцепилась в маму и испуганно смотрела на незнакомцев, а потом уткнулась носом в мамино плечо и спряталась.

– Барт, – с милой улыбкой сказала мама, – ты тоже делал так. Ты прятал лицо и полагал, что мы тебя не видим, поскольку ты не видел нас.

– Убери ее! – заорал вдруг Барт, весь красный от гнева. – Убери ее прочь! Закопай в могилу вместе с ее мамой! Не хочу сестру! Ненавижу ее, ненавижу!

Наступила тишина. Никто не мог выговорить ни слова. Мама не могла даже вздохнуть, так она была шокирована, а папе пришлось схватить Барта, который уже порывался стукнуть Синди! Синди развопилась, а Эмма гневно воззрилась на Барта.

– Барт, я никогда еще не слышал ничего более жестокого и ужасного, – сказал папа, усаживая Барта к себе на колено.

Барт вертелся, пихался и пытался соскочить, но папа держал его крепко.

– Иди в свою комнату и подумай там, пока в тебе не проснется сочувствие к другим. Будь ты на месте Синди, ты бы не разговаривал так.

Что-то бормоча, Барт пошел в свою комнату и с треском захлопнул дверь.

Папа взял в руки свой черный портфель и собрался уходить. Напоследок он с упреком взглянул на маму:

– Как ты думаешь, отчего я возражал против удочерения Синди? Ты прекрасно знаешь, как ревнив Барт. Такой чудесный ребенок, как Синди, не пробыл бы в приюте и двух дней: ее удочерили бы и были счастливы.

– Да, Крис, ты, как всегда, прав; но мы с тобой были бы лишены дочери. А теперь у меня есть маленькая девочка, которая так напоминает мне Кэрри.

Папа сморщился как от боли. Мама сидела у стола с Синди на коленях, и впервые, сколько я помню, папа в тот день не поцеловал ее на прощание. А она не сказала ему: «Будь осторожен».

Меня Синди мгновенно очаровала. Она все трогала своими ручками, а потом тянула в рот. При виде этого милого создания во мне проснулось теплое чувство. А мама и вовсе казалась ее родной матерью – так она полюбила Синди. Обе были одеты одинаково – в розовое, с розовыми бантами в волосах, только на Синди были еще белые шелковые носочки.

– Джори будет учить тебя балету, когда ты подрастешь, – пообещала мама Синди, пока я собирался в балетную школу.

Я улыбнулся. Мама передала Синди Эмме и села в машину рядом со мной.

– Джори, я надеюсь, что Барт вскоре хоть чуточку полюбит Синди, как ты думаешь?

Мне хотелось сказать ей правду: нет, этого не будет; но я кивнул, не желая показать ей, как я беспокоюсь за брата. Проблемы, проблемы, сплошные проблемы…

– Джори, что это ты там бормочешь?

Черт, я и не заметил, что сказал это вслух!

– Ничего, мама. Просто повторяю то, что услышал от Барта сегодня ночью. Он плакал во сне, мама. Звал тебя, кричал, что ты сбежала со своим любовником. – Я усмехнулся, стараясь выглядеть беспечным. – А я и не знал, что ты такая легкомысленная!