Мир дзэн - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В третий раз, а на самом деле в первый, это случилось со мной без всякой видимой причины, когда я был в турецкой бане. Внезапно я ощутил необычайную легкость тела и разума, и вдруг на несколько секунд меня озарила вспышка яркого, слепящего света. Наконец-то я понял, не рассуждая и не споря, всю проблему эго и эгоизма, в чем причина страдания, когда начинается страсть и когда она заканчивается. Но, словно глупец, я попытался объяснять себе все это, и, конечно, видение исчезло.
Ни один из таких случаев — из жизни знаменитых людей или из моей собственной жизни — не имеет никакого отношения к Богу. В сатори нет ничего личного; оно собирает все силы под свое крыло и покоится на своем основании незыблемо, как скала. Сатори самодостаточно, оно есть собственная власть. Оно происходит здесь и сейчас, его не волнует то, что будет завтра. Когда нет чувства отделенности, то нет необходимости и в благодарности, любви. Если я и мой Отец — одно, зачем мне искать это Одно?[18]
К. Хамфрис
Д. Т. Судзуки
Коан[19]
Дзэн — совершенно особый продукт восточной культуры, и его особенность, с точки зрения практического применения, состоит в постоянной тренировке разума как подготовке к состоянию сатори, раскрывающего все его тайны. Дзэн можно назвать формой мистицизма, но его отличает система, дисциплина, обретение Истины. Помогают в этом нелегком труде коаны и дзадзэн.
Слово дзадзэн (санскр. дхьяна) обозначает спокойное и сосредоточенное сидение в позе со скрещенными ногами. Практика дзадзэн появилась в Индии и позже распространилась по всему Востоку. Сегодня, как и много веков назад, ее правилам следуют миллионы последователей дзэн. В этом смысле дзадзэн является основным методом практики духовных учений Востока. А вот использование его вместе с коаном — это уже характерная особенность и монополия дзэн.
(…)
…Дзадзэн, который практикуют приверженцы дзэн, несколько отличен от практик всех других буддистов. Дзадзэн, или дхьяна, используется для разрешения коанов, но ни в коем случае не является самоцелью: без связи с коаном дзадзэн, скорее, вторичное средство; даже если коан разрешен, его глубокая духовная правда не достигнет разума ученика, если тот не знает, что такое дзадзэн. Коан и дзадзэн — как два члена дзэн: его глаз и нога.
(…)
Слово коан — буквально «общественный документ» и «официальный указ» — вошло в употребление в конце правления династии Тан. Сейчас так называют какой-нибудь случай из жизни древнего мастера, или диалог между мастером и монахами, или задачу, вопрос, заданный учителем. Все это средства подготовки сознания к постижению истины дзэн. Понятно, что сначала коан был совсем не таким, каким мы знаем его теперь. Он был своего рода подсобным средством, изобретенным позднейшими мастерами из сострадания, для того чтобы помочь обрести свет истины дзэн своим менее одаренным ученикам.
(…)
В те давние времена мастер дзэн чаще всего был человеком, который сам себя создавал; у него не было даже начального образования, его не отправляли в колледж проходить сложный курс наук, но он имел внутреннюю потребность, которая не давала покоя духу. Везде, где только можно, он искал знаний и стремился к самосовершенствованию. Конечно, у него был учитель, но от учителя не шла та помощь, в которой многие нынешние наставники, кажется, слишком усердствуют, бесконечной опекой больше вредя, чем помогая ученикам. Это, скажем, не слишком мягкое воспитание делало старого мастера дзэн сильнее и мужественнее. Поэтому в ту раннюю эпоху дзэн, во времена династии Тан, учение это было таким живым, блестящим, интенсивным…
Вот… один из первых коанов, который сегодня задают ученикам. Монах Мё (кит. Мин) спросил шестого патриарха, что такое дзэн, и тот ответил: «Когда твой разум не разрывается между плохим и хорошим, подумай о том, какое лицо было у тебя до рождения». (Иными словами, покажи это «лицо», и ты проникнешь в тайну дзэн. Кто ты есть до рождения Авраама?[20] После очень личного, интимного разговора с этим существом вы лучше поймете, кто вы и Бог. Как говорят, монах здесь пожал руку этому настоящему человеку, или, с точки зрения метафизики — своему внутреннему «я»).
Когда вопрос о дзэн встал перед монахом Мё, его разум уже созрел для ответа. Вопрос лежал на поверхности и послужил лишь средством для открытия разума слушающего. Патриарх понял, что Мё вот-вот откроется для истины. Монах слишком долго пребывал во тьме заблуждения; его разум стал точно зрелый плод, который можно легко стряхнуть с ветки на землю, — требовалось лишь прикосновение руки учителя. Слова о «лице до рождения» и стали тем ключом, который открыл разум Мё к постижению истины. Но если этот же вопрос задают новичку, который в отличие от Мё никогда не обучался дзэн, то обычно для того, чтобы тот понял, что всё принимаемое им за общеизвестный факт или, наоборот, за нелепость, может и не быть таковым, и его привычный взгляд на вещи не всегда соответствует истине и отвечает духовному здоровью. Осознав это, человек может обратиться к самому вопросу и попробовать обрести его истину, если она есть. Цель коана — заставить ученика проникнуться духом поиска. Ученик, одушевленный вопрошанием, должен идти вперед и не останавливаться, пока не окажется у самого края умственной пропасти и ему не останется ничего другого, кроме как сделать смелый шаг в бездну. Этот отказ от связи с прошлой жизнью поможет ученику рассмотреть свое «лицо до рождения», что и имел в виду шестой патриарх. Итак, нам ясно, что коан разрешается теперь совсем не так, как в те давние дни. У монаха Мё он был, так сказать, кульминацией огромной умственной работы, позволившей в конце концов найти ответ; вопрос шестого патриарха был обращен не к началу упражнения, как сейчас, а к его концу. В наши дни коан — исходный толчок, импульс к постижению дзэнской дисциплины. Этот импульс, более или менее механический, со временем становится все более осознанным; говоря по-другому, коан для ума то же самое, что дрожжи для теста. Когда нужное состояние достигнуто, тогда и разум расцветает в сатори. Коан используется в дзэн как инструмент для раскрытия его глубин.
Учитель Хакуин частенько поднимал одну ладонь и заставлял учеников слушать производимый ею звук. Понятно, что звук можно услышать только при хлопке двух ладоней, и в этом смысле звука от одной руки просто не бывает. Но Хакуин хотел, чтобы мы оторвались от повседневных ощущений, которые зиждятся на так называемой научной, или логической, основе. Это полное разрушение необходимо для построения нового, буддийского мировоззрения. Вот почему Хакуин просил своих учеников выполнить столь неестественное и нелогичное на первый взгляд требование. Наш первый коан был о лице, т. е. о том, на что можно смотреть; второй коан был о звуке, о том, что воспринимается ухом; но цель и той, и другой загадки одна и та же — открыть потайную комнату разума, где таятся неисчислимые сокровища. Нужно помнить, что зрение и слух никак не связаны с истинным значением коана; как говорят мастера дзэн, коан — всего лишь камень, которым стучат в калитку, или палец, которым указывают на луну в небе. Его цель — синтез или, если хотите, преодоление двойственных чувств. Пока разум не освободится для того, чтобы услышать звук одной ладони, он будет ограничен и раздвоен. Вместо того чтобы искать ключи к секретам мироздания, разум беспомощно увязнет в относительности всех вещей, а следовательно, в их внешнем характере и, пока не выберется из этого болота, не будет доволен окружающим его миром. Звук одной ладони достигает и высот рая, и глубин преисподней, точно так же, как истинное лицо человека может охватить взглядом все поле мироздания до конца дней. Хакуин и шестой патриарх словно стоят рядом и протягивают друг другу руки.
