Додо - Сильви Гранотье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, это интересно, – отозвался Робер. – Я-то знаю, что другие сидят в клетке, потому что сам я снаружи.
Квази аж онемела. Салли тоже внесла свой вклад в игру умов:
– Ты больше не хотела с ним трахаться?
Она вообразила, что я ей обеспечу сеанс порно, с полудня до полуночи нон-стопом.
– Я буду рассказывать или кто другой?
Все трое пристыженно уставились в одну весьма удаленную точку.
– Хуго, разумеется, не подозревал об этой ситуации с шантажом, из которой я не могла выбраться. Он знал только, что я вижусь с Полем, и иногда нежно спрашивал: «Ты по-прежнему обманываешь меня?»
Я забыла вам сказать. Он был верующим католиком. Поэтому развестись не мог. Он настойчиво советовал мне спросить совета у священника. Он не собирался обращать меня в свою веру, просто хотел открыть предо мной иные перспективы. Я упорно сопротивлялась. Мне от Господа досталось достаточно, чтобы я желала лишь убраться с его дороги. И… отвечая на вопрос Салли, скажу, что мне, наверно, хватило бы сил, чтобы никогда больше не видеть Поля, если бы не Хуго, которого я должна была защитить, но раз уж мы виделись, скажем так, по делу и ни один из нас не мог противиться искушению…
Короче, наступили очередные школьные каникулы… Пасха, кажется. Хуго должен был везти детей в Трувиль. Я оставалась в Париже, и деваться от окружающей действительности мне было некуда: Поль много пил, погода была мерзкая, и я умирала от скуки. В один прекрасный день я не выдержала. Удрала в Нормандию, сняла комнату в маленькой гостинице и известила Хуго, что я здесь. Снова начались наши дружеские прогулки, беседы обо всем сразу. Я понемногу обретала покой, пока он не объявил о приезде жены, которую выписали из больницы.
– А кто занимался детьми? – спросила Салли.
– Няня.
– Хоть симпатичная?
– Не знаю, я ее никогда не видела. И его жену и детей тоже. Погоди… я полностью доверяла Хуго, тут и вопросов не было. Итак, я осталась одна в унылом гостиничном номере. Позвонила Полю, который признался, что скучает. Я не устояла, попросила его приехать и сняла большой номер в лучшей гостинице.
– А Хуго знал? – спросила Квази.
– Нет, конечно. И не надо на меня так смотреть. Мало удовольствия быть запасным колесом и сидеть в прихожей, когда все уже в доме. С Полем, несмотря на все его недостатки, я была на своей территории, и к тому же, если не считать самого начала, это были наши лучшие четыре дня. Он был весел, мил, беспечен, глаз с меня не сводил и пылинки сдувал. Его страсть стала менее лихорадочной, но более полной.
– Не хочешь поподробней?
– Нет. Короче, он подчинялся всем моим капризам, и мы иногда проводили целые дни, не выходя из комнаты, заказывая блюда в номер, когда хотели есть.
– Простите, графиня, но мы тут не в курсе, что такое гостиницы, где можно заказать блюдо в номер, так что не забывай, кто твоя публика.
– Не важно, это несущественные детали. Просто мне хотелось провести параллель с подобной ситуацией, но прямо обратной, которая случилась позже. И потом, какого черта, любой дурак поймет, если захочет.
– Она нас что, дураками считает? – вопросил Робер.
– Да нет, она куда заковыристей, никогда напрямую не обзывается, – коварно ввернула Квази.
– И все ж она права, вы то и дело ее прерываете. А если б дали спокойно рассказать, она рано или поздно ответила б на все вопросы, которые ей и не задавали. Давай, Доротея.
– Спасибо, Робер.
– Робер хороший, – прошептала Салли.
– Так вот, однажды утром я открыла глаза и увидела, что Поль сидит за письменным столом и читает письмо, которое я тут же узнала.
«Ты продолжаешь писать этому человеку?»
«Отдай».
«В любом случае по его ответу все ясно. Настоящая большая любовь!»
«Ты рылся в моих вещах!»
«Подумаешь, мы ведь вместе живем, разве не так? А вот ты скрываешь свои маленькие секреты, свои мелкие пакости».
«Дай сюда письмо. Какое тебе дело?»
«Ха, я, по крайней мере, честен, представь себе. И мне надоело, что меня используют, как машину для траха, а великие чувства приберегают для пляжного евнуха».
«Я запрещаю тебе говорить о нем, и немедленно дай сюда письмо».
«Нет, оставлю-ка я его себе». – И он посмотрел на меня со своей коварной ухмылкой.
– С коверной ухмылкой – это как? – спросила Салли, но ее тут же одернул Робер. Отныне она готова была на все ради него.
– Я мгновенно поняла, что он держал в руках неопровержимое доказательство. Теперь ему достаточно предъявить письмо жене Хуго, и случится катастрофа.
«Я отлично знаю, что ты не ревнуешь, потому что никогда меня не любил…»
«Что ты об этом можешь знать?»
И он принялся толкать меня, вот так, кончиками пальцев, но глаза у него были страшные. Я попыталась добраться до двери, но он загородил дорогу. Он начал с пощёчин, потом швырнул меня на кровать, и три кошмарных дня мы оставались в этой комнате, я – в полной его власти, отрезанная от всего мира, а он – получая от этого наслаждение, за которое я его возненавидела. Утром четвертого дня он ушел.
Я тут же вернулась в Париж. Я была в панике и не способна ни о чем думать. Не получая никаких вестей, Хуго забеспокоился, пришел ко мне и увидел мое распухшее лицо. Он сыпал вопросами, пока я не рассказала – нет, не все – о жестокости Поля.
Он умолял меня больше никогда не встречаться с этим человеком, но я не смела рассказать ему о шантаже, косвенным объектом которого был он сам. Однажды он принес мне маленький пистолет и показал, как им пользоваться, добавив: «Тебе даже не придется пускать его в ход, достаточно пригрозить. Он испугается».
Я знала, что его жену снова поместили в больницу, и меня потрясало, что среди всех своих забот он находит время возиться со мной.
Поль конечно же объявился. Очень спокойный. Заговорил о жене Хуго, которая вернулась домой. Если она увидит письмо мужа, без сомнения, попадет обратно в больницу, но что делать… Я устала, у меня больше не было сил. Спросила, чего он хочет.
«Тридцать лимонов, и я верну письмо».
«У меня нет таких денег».
«Ликвидируй кой-какие вложения. И я от тебя отстану. Хочу уехать за границу».
«Куда же?»
«В Германию».
«Почему в Германию?»
«У меня там подруга, зовет к себе».
Я быстро прикинула. Если он уедет и оставит меня в покое, то не так уж дорого это будет стоить. Я заявила, что постараюсь.
Когда я отдала ему деньги, он провел со мной «прощальную ночь», по его словам.
Он заснул, как довольный собой паша, а я не сомкнула глаз.
Утром он, насвистывая, принял душ. Я слышала, как он собирался – тщательно и шумно. Я осталась сидеть в кресле, вымотанная, в ночной рубашке, куря сигарету за сигаретой. Подаренный Хуго пистолет я держала рядом, в ящике комода.
«Ты еще не готова? – удивленно спросил Поль. – Нам же еще за покупками».
«Какими покупками?»
«Для моего отъезда. Я начинаю новую жизнь. Мне нужно приданое и чемодан, куда это приданое сложить».
«А платить должна я, так?»
«У меня нет ни гроша, ты же знаешь, сокровище мое».
«Я тебе дала тридцать миллионов…»
Салли подняла палец:
– Прости, Додо, но на теперешние деньги это сколько?
– Триста тысяч франков, ведь так, Доротея? – снисходительно уточнила Квази. – Не тридцать же миллионов новыми, само собой.
– А триста тысяч франков – это сколько? – не отставала Салли.
– Много денег, – спокойно пояснила я.
– Сколько?
– Ты хочешь сказать: что на них можно купить? Ну…
– Машину без кредита, – сказал Робер.
– Маленький домик в деревне, – сказала Квази.
– Еды на десять лет… – сказала я.
– Больше… – поправила Квази, как будто я выбрасывала деньги на ветер.
– А я могла бы на них купить Робера? – задала свой последний вопрос Салли.
Мы уставились на Робера. Он призадумался, а потом мило улыбнулся Салли и заявил, что такого бездельника, как он, она могла бы заполучить куда дешевле.
На какое-то мгновение нас накрыла ласковая волна, всех четверых.
– «А я вернул тебе письмо», – возразил Поль.
«Значит, мы квиты? Или это никогда не кончится».
«Поживем – увидим».
«Нет, ничего такого я видеть не желаю».
Я открыла ящик и приставила пистолет к своему виску.
«Я больше не могу, Поль. Я хочу умереть. И ты больше ничего не получишь. Никогда. Придется искать другую дуру».
Я услышала, как три моих компаньона затаили дыхание. Только Салли заговорила:
