Секунда между нами - Стил Эмма

Это тот самый ужин, который состоялся вскоре после того, как мы с Дженн вернулись из Испании. Кажется, в августе.

Но почему Дженн запомнила эту сцену?

Я начинаю понимать, что воспоминания, к которым мы возвращаемся, связаны с какими-то особенными, важными событиями: наша первая встреча, ее первое Рождество без отца, наш первый отпуск в Барселоне. Очень много первого.

Когда я дотронулся до ее руки в соборе, она вздрогнула – это совершенно точно. Может, она и не слышала, как я ее звал, но определенно почувствовала мое прикосновение. Не знаю, как именно, но, кажется, я начинаю влиять на ее воспоминания все сильнее.

Что еще я могу сделать? Схватить бутылку шампанского? Черт, я бы сейчас не отказался пропустить бокальчик. Это было бы очень кстати. Подхожу к столу, пытаюсь схватить бутылку, но она не двигается с места, стоит точно приклеенная. Или у меня просто нет сил. Пробую взять бокал – у мамы, у Фай, наконец, у Дженн, но все тщетно.

Ничего не получается.

– Дерьмо, – говорю я, отходя от стола.

Никто даже не поворачивает головы.

Никто меня не слышит.

Я ничего не понимаю.

– Знаешь, пап, – слышу голос своего второго «я» и резко поднимаю глаза, – есть новая отличная техника приготовления мяса на гриле. Хочешь, я тебе как-нибудь покажу?

– Ух ты, – смеется Фай на другом конце стола, – а я и забыла, что у нас в семье есть собственный Джейми Оливер[8].

Черт их всех дери. Вечно одно и то же, даже в воспоминаниях. Никто в этой семье не воспринимает меня всерьез.

Папа делает глоток вина, глядя на меня из прошлого. Его лицо чуть порозовело от солнца, а в глазах, под копной волос цвета соли с перцем, читается скука.

– Звучит заманчиво, попробуем в другой раз.

Как и следовало ожидать, он переключается на Фай:

– Значит, Макс всю неделю на конференции в Нью-Йорке?

– Ага, – отвечает Фай и отхлебывает из своего бокала. – Семь полных дней и ночей. Конференция, похоже, солидная.

– Это прекрасная возможность для него. А как у тебя сейчас с работой, Кирсти? – спрашивает отец, переключаясь на своего второго любимчика. – Есть какие-то шансы стать младшим специалистом?

– Официально нет, – улыбается Кирсти, и уголки ее глаз приподнимаются, как у мамы. – Но обещали, что в конце года все получится.

– Умничка, – кивает папа. – Mackenzie Brown очень повезло, что ты у них работаешь. До сих пор помню, как я у них стажировался. Отличные ребята. Отличная компания.

О боже. Все настолько плохо, насколько я помню. В чем его проблема? Он все еще воспринимает меня как ребенка, хотя я уже взрослый человек. На тот момент я уже несколько лет работал поваром в ресторане. И это не какое-то дурацкое хобби.

Дженн слегка сжимает под столом ногу Робби.

– Черт! Можно мне хоть на пару минут забыть о работе? – ворчит Фай, глядя в телефон. Экран сердито вспыхивает в ответ.

– Тише. Твой сын может услышать, – обрывает ее мама, кивком показывая на Струана. Но тот лишь расплывается в улыбке.

– Ой, он слышал и кое-что похуже.

– Ради бога, Фай, разве это нормально?! Ведь ты психолог, в конце концов, – говорит мама, вставая из-за стола.

Фай качает головой, делая очередной глоток вина.

– А мы тут недавно как раз смотрели передачу про психологию. Помнишь, милый? – обращается мама к отцу. Классическое отступление.

Папа смеется.

– Ну, если это можно так назвать, – говорит он.

Мама с надеждой поворачивается к Фай:

– А ты смотрела?

Фай утомленно закатывает глаза:

– Как она называлась?

– Название не помню, но там было что-то про необъяснимый человеческий опыт. Феномены и всякое такое.

– Что-то типа паранормального дерьма? – подает голос Робби.

– Следи за языком, – раздраженно говорит Джилл.

– Мам, это никакая не психология, – продолжает Робби. – Это просто чушь собачья.

Я нервно сглатываю.

Ничего-то я тогда не понимал.

– Между прочим, это называется «аномальная психология», – встревает Фай, усаживая Струана себе на колени. Она протирает его испачканную мордашку влажной салфеткой. Он извивается, отчаянно пытаясь выбраться.

– А что это такое? – спрашивает Дженн, подаваясь вперед.

Я совсем забыл, что Дженн с Фай постоянно обсуждают психологию. «Просто интересно, почему люди поступают так, а не иначе», – сказала однажды Дженн, прочитав книгу, которую дала ей Фай. Дженн долгие годы изучала человеческий организм, но этих знаний ей всегда было недостаточно.

И это одна из тех черт, которые мне нравятся в ней больше всего.

– Ну, если в общем, аномальная психология изучает разные необъяснимые явления, – начинает Фай, и в ее обычно серьезных синих глазах загорается искорка. – Такие явления называют паранормальными. Их пытаются объяснить с точки зрения психологии и физики.

– Вернее, опровергнуть, – усмехается Робби.

Фай пожимает плечами:

– Не обязательно.

– Ты имеешь в виду экстрасенсорику? – спрашивает Дженн.

– Ну да. Внетелесные, околосмертные переживания, все в таком роде. На самом деле такие вещи не редкость и не связаны с чем-то паранормальным. В одном авторитетном медицинском журнале была статья, в которой утверждалось, что наше самовосприятие складывается не только из физических ощущений. Оно может быть вообще с ними не связано.

Волосы на моих руках встают дыбом.

Что она сказала?

– Ладно, заканчивай уже, доктор Фрейд, – поддразнивает ее Робби. Он берет стопку тарелок и встает из-за стола.

– Я просто отвечаю на вопрос Дженн, – парирует Фай, и я чувствую, что разговор окончен.

Черт. В словах Фай было что-то важное – это могло бы объяснить, почему я оказался в такой ситуации.

Нужно больше информации.

– Я отнесу, – обращается Дженн к Робби и тоже встает, предлагая ему сесть.

– Постой, – говорит Фай ей вдогонку. Дженн оборачивается. – У меня где-то есть книга на эту тему. Если, конечно, ты хочешь узнать больше и без комментариев Робби.

– Конечно, хочу, – кивает Дженн. – Это было бы здорово, спасибо.

Пока семья продолжает разговор, Дженн выскальзывает из отделанного камнем патио и направляется в сторону кухни. Солнечный южный фасад огромного дома постройки 1920-х будто улыбается ей.

На кухне Дженн ставит в раковину фарфоровые тарелки, и они приземляются с тихим звоном. Это старые, пожалуй, даже очень старые на вид тарелки, с гирляндой маленьких розовых розочек по белому ободку. За окном в тюдоровском стиле слышится очередной взрыв смеха из прохладного патио.

Здесь она чувствует себя как дома. Ей нравятся эти люди, которые приняли ее так, словно она одна из них.

Даже сосчитать трудно, сколько раз они бывали у родителей Робби: то заглянут на кофе с печеньками, то на ужин, то просто зайдут поздороваться, когда и у Дженн, и у Робби выходной. Джилл и Кэмпбелл в любое время принимают их с распростертыми объятиями, особенно Джилл – она всегда рада поболтать и проявить материнскую заботу. Робби – младший из троих детей, единственный сын. Он тоже обожает Джилл, всегда обнимет, нальет чаю, поможет сделать что-то по дому.

Но Дженн не понимает, почему они так обращаются с Робби, – все эти уничижительные комментарии и шуточки по поводу его работы. Это что-то необъяснимое. Он легко мог бы открыть свой ресторан и достичь успеха. В этом она не сомневалась. Почему же они смеются над ним?

Когда Дженн открывает кран, чтобы налить горячую воду в глубокую керамическую раковину, чьи-то шаги заставляют ее обернуться к двери. Она улыбается, увидев Джилл с очередной стопкой тарелок.

– О, моя дорогая! Просто оставь все это в раковине! – восклицает Джилл. – Не утруждайся.

– Все нормально, – отвечает Дженн, ополаскивает тарелку и ставит ее на решетку. – Я быстро.

– Кыш отсюда! – шутливо прикрикивает на нее Джилл и отстраняет от раковины. – Иди лучше возьми себе еще шампанского из холодильника.