Тверской бульвар - Чингиз Абдуллаев

Я перезвонила в наш офис и сообщила секретарю Марка Борисовича, что еду по делу Георгия Левчева на «Беговую». Указала точный адрес. И поехала, надеясь найти и предъявить Костю до поездки в милицию. Такая уж я уродилась. А что? Может, он действительно отлеживается у этого Викентия и никто об этом не знает. Сколько длится ломка у наркоманов? Три-четыре дня? Господи, я ведь никогда не узнавала, как это происходит. Но ехать нужно. Я решительно вывернула руль. Пусть меня считают безумной идиоткой, но я обязана туда поехать и все увидеть своими глазами. И вообще почему мы не занимается своими детьми? Если там мог быть мой Саша и сын моей сестры Нины, если там бывал Костя, сын Левчевых, то значит, это такое место, куда они могут прийти со своими проблемами. И их там понимают.

Почему наши дети не приходят с их проблемами домой к своим родителям, которые, по логике вещей, должны понимать их гораздо лучше? И быть им гораздо ближе, чем всякие там Викентии. Вот тут я совсем не уверена. Мы замотаны своими делами, откупаемся от детей телевизорами, компьютерами, дорогими игрушками, разными приборами и меньше всего думаем об их душах. Вспомните, когда вы в последний раз говорили о чем-то серьезном со своим взрослым сыном или взрослой дочерью? У нас всегда не хватает на них времени, сил, возможностей. Мы находим тысячу причин, чтобы отложить эти разговоры «на потом», не сознавая, что упускаем самый важный момент в воспитании собственных детей.

Я сидела за рулем и невесело размышляла. С одной стороны, я узнала, что почти все молодые люди, которые меня окружают, в том числе и мой собственный сын, пробовали наркотики. Это знание меня ничуть не радует. А с другой, я должна быть довольна, что хотя бы узнала часть правды. Можно было прожить всю жизнь, так ничего и не узнав.

На этот раз я добралась до «Беговой» достаточно быстро и нашла нужный дом. Припарковала машину, благо мест тут было гораздо больше, чем автомобилей. И пошла к дому. Во дворе на синей скамеечке сидели две старушки. Они подозрительно посмотрели на меня. А я — на них. Такие старушки — лучшие консьержи в мире. Затем подошла к ним.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я, — извините, что вас беспокою. Вы не знаете, где тут живет Викентий?

— А тебе зачем? — спросила одна из них с маленькими подозрительными глазами, щеточкой усов над губой и хриплым голосом. Наверное, много курила в юности.

— Он мне нужен, — уклонилась я от ответа.

— Многие тут ходят, — проворчала эта старая грымза с усами.

— Я юрист и приехала к нему по делу, — строго объяснила я ей, чтобы сразу поставить ее на место. В таких случаях всегда нужно говорить не «адвокат», а именно «юрист». Дело в том, что в наших традициях — не уважать адвокатов. С точки зрения обывателя адвокаты — это жулики и проходимцы, не имеющие никаких прав, только и мечтающие помочь преступникам освободиться за большие деньги. Другое дело в Америке или в Англии, где слово «адвокат» пользуется гораздо большим уважением, даже чем прокурор.

— Так бы сразу и сказала, — вздохнула вторая старушка с круглым и добрым лицом. — Викентий живет в третьем подъезде. Девяносто седьмая квартира на первом этаже, слева. Как поднимешься, сразу ее и увидишь.

— А вы по какому делу? — тут же вступила в разговор «усатая». Ей явно было неприятно, что ее подруга так быстро капитулировала. И я решила ей показать.

— По официальному, — строго проговорила я, меняясь в лице, — по делу государственной важности. А вы тут сидите, время у меня отнимаете и задаете ненужные вопросы.

Честное слово, эта стерва чуть не вскочила. Даже выпрямилась на скамейке.

— Мы не знали… — забормотала она, — мы только для порядка…

Очевидно, в молодости она была стукачкой. И хорошо сохранилась в своем возрасте. Наверное, приглядывает тут за двориком и негласно стучит участковому. На таких «активистах» держится мир. Я строго кивнула ей и прошла к третьему подъезду. На дверях сломанный кодовый замок. В подъезде грязно и неуютно. Я поднялась по заплеванным ступенькам, нашла нужную квартиру, позвонила в дверь, оглядываясь по сторонам и надеясь, что мне кто-нибудь ответит. Две старушки во дворе почти гарантировали мою безопасность. Если я не выйду отсюда, они знают, куда нужно сообщить. Я позвонила во второй раз, и дверь наконец открылась. На пороге стоял высокий мужчина с симпатичным, умным, я бы даже сказала, волевым лицом и внимательно смотрел на меня. Светлые глаза, темные волосы, прямой ровный нос. Короткая стрижка. На вид ему примерно столько же лет, сколько и мне. Не больше сорока. Или меньше? Одет он был в темную рубашку и серые брюки.

— Добрый день. — Честное слово, я решила, что не туда попала. Невозможно себе представить санитара с такой внешностью и с такими глазами. Просто невозможно.

— Здравствуйте. — Мужчина смотрел на меня, ожидая, когда я объясню причину моего появления на пороге его квартиры.

— Мне нужен Викентий, — начала я объяснять незнакомцу и тут же попыталась исправить положение: — Наверное, я случайно спутала квартиру. Извините.

— Нет, — спокойно ответил он, — Викентий — это я. Вы ничего не перепутали. Заходите.

Вот такая петрушка! Этот человек был больше похож на профессора физики, чем на санитара, у которого отсыпаются малолетние наркоманы. Я вошла в квартиру, опасливо озираясь. Мне все время казалось, что здесь какой-то подвох. Из комнат сейчас вот-вот полезут невероятные типы с перекошенными лицами. Но в квартире тихо.

— Пройдемте на кухню, — предложил хозяин квартиры и показал мне, куда идти.

Мы проходим с ним на маленькую кухню — метров девять, не больше. Я села на небольшой угловой диванчик, он устроился рядом. Меня поразил его взгляд — спокойный, наблюдательный, я бы даже сказала — слишком спокойный и слишком наблюдательный. Как будто я пришла сюда в качестве его пациента.

— Вы по какому вопросу? — Речь человека достаточно интеллигентного. Все-таки что-то здесь не так.

— Я адвокат. Приехала по важному делу и хотела поговорить с Викентием, — пояснила я ему, все еще надеясь, что произошла какая-то ошибка. Не может быть такого, чтобы этот хорошо выбритый и опрятно одетый человек предоставлял свою квартиру наркоманам. Ну не может такого быть.

— Вы не нервничайте, — улыбнулся мужчина, — хотите кофе или чаю? Я и есть тот самый Викентий, которого вы ищете. Только говорите тише, у меня сейчас гости.

— Вы санитар Викентий? — все еще сомневаясь, уточнила я.

— Это меня так ребята называют, — улыбнулся он. — Вообще-то я кандидат психологических наук. И тема моей докторской диссертации как раз «Поведение подростков в экстремальных ситуациях, осложненных приемом наркотиков».

— Вы врач? — Я все еще не верила ни своим глазам, ни ушам.

— Психолог. Дело в том, что я стал заниматься этой темой еще несколько лет назад и случайно выяснил, какое огромное количество молодых людей знакомы с этой страшной заразой. Сначала были просто беседы. Потом некоторые стали оставаться у меня дома. Я не возражал. Это лучше, чем выгонять их в таком состоянии на улицу. Живу я один, у меня две комнаты. Иногда ко мне приходит мой друг из наркологического диспансера, и мы вместе пытаемся помочь ребятам. Кому-то помогаем, некоторым не можем. Но никого не выгоняем, разрешая им остаться. Иногда приходят и такие, которые не могут связать даже двух-трех слов, чтобы назвать свое имя. Я и не настаиваю. Они все знают, что отсюда их не выгонят и в милицию не сдадут. А для некоторых ребят это как убежище. Так вы будете пить чай?

— Лучше кофе, — пролепетала я, абсолютно ошеломленная его рассказом. Господи, неужели в наше время остались еще такие подвижники? Ведь они бывают только в кино. Про него фильм снимать нужно, книгу написать. А он живет в небольшой двухкомнатной квартире на первом этаже и пишет докторскую диссертацию о трудных подростках, которым предоставляет убежище и даже пытается их лечить.

Викентий поднялся, чтобы приготовить мне кофе, а я смотрела на его затылок и думала о том, что он человек из другого времени. Просто случайно попал в наш сумасшедший век.

— Но почему вы их пускаете? — шепотом спросила я. — Вам за это платят?

Он повернулся и посмотрел на меня. Потом улыбнулся и покачал головой. Мне стало стыдно за мои дурацкие вопросы.

— Извините, извините меня, — поспешила я сказать. — И все-таки, почему вы так поступаете? Это же может быть опасно. Они в таком состоянии могут устроить все что угодно. Наркоманы бывают неуправляемы.

— Когда у них начинается ломка, на них страшно смотреть, — пояснил Викентий, снова поворачиваясь ко мне, — это же дети. В основном подростки четырнадцати-пятнадцати-шестнадцати лет. Домой им нельзя, у многих есть свои личные проблемы либо с родителями, либо с опекунами. У большинства неполные семьи, нет отцов, пьющие матери. В общем, я не могу их выгонять. Не получается. А они знают, что здесь можно остаться, и приходят именно ко мне. Очень часто приводят сюда и своих знакомых. Некоторые хотят вылечиться, освободиться от этой зависимости. И эти тоже приходят ко мне.