Шоколадная ворона - Саша Канес

– Да, парень молодец, – кивнул первый. – Сейчас все наутек пускаются. А он молодец, не побоялся!

Что тут сказать! Похвалили Костю за дело. Я согласно кивнула. Я не могла смотреть на то, как лежит мой любимый дед Леша, но и схватить его на руки я тоже не могла. Я вообще уже ничего не могла.

Меня трясло.

– Тех парней не толпа черножопых отмудохала, как вы выразились, а один только черножопый.

– Один так не отоварит, – помотал головой первый мент. – Конкретно угваздали пацанов.

Потом все-таки переспросил:

– А вы что, видели?

– Видела.

Он пожал плечами.

– И кто это был? Как выглядел? На Шварценеггера похож? Или на Сталлоне?

– Нет.

– А на кого?

– На меня.

– ?

– Это я их отделала. Не верите?

Мне в ответ ухмыльнулись. А я, не отрывая взгляда от Алексея Матвеевича, предложила:

– А вы выпустите этого! – я указала дрожащей рукой на убийцу. – Отдайте его мне!

– Что? – хором спросили менты.

Но, удивившись моему вопросу, они на долю секунды ослабили хватку, и прыщавый урод резко рванулся вперед. Он прижал к животу руки, запертые в «браслеты», и бросился напролом. На пути стояли мы с Костей. «Это судьба!» – поняла я и, забыв про библейское «аз воздам», вложила всю свою ненависть в один-единственный удар, в удар, которого никто не ждал. Не ожидал этого удара и Костя, знавший меня вздорной, но в целом обычной московской девицей, просто более смуглой, чем прочие. Не ожидали этого удара и менты, даже не разглядевшие толком необычного вида девушку в дождливом мраке. Если они и заметили, что лицо мое не белое, то наверняка решили, что это не истинный цвет моей кожи, а забрызгавшая меня грязь. Не ожидал удара и малолетний убийца. Эта тупая скотина, похоже, вообще не в состоянии была ничего ожидать и ни о чем думать. Ожидать, что я ударю, мог бы только один из нас... мой дед Леша. Ведь только он знал, что я – настоящая тигре!

Не верьте фильмам, в которых крепкие каратисты бьют друг друга ногами по лицу, после чего очухиваются и продолжают что-то делать и всячески участвовать в развитии сюжета. Это чушь! Я не самый сильный боец. Я – женщина. Во мне всего один метр и шестьдесят пять сантиметров роста и пятьдесят три килограмма веса. Но и мой удар, один-единственный удар ногой в ненавистное мне лицо, в случае если такой удар достигает цели, не оставляет противнику шансов на нормальную жизнь в обозримом будущем.

Я ударила без предупреждения, молча. Правой ногой в нижнюю челюсть. Под горло. Убийца не успел закричать. Он больше никуда не пытался бежать, и стоять на своих ногах он тоже уже не пытался. Крошево из зубов выплеснулось из исковерканного рта вместе с характерно пахнущей пузырящейся жижей, показавшейся совсем черной в промозглом мраке. Оба мента бросились переворачивать задержанного, чтобы кровь не залила легкие. Один из них, тот, что заговорил первым, повернулся ко мне и прошептал:

– Ни хрена себе!

В направленном на меня взгляде угадывалось уважение и... страх.

– Ладно. Будем считать, что он сам дернулся, упал и долбанулся о ступеньки, – он дернул за рукав напарника. – Ты же тоже не ожидал, что он вырвется и упадет? Да, Коля?! Да?!

– Угу...

Костя в ужасе смотрел на меня. Наконец он понял, почему я с такой легкостью в свое время вышвырнула его из моего дома. Я имею в виду чисто физическую легкость.

Мне теперь оставалось только продолжать плакать. И посмотрев еще раз на деда Лешу, я внезапно, неожиданно для себя самой... нет, я не зарыдала. Я завыла! Это шло откуда-то изнутри, оно было сильнее меня. Я не знаю, может быть, действительно существует какая-то генетическая память? И, может быть, на самом деле женщины-тигре так выли по своим убитым!

Костя прижал меня к себе, и краем глаза я увидела у въезда во двор синие и красные огни проблесковых маячков.

Прах

Только под утро мы с Костей вышли из отделения милиции, где нас допросили, нужно сказать, достаточно деликатно. Там же шло разбирательство по поводу избиения тех двоих на пустыре. Их обоих отвезли в травматологию, но «наши» милиционеры, не сговариваясь, не стали докладывать о моем признании. Я тоже не стала его повторять, ни к чему мне это было.

Костя предложил мне не возвращаться сегодня домой и поехать ночевать к нему. Я поблагодарила и, разумеется, отказалась. До дома мы молча шли пешком. Попрощались на том самом месте, где несколько часов назад лежал дед Леша. Мне было грустно и страшно оставаться одной, но, уже отказавшись от Костиного приглашения, я не позвала и его к себе.

Выдержав паузу, Костя понял, что мы расстаемся, и пожал плечами:

– Эва, я не хочу, чтобы ты оставалась одна.

– Спасибо, Костя!

Я специально с силой сжала его руку. Он даже поморщился.

– Я сильная!

– Заметил, – кивнул он. – Но все равно, ты женщина!

– Спасибо тебе за то, что ты так считаешь.

Он испуганно дернулся, но я, как могла, доброжелательно улыбнулась.

– Я серьезно! Иногда мне хочется самой себя чувствовать женщиной.

– Я был очень не прав тогда. Прости меня... Я потом рассказал маме, и она...

– Что она?

– Сказала, что я идиот и на твоем месте она бы меня убила.

– Ну что ж! Твоя мама, видать, тоже тигре!.. Белая версия...

– И что? Мне остаться... или?

Мне очень хотелось сказать «остаться». Но ответ был другой:

– Или, Костя! Или!

– Это окончательно?

– Спасибо тебе, Костя! Мне на днях будет нужна твоя помощь! Я обращусь к тебе! Я позвоню!

Он развел руками:

– Эва! Я жду твоего звонка... Всегда жду!

– Спасибо! Еще раз спасибо! Передай мои извинения маме!

Через тот же самый пустырь он направился к метро. Я проводила Костю взглядом и совсем уже собиралась вернуться в мою приватизированную и сразу же осиротевшую квартиру, когда, бросив случайный взгляд на кусты шиповника, окружающие нашу пятиэтажку по периметру, заметила коричневый предмет, застрявший в густых ветках. Присмотревшись, я поняла, что это кожаный портфель Алексея Матвеевича. Видимо, старик снял его с плеча, чтобы достать ключи. Уже падая, он инстинктивно взмахнул руками, и портфель не упал на асфальт, а застрял в колючих ветках. Убийца начал с того, что обшарил карманы деда Леши, а потом ему пришлось бежать. Остальные, включая милицию, просто не заметили портфель в темноте под дождем.

Я, как могла, осторожно, чтобы не ободраться, вытащила эту старую, любимую Алексеем Матвеевичем вещь и отнесла его домой. Выбегая на улицу, я не выключила свет. Не до того было. Поэтому, когда я вошла в дверь, светильники горели и в прихожей, и на кухне, и в обеих комнатах. Ничего в доме не изменилось, только теперь я была уже одна. Вначале я хотела было открыть портфель, но почувствовала, что не могу этого сделать. Мне было очевидно, что разбираться с вещами и бумагами Алексея Матвеевича мне еще придется... Но не сейчас!

Не снимая обуви, я зашла в аккуратно прибранную комнату деда Леши и положила портфель на диван. Потом вернулась в прихожую и, обернувшись, увидела, что после меня на паркетных досках остались неопрятные мокрые следы, и, разувшись, побрела за тряпкой. Внезапно остановилась. Мозг захватила единственная мысль. Точнее, не мысль даже, а вопрос: «Зачем? Зачем теперь все это?!»

Почему он так настойчиво требовал, чтобы его именно кремировали? Не знаю. Слышала, что многие старики боятся быть по ошибке похороненными заживо, а некоторых удручает мысль о многолетнем процессе тления. При жизни Алексея Матвеевича у меня никогда не возникало желания обсуждать с ним эту тему. В огненном погребении (к тому, что оно не одобряется значительной частью религий) есть и еще один очевидный недостаток – хоронить близкого человека приходится два раза. Первый раз друзья и родственники несут гроб или идут рядом. С той или иной степенью искренности они скорбят об усопшем и вспоминают те мгновения земной жизни, что связаны в памяти с его именем. А во второй раз кто-нибудь один, как правило самый близкий, приходит в крематорий, чтобы забрать маленький пластмассовый контейнер – все, что осталось.

Я обзвонила всех, кого нашла в телефонной книжке Алексея Матвеевича. Он не вычеркивал приятелей и знакомых, которые уходили из этой жизни до него. Поэтому обзвон только усугубил мое скорбное состояние. Гроб несли Батый, Костя, Денилбек и пятидесятилетний краснолицый здоровяк – сын профессора Юшенковича. Сам профессор шел позади рядом со мной. Обычно разговорчивый и веселый, в этот день он вообще был не в состоянии ничего произнести. Только после того, как Алексей Матвеевич уплыл в безжалостную черную бездну, его старый товарищ повернулся ко мне всем телом, залез дрожащей рукой во внутренний карман пиджака и вытащил старенькую потертую записную книжку в клеенчатом переплете.

– Все! – помахал он ей перед моим лицом. – Я могу отправить ее в ту же печь. Мне больше некому звонить.

Я взяла книжку из трясущейся руки и вытащила из нагрудного кармана Юшенковича нарядную шариковую ручку. На антрацитово-черной пластмассе сияли золотые буквы «Беладжио. Лас-Вегас. Невада». Я открыла книжку на букве Э и вписала номер своего мобильника.