Белая - Ева Сад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И чуть не запнулась о детскую кроватку в форме машинки.
Вот тебе и вменяемые родители. Сами расположились где-то в глубине дома, а ребенка уложили спать чуть ли не у дверей.
В комнате горел неяркий ночник, и я разглядела, что слева есть единственная дверь — соответственно, за этой дверью должны быть взрослые жильцы дома. Кстати, эта дверь была закрыта.
Я сделала шаг и поняла, что пол скрипит. Причем скрипит громко, можно и ребенка разбудить. Встав на цыпочки, что было не очень-то удобно в наспех натянутых шлепанцах, я шагнула еще раз и покосилась на кроватку Арсения.
Ребенок тихо спал, но что-то заставило меня забеспокоиться.
Я скинула дурацкие шлепанцы и приблизилась к кровати. Арсений не шевелился. Совсем. Даже ресницы не подрагивали. Мальчик лежал в какой-то неестественно ровной позе, вытянув маленькие ручки по швам. Голубое одеяльце укрывало его до пояса.
Наклонившись над кроваткой, я всмотрелась в лицо малыша и, задохнувшись, отступила назад. Обо что-то споткнулась и выронила свой нож.
Нежное личико ребенка покрывали иссиня-черные пятна. К тому же, как мне показалось, он не дышал.
Уже не заботясь о сохранении тишины, я что есть мочи крикнула:
— Марина! Михаил!
Ноль реакции. Дверь слева не шелохнулась.
Я не хотела больше смотреть на замершего на кровати Арсения, но ничего не могла с собой поделать, и то и дело бросала взгляд на неподвижного ребенка. Он не проснулся от моих криков, и это было так неестественно, что я не выдержала и вернулась к ярко раскрашенной машинокровати. Наклонившись над Арсением, я зажмурилась, чтобы не видеть черных пятен и приложила указательный палец к шее малыша.
Кожа была теплой, а под моим пальцем стремительно бился пульс.
Слишком стремительно. Как будто Арсений не спал, а, например, бегал за своими машинками.
Наверное, мой мозг отказался воспринимать происходящее, потому что дальше я совсем перестала себя контролировать. Разрыдавшись, я распахнула дверь слева и ввалилась в просторную спальню, в центре которой стояла двуспальная кровать.
На кровати лежала Марина. В той же позе, что и Арсений — абсолютно недвижимая, с вытянутыми вдоль тела руками. Легкое покрывало окутывало Марину по пояс.
Миши рядом с Мариной не было, но я тогда не стала заострять на этом внимание. Схватив нерадивую мать за плечи, я стала трясти ее что было сил. Как и детскую, спальню освещал ночник, и в его свете я видела на коже Марины все те же омерзительные пятна. Не аккуратничая, я вдавила палец в теплую Маринину шею. Пульс женщины несся вскачь.
Несмотря на все мои старания Марина не просыпалась. Я выругалась и отпустила ее. Как безвольная кукла, Марина упала обратно на подушку.
Будто со стороны я слышала собственный животный вой. В голове билась мысль, что нужно что-то сделать, что угодно, прямо сейчас. Я влепила неподвижной Марине две увесистые пощечины, потому что мне больше ничего не пришло в голову.
Ресницы Марины дрогнули, глаза распахнулись.
Я невольно отшатнулась. В свете ночника Маринины глаза были такими черными, что внутри них не было видно зрачков.
Разбуженная женщина повернула голову в мою сторону. Черные глаза смотрели сквозь меня.
— Убирайся отсюда, — сказала Марина чужим низким голосом. — Сгинь!
Она откинулась назад и застыла все в той же неестественной неподвижной позе. Черные глаза закрылись.
Мир вокруг стал зыбким. Предметы плясали перед моими глазами, пока я пробиралась к выходу из дома со спящими людьми. Это я так говорила сама себе, пытаясь успокоиться — с Мариной и Арсением все в порядке, просто ну вот так необычно люди спят, с кем не бывает…
На самом деле я думала, что оба они умерли. Давно.
Только на полпути к своему домику я поняла, что замерзла, и мои зубы стучат не то от страха, не не от холода, не то от всего разом. В голове текли ленивые и какие-то тягучие мысли о том, что совсем недавно я твердо решила не возвращаться в дом, где меня напугали непонятные стуки. И вот теперь я стремлюсь туда как в единственное свое прибежище.
По крайней мере, в этом домике не лежат неподвижные люди с пятнами на лице. Трупными пятнами — пора уже было назвать вещи своими именами.
На веранде, к счастью, никто меня не ждал. Закрывшись на щеколду, я сразу включила весь свет в доме и заглянула во все уголки. Там тоже было пусто.
Я хотела было закрыться в уборной и просидеть там до рассвета, но представила, как повлияет замкнутое пространство на мою и так пошатнувшуюся психику, и оставила эту идею. Учитывая прошлые ошибки, я отыскала в кухонной тумбе вилку и села у окна, привалившись к нему боком. Все-таки вилка была более грозным оружием, чем тупой столовый нож. На всякий случай я надела куртку и кроссовки, чтобы бежать без промедлений, если понадобится.
Мои наручные часы показывали половину четвертого утра. До рассвета осталось подождать каких-то пару часов. Я решила, что не сомкну глаз, а когда небо начнет светлеть, покидаю в сумки свои пожитки и сбегу из «Белых ночей» хоть пешком.
… Проснулась я от яркого солнца, бившего в глаза, и от звука голосов на веранде. Люди переговаривались тихо и, казалось, в их голосах сквозило недоумение. Часы показывали половину одиннадцатого утра. Да уж, вот и умчалась с рассветом.
Мне ужасно не хотелось смотреть, кто там, на веранде, но рано или поздно это пришлось бы сделать. Я скосила глаза влево и сквозь стекло увидела, как внимательно меня изучают две пары одинаковых серых глаз. Марина и Арсений.
Кожа у обоих была абсолютно чистой.
Я представила, как, должно быть, выгляжу в их глазах. Сплю у окна, полностью одетая, и с вилкой в руках.
Хотя сами они ночью выглядели куда хуже.
Чувствуя, как ноет каждая мышца моего тела, я поднялась на ноги и, не придумав ничего лучше, сунула вилку в карман куртки. Вроде никто ничего не заметил.
Отодвинув щеколду, я вышла на веранду и изобразила на лице нечто отдаленно напоминающее улыбку. Теперь, при свете дня, ночные страхи и кошмары казались мне почти нереальными.
На столике стоял заварочный чайник, три чашки, столько же тарелок и упаковка с пирожными. Видимо, Марина захотела угостить меня завтраком, а я
