Живее всех живых (сборник) - Михаил Ардышев

Я прошептала ему в ухо: «Серёжа, я вижу».

Шар висел над спасателем. Жёлтый, яркий, примерно метр в диаметре, горящий ровным светом, как матовая лампочка. Юрий приподнялся на локтях и смотрел на нас. Шар он явно не видел.

Сергей спросил:

– Ты что-то сказала? – Затем подался вперёд: – Подожди, ему надо помочь. – И бросился к спасателю, пройдя при этом сквозь шар, прорезав его словно нож – масло.

Я не успела ничего сказать, предупредить, всё произошло за доли секунды. Шаг, второй. Яркое свечение прямо перед лицом мужа, но он его не замечает, смотрит на Юрия и делает следующий шаг. Голова и плечи исчезают в жёлтом свечении. Ещё шаг – и Сергей вышел из круга, присел на колено над человеком в синей униформе.

Я прижала руку к сердцу, мне стало дурно. Ноги перестали слушаться, и я сползла на пол. Живой. Серёженька, я так за тебя испугалась!

Шар поднялся выше и висел маленьким солнцем. Красиво, взгляд не оторвать. Но что-то в нём изменилось. Я вгляделась в матовые переливы – и не поверила своим глазам. Так и сидела на полу с открытым ртом. Мужчины были заняты друг другом и не смотрели на меня. Зато смотрел шар.

Ровная и гладкая светящаяся сфера заколыхалась, пошла складками. Хаотически меняющийся рельеф после череды бессмысленных превращений сложился в человеческое лицо. Детское лицо. Лицо мальчика, лет десяти-одиннадцати.

Наши взгляды встретились. Глаза мальчишки поползли на лоб. На исполинский лоб с учётом размеров самого лица. Губы его зашевелились, но я ничего не слышала. Сергей с Юрием переговаривались внизу, спасатель пытался подняться с пола, облокотясь о плечо мужа. С улицы доносились переливы приближающейся сирены. Других звуков не было.

Шар поднимался. Мальчишка, отчаянно гримасничая, уже не шептал, а кричал. Как в телевизоре, когда показывают кого-нибудь крупным планом, при этом убирают звук до нуля. Или после прогремевшего совсем рядом взрыва, когда сидишь обалдевшая и оглушённая, и взираешь на людей, суетящихся вокруг тебя, что-то тебе говорящих, задающих вопросы. А ты моргаешь, улыбаешься как младенец, а в ушах только гул на одной ноте – у-у-у…

Я замотала головой. Не слышу. Да не слышу я тебя, мальчик! Видимо, поняв столь простой жест, шар резко взмыл вверх под самый потолок. Я проследила его взглядом. Сначала ничего не заметила – слишком ярко он светил. Затем, как на негативе, опущенном в ванночку с проявителем, начало появляться изображение. На тёмном фоне потолка выступили шары – три, пять, восемь… Такого же размера, только не такие яркие. А точнее, совсем не яркие: мутные, затуманенные. И каждый был лицом. Страшным. Как в калейдоскопе масок – боль, страх, удивление, скорбь, ярость… Лица были взрослые, разных возрастов, мужчины и женщины, старики и молодые, но все неприятные, отталкивающие.

Я посмотрела на Сергея. Мужчины стояли на ногах, Юрий потирал ушибленную спину.

Подняла голову. Яркий шар медленно плыл к стене. Мгновенье – и он исчез, растворившись в бетоне. Остальные шары выстроились в линию, и, как под конвоем, направились в том же направлении. По одному исчезая в стене, они покидали поле недавней битвы.

– Инга, – Сергей подошёл ко мне. Спасатель ковылял следом. – Ты как?

– Нормально. – Я смотрела на мужа: лицо, плечи – всё было в порядке.

– Серёжа, ты ничего не чувствуешь?

– Что я должен чувствовать?

– Когда ты побежал к Юрию… Здравствуйте, Юра… ты ничего не заметил?

Спасатель подошёл и смотрел на нас со странным выражением на лице.

– Нет, а что?

– Я их видела. Привидения. Ты прошёл сквозь одного из них. Оно как раз висело над Юрием.

Сергей побледнел, Юрий смотрел на меня, не отрывая глаз. Повисла пауза. Все молчали. Я смотрела на мужчин, они на меня.

Борзенко осипшим голосом произнёс:

– Вы где остановились?

Муж ответил:

– В «Южной».

– Я вас подброшу. Флаер на площади. Борт семь-два-два-семь. Подождите меня там. Разговор есть. – Затем помолчал и добавил: – К вам, Инга.

Мы с Сергеем направились к выходу. Навстречу бежали синие униформы, кто-то тащил ловушки, разматывал кабель. Я обернулась. Молодой спасатель с лейтенантскими звёздочками стоял навытяжку перед Борзенко:

– Товарищ майор…

8

Мне раньше не приходилось летать во флаерах. Так уж сложилось. Пассажирские авиалайнеры не в счёт. Сидишь где-нибудь в середине салона аэробуса на 15Е или F, до иллюминаторов четыре-пять кресел, и всё ощущение полёта сводится к тряске при взлёте-посадке, да неожиданным воздушным ямам во время обеда-завтрака-ужина (ненужное зачеркнуть), когда вилка с нанизанной оливкой норовит попасть не в рот, а мимо.

Мы с Ингой сравнительно свободно расположились в кресле второго пилота. Честно говоря, снаружи флаер совсем не походил на летательный аппарат. Так, скорее гоночный автомобиль, с расположенной в кормовой части силовой установкой. Всё менялось, стоило заглянуть внутрь. Кабина пилотов авиалайнера – не больше, не меньше. Два кресла, два штурвала (именно штурвала, а не джойстика, как на последних типах самолётов), широченная панель. Прозрачный колпак, выезжающий сзади, только теоретически подразумевал аналогию с кабриолетом. «Без верха» на флаере не полетаешь, мотор просто не заведётся. Но обзор он давал великолепный.

Борзенко вёл машину мастерски. Учитывая скромные размеры Н-ска, путь из пункта А в пункт Б был выбран нестандартно – через пункт В. Мы сначала резко взмыли вверх по крутой траектории, затем, достигнув незримого потолка, качнулись, словно на качелях, и столь же стремительно понеслись вниз. Впечатление было потрясающим! Сердце кольнуло щемящее чувство дежавю – мгновенья из детства, когда мир казался таким большим, сахарная вата самой вкусной на свете, а мой папа – самым сильным человеком на земле. Мне лет восемь. Приехал луна-парк. Детям до двенадцати нельзя, но папа поговорил с дяденькой в будке, и вот мы уже сидим в кабинке-вагончике. Я крепко держусь за железные поручни, которыми меня пригвоздили к сиденью. Наш паровозик медленно тащится вверх, на миг замирает… и… падает в бездонную пропасть, и я падаю вместе с ним. Ветер бьёт в лицо, я не могу дышать, не хватает воздуха. И чуть не писаюсь от переполнившего меня немыслимого, взрывного коктейля из ужаса, восторга, удивления, радости…

Падение резко замедлилось, лишь когда до очертаний гостиничного комплекса осталась пара десятков метров. Сделав разворот над самой крышей, мы мягко приземлились в тенистой аллее невдалеке от главного входа.

Юрий заглушил двигатель, и сидел, держа руки на штурвале и глядя перед собой. Мы тоже не решались начать разговор.

Наконец, он произнёс:

– Мне надо вам кое-что рассказать. Там, в лесопарке, я не мог и не хотел – кто вы такие, чтобы всё вам выкладывать. Сейчас ситуация другая. – Он многозначительно посмотрел на Ингу. – Обстоятельства сложились таким образом, что вы оказались вовлечены.