Добро Наказуемо - Анатолий Отян

— Ведь вопрос только состоит в том, в каком вагоне ей ехать, — спокойно, с просительной интонацией уговаривал Семён проводницу.

— Хай сидае до вашого купе, — смилостивилась та.

Когда сели в вагон девушка поблагодарила Семёна, что он помог ей.

— Не стоит благодарности, — отвечал Семён.

Когда разобрались с билетом, то оказалось, что кассир проставил несуществующий номер вагона, вернее, два раза написала цифру 4, и бригадир поезда за одну минуту решил эту проблему.

В пути пассажиры начали разговоры на различные темы и коснулись вначале вопросов эмиграции, а затем войны и уничтожения евреев.

Девушка, которой Семён помог сесть в поезд, доселе молчавшая, вдруг сказала на украинском языке.

— А мий дид казав, що жыдив нимци правыльно зныщувалы?

У Семёна в груди закипело, и он спросил девушку:

— Что ты сказала?!

Девушка перешла на русский, но с сильным украинским акцентом.

Семён смотрел на неё и видел не плачущую девчушку, просящую пустить её в вагон, а совсем другого человека: наглого, самодовольного, уверенного в своей правоте:

— А то, что правильно немцы делали, что убивали жидов.

Семёну бы понять, что перед ним обыкновенная дура, на которую просто бесполезно обращать внимание, но кровь затуманила его мозги.

— Ах ты дрянь, сука! Твой дед был полицаем, расстреливающий евреев. Ну-ка, стерва, уходи из этого купе, или я вышвырну тебя отсюда, как смердящую кошку!

Двое других пассажиров, муж и жена, молча наблюдали и непонятно кому сочувствовали. Девушка взяла свою сумку и вышла из купе, в которое не возвратилась. Семён ещё долго не мог отойти, ругал себя за необузданную вспышку гнева. Он не понимал, откуда берётся антисемитизм, не мог понять и внутреннего содержания людей, иногда внешне культурных, но дремучих в своих взглядах на национальный вопрос вообще и еврейский в частности. Он долго думал на эту тему, пытаясь найти ответ на мучавший его вопрос и вспомнил, как их учитель русского языка рассказал, что Черчилль, отвечая на вопрос, почему среди англичан нет антисемитизма, ответил: "А мы не считаем себя хуже евреев".

И Семён для себя сделал вывод, что антисемитизм — это обыкновенная зависть. Зависть убогого перед благополучным, тёмного перед просвещённым, дремучего перед одухотворённым, лентяя перед тружеником и, в конце концов, нищего перед богатым и дурака перед умным. С этими мыслями он уснул и проснулся перед самой Одессой.

Вера уволилась с работы, и Котикам оставалось отправить багаж и решить кое-какие мелкие вопросы. Они выезжали из Одессы вечером, чтобы успеть на рейс, вылетающий на Франкфурт рано утром. На вокзале Семён и Вера увидели много знакомых лиц, пришедших поводить их, и поняли, как много у них друзей и благожелателей. Пришли их проводить даже друзья и сотрудники Вериных родителей. Смех, слёзы, прощание, и поезд увёз их из родного города. Семён и Вера стояли у окна вагона и смотрели, как промелькнул пригород Одессы, Хаджибеевский лиман. Они прощались с родным городом, и не только с ним. Здесь оставалась вся их жизнь, прожитая до сегодняшнего дня, а новая жизнь даже не просматривалась в темени ночи, наступившей за окном.

— Пошли спать, — со вздохом сказала Вера, — утро вечера мудренее.

— Пошли, моя Царевна лягушка, — в тон ей ответил Семён, — наша сказка только начинается.

Все последующие события проходили как бы автоматически.

Таможенный досмотр и паспортный контроль в аэропорту Борисполь для них, в отличие от других пассажиров, прошёл безболезненно, но они видели, как таможенники у одной женщины забрали «лишнее» золото: часики и пару колец, у другой семьи около тысячи долларов, на которые не было банковской справки, где-то рядом с их стойкой, ругался безногий инвалид, задирающий штанину и показывающий свой протез.

Наконец, они в самолёте, рёв моторов, пробег по бетонной полосе и отрыв от Земли-матушки. Семён в иллюминатор смотрел, как под ними проплывает Киев, Днепр, узнавал места, по которым ходил и гулял.

Самолёт набирал высоту, и Семён вспомнил, глядя на леса внизу, как он со своим взводом десантировался на лес где-то в этих местах, правда, ночью, и потом ещё почти сутки они пробирались на север, обходя посты и убегая от погони «противника», пока не «уничтожили» ракетную установку. Позже, за эти учения взводного повысили в звании, а сержанта Ляхова наградили орденом "Красная звезда". Сам командующий Киевским Военным округом приехал в Кировоград вручать награды. Он поздоровался за руку со всем личным составом бригады.

Семён вспомнил, как все его сослуживцы гордились этим. Сейчас это уже прошедшая жизнь уплывает вместе с землёй, на которой он родился и вырос. Но тоски не было, как не бывает тоски по сношенным вещам.

Она придёт много позже, и называться будет ностальгией.

Во Франкфурт прилетели в средине дня и поразились громадности аэропорта. Из самолёта вышли через рукав-коридор и потом перемещались на транспортёрной ленте, эскалаторах и вышли в громадное здание, где настоящие самолёты начала и средины века были подвешены на несущих фермах и выглядели как ёлочные игрушки.

Зеркала, переходы, эскалаторы создавали впечатление целого города, что и было на самом деле. Позже Котики узнали, что франкфуртский аэропорт принимает боле ста тысяч пассажиров в день и является самым большим в Европе. Но несмотря на это строится второй терминал и расширяется транспортный узел. Ещё более удивительным оказалось, что никаких таможенных деклараций не пришлось заполнять, да и таможенного досмотра не производилось.

Перед отъездом Семён сообщил в социальную службу, когда они прилетают и думал, что их кто-то встретит. Они постояли минут десять, но никто к ним не подходил.

— А как они могут нас найти, когда здесь тысячи человек снуют.

Давай мы у кого-то спросим.

— Я же немецкого не знаю.

— Спроси на английском, — пошутил Семён.

Мимо проходил человек в какой-то форме и Вера, смущаясь, сказала:

— Excuse me please (Извините пожалуйста)

Мужчина остановился и с улыбкой ответил:

— I listen tо you (Я Вас слушаю).

— Мы прилетели из Украины на постоянное жительство в Германию и не знаем, что нам делать и куда идти, — с трудом подбирая английские слова, и боясь что её не поймут и перебьют, выговорила Вера.

Но мужчина внимательно слушал, стараясь понять, что ему говорят.

— Komm Sie (Идемте со мной), — сказал он и повёл их, постоянно оглядываясь, не отстали ли они.

Он подвёл их к застеклённой будке.

— Вам сюда.

— Danke, danke, — поблагодарил Семён, обрадовавшись, что может это сделать по-немецки.

На стеклянной будке большими буквами обозначалось: SOZIALAMT, а внутри сидела женщина средних лет, которая с улыбкой недослушала Верину тираду на английском и попросила документы. Семён протянул ей бумаги и паспорта, и женщина куда-то позвонила, а затем объяснила:

— Возьмите такси и езжайте в гостиницу «Карлтон». Возьмёте у водителя квитанцию и вам через несколько дней оплатят проезд, а завтра к девяти утра вам необходимо прибыть в Центральную городскую социальную службу.

Она им дала карту города со всеми видами транспорта, указала на гостиницу и на Социаламт, взяв их на карте в кружочек и пожелала счастливой жизни в Германии. Маргарита, выспавшись в самолёте, сейчас не давала родителям покоя: что это, зачем это, куда мы поедем и т. д. Семёна и Веру шокировала любезность и внимание, какое им оказали работник аэропорта и в социальной службе. Они представляли себе неулыбающиеся, а иногда и враждебные лица в наших конторах, справочных, учреждениях и пытались их сравнить с увиденными только что. Но времени думать об этом не было и сравнение с НАМИ будет у них продолжаться ещё не один год, пока они наконец, не поймут, что сравнивать нельзя, попросту некорректно сравнивать. Семён позже говорил, что сравнивать наш образ жизни с их, всё равно, что сравнивать медведя с крокодилом, или попугая с китом.

Такси вела молодая женщина, которая подвезла их к гостинице, помогла выгрузить багаж, выдала квитанцию и укатила.

В гостинице, находящейся рядом с вокзалом, их ожидали и сразу же выдали ключи от комнаты на третьем этаже. Пришлось привыкать ко многому непривычному. Даже тому, что если немцы указывали на второй этаж, то на самом деле это был третий, а первый считался нулевым или этажом на земле. Ещё длительное время русскоязычные эмигранты переспрашивали друг друга о том, по какой терминологии говорят, указывая на этаж — европейской или русской. Комната, предоставленная семье Котиков, считалась трёхместной, но явно не соответствовала своему названию и была довольно тесной. Тем не менее, в ней находилась кабина с душем и туалетом, что их устраивало. Ковровое покрытие пола, по-немецки «Teppich», имело неприятный запах, так как было чем-то залито и образовалось большое грязное пятно. Постельные принадлежности тоже были, мягко говоря не первой свежести и напоминали Семёну те, из-за которых пришлось вести полемику в вагоне при поездке на Украине.