Девушка с обложки - Павел Шорников

— Я думал увидеть тебя вчера, — нарушил молчание Оглоблин.

— А что вчера? А, выставили Ляпина… Я был на прошлой неделе в его мастерской, видел его работы… А тусовки… Ты же знаешь — не люблю. Да и времени нет.

— А праздно шататься время есть? Присоединяйся. Погреем кости на пару, — неожиданно предложил Оглоблин.

— У меня плавок нет, — возразил, но вяло Сергей.

— Да кому ты здесь нужен. Раздевайся.

Кузьмин разделся до трусов, которые мало чем отличались от плавок, и лег на подстилку рядом с Данилой. Вокруг копошились полуголые тела: тучные, стройные, костлявые, белые (еще), красные (уже), черные (ну, это от рождения). Взгляд Сергея выделил парочку смелых девчонок, которые загорали без топа. Вид обнаженной женской груди, смело выставленной на всеобщее обозрение (сколько он их перевидал в студенческие годы, но так и не насытился этим зрелищем), неожиданно успокоил. Данила что-то бухтел в самое ухо, солнце жаркой рукой гладило кожу до мурашек, до щекотки, глаза слипались, и вдруг пляж исчез, исчезло все, остался только чей-то голос, который ласково звал его: Сергей, Сергей, Сергей…

— Сергей, ты чего, спишь? — толкнул его в бок Оглоблин.

Кузьмин открыл глаза. Он отключился всего на несколько секунд. Девушка в красном открытом купальнике, выходящая из воды, все еще не достигла берега. Но у него осталось такое ощущение, что прошла целая жизнь.

— Знаешь, — сказал он, — а ведь ты оказался прав. Свадьбы не будет.

Домой Сергей вернулся только к вечеру. Его не очень волновало, что он не заглянул в «Монплезир». Завтра специально для босса он придумает какую-нибудь историю… Или ничего не будет придумывать — не хочется врать. Скажет, что заехал к Лере — поссорились, и работник из него вчера был бы никакой. И все это — правда.

Но босса, Назара Тимофеевича, он увидел не завтра, а сегодня. Отец Леры ждал его в своем «БМВ» возле дома. Был Назар Тимофеевич серьезен, говорить на улице отказался, так что пришлось пригласить его к себе.

— Хотите чего-нибудь? Сок, минералка? — спросил Сергей, когда босс тяжело опустился в любимое кресло хозяина квартиры.

— Знаешь, как я познакомился с матерью Лерки, — неожиданно спросил Назар Тимофеевич. Повисла короткая пауза, после которой босс продолжил: — Я достал ее с пятиметровой глубины. Она утонула. Да… Вода была холодная — начало лета. Это ее и спасло. Она пробыла под водой минуты три… Я ведь в молодости плаванием занимался. И она пожертвовала собой за то, что я спас ей жизнь… Была благодарна… Вышла за меня, родила Лерку. Вот такая история.

Назар Тимофеевич замолчал, ожидая от Сергея вопроса, но тот не издал ни звука. Вопрос пришлось задавать самому:

— Что ты не спросишь, к чему я это рассказываю?

— Я думаю, вы этим хотите мне что-то сказать.

— Вот именно… Мы слишком коротки на память. У нас страсть такая: забывать прописные истины. Я это к тому, что из двух любящих на самом деле всегда любит кто-то один, а второй лишь позволяет себя любить. Думаешь, я никогда в зеркало не смотрел? Думаешь, я не знаю, что Любаша мне не пара? Думаешь, я не корил себя за то, что принял ее жертву. Но я люблю ее… Люблю с той самой секунды, когда коснулся ее посиневших губ, чтобы сделать искусственное дыхание. Никогда потом у меня не тряслись так руки. Никогда не билось так сердце… А когда она открыла глаза… я заплакал.

Сергей сам чуть не заплакал, представив себе эту на полном серьезе душераздирающую картину: пляж, плотное кольцо из любопытных, жадными глазами следящих за происходящим, мертвая молодая, красивая Любовь Аркадьевна — Любаша на песке и молодой отталкивающего вида человек — Назар, один из последних сил борющийся за ее жизнь.

— Лера любит тебя, — помолчав, сказал Назар Тимофеевич. — Только не подумай, что это она меня подослала. Она — гордая. Мне Любаша все рассказала. Конечно, Лерка не доставала тебя с пятиметровой глубины… Конечно, тебе не за что быть ей благодарным по гроб жизни. Я тебя не принуждаю. Но она без тебя погибнет… Хотя — не погибнет, потому что все равно от тебя не отстанет. Если ты не смиришься с тем, что ей суждено быть рядом с тобой, если не примешь это как неизбежность, угодную Ему, — Назар Тимофеевич поднял глаза к потолку, — то очень скоро ты ее возненавидишь. Ты сделаешь ее несчастной. И себя… Разве она заслужила такой участи, моя Лерка? А ты? А, Серега?.. Стерпится — слюбится… А? Ну, глупость они сотворили с тобой. Так прости их. Прости ее.

— Назар Тимофеевич, — тяжело вздохнул Сергей, — поймите… Я люблю другую.

— Ах, вон оно что… Понятно…

Босс посуровел. Вновь воцарилось молчание, которое никто не решался нарушить.

— Вот что, — сказал наконец Назар Тимофеевич, — у тебя ночь. Подумай крепко. Надумаешь — выходи завтра на работу. Все забудется, все будет без обид и даже наоборот. А не надумаешь… считай себя с завтрашнего дня безработным.

6

Всю ночь Кузьмин проворочался с боку на бок. То ли он действительно в муках решал, считать ли себя с завтрашнего дня безработным, то ли это была расплата за приятно проведенные часы на пляже Петропавловской крепости — обгорел.

«Понятно, Лера вцепилась, — чувствуя легкий озноб, думал он. — Но чтоб Назар Тимофеевич напрягал… Просто натуральный абсурд. А может быть, они оба правы: я сейчас немножечко не в себе, под гипнозом… — стерпится — слюбится… Не хочется вылетать из фирмы… Если босс начнет делать пакости… Устроиться в другую фирму он мне не даст — это точно. У него все схвачено, никто не захочет портить с ним отношения…»

Перспективы, как не кинь, были неутешительные. Денег хватит ну на год скромной жизни. А дальше что? Опять выходить на панель на Невском? Можно было, конечно, продать коллекцию. Покупатель у Кузьмина был — владелец частной картинной галереи из Бельгии. Стоит только позвонить, и он примчится если не в тот же день, то на следующий точно. Но цена, которую предлагал бельгиец, Сергея не совсем устраивала. Картины нужно было продавать с аукциона и не здесь, а в центре Европы. По этому поводу Кузьмин тоже уже забрасывал удочку, в парочке мест его вместе с коллекцией были бы рады видеть. Но, чтобы оказаться в одном из этих мест, действовать нужно было прямо сейчас, пока есть чем заплатить непомерную стопроцентную таможенную пошлину за вывозимые «культурные ценности». Но куда он сейчас поедет? Вероника, Лера, работа… Не до чего…

Уснуть удалось только под утро.

Пробуждение было мгновенным. Сергей открыл глаза, как от тычка, и сразу же взглянул на часы — одиннадцать! Он проспал! Кузьмин вскочил с постели… бросился к платяному шкафу с рубашками и костюмами, но вдруг остановился.