Девушка с обложки - Павел Шорников

— Может быть, я не вовремя? — струхнул Кузьмин. — Вы кого-то ждете?

— Да нет, никого… Ах, это? — склонила она голову в направлении кухни. — Так… Экспериментирую… Мойте руки, Сереженька, — она звала его так же, как Лера (из вредности?). — Сейчас я вас чаем напою.

Сопротивляться было бесполезно. Если Любовь Аркадьевна говорила: напою чаем, то это означало, что никто не выйдет из квартиры, пока не выпьет чаю столько, сколько она нальет.

Через пять минут Сергей сидел «по-домашнему» на кухне, не имеющей никаких антикварных излишеств, за столом, накрытым клетчатой клеенкой. Любовь Аркадьевна достала из духовки выпечку.

— Страсбургский пирог… — пояснила она. — Помните у Пушкина: «И Страсбурга пирог нетленный/ Меж сыром лимбургским живым/ И ананасом золотым…» Это настоящий пирог, по старинному рецепту… Три сорта рыбы… ну, в общем, — оцените…

Таких пирогов Кузьмин не ел никогда в жизни. После такого пирога было бы просто подлостью выспрашивать у доброй женщины какие-то подробности о деле, пусть и неблаговидном, в котором она, конечно же, приняла участие по недоразумению. Сергей понял, что придется уходить ни с чем. Но на выручку ему пришла… сама Любовь Аркадьевна.

Когда Кузьмин, ругая себя за несдержанность, потянулся за очередным куском пирога и тут же откусил большой, сочный, таящий во рту кусок, хозяйка дома, говорившая до этого момента о каких-то пустяках, вдруг неожиданно спросила:

— А вы, Сереженька, пришли о Веронике справиться?

Кусок страсбургского пирога застрял у Кузьмина в горле.

5

Кусок пирога Кузьмин все же проглотить сумел, но вкуса его уже не почувствовал.

— Какой Веронике?.. С чего вы взяли? — со слезами на глазах, прочистив горло, спросил он.

— Не притворяйтесь. Лера мне призналась, что выдала наш маленький секрет.

— Ах, маленький, — ухмыльнулся Сергей. — Вот так, значит… вы тоже видели кассету?

— Как заказчик, я обязана была проверить качество работы.

— А если бы… — Кузьмин осекся.

Любовь Аркадьевна улыбнулась.

— Они профессионалы и знают, где остановиться. А если бы вы попытались позволить себе лишнее… В соседней комнате находился человек. Вы бы ничего не успели сделать.

— Вот даже как. Не понимаю, зачем вы связались с агентством. Наняли бы какую-нибудь… Она бы написала заявление, и я бы уже давно сидел за изнасилование. Проще не придумаешь.

— Вы же знаете Леру, Сереженька. Она от вас все равно не отстала бы. Я бы не вас посадила, а ее — свою дочь. Она потащилась бы за вами как жена декабриста. Зачем мне это надо?

— Что-то не видно, чтобы вы шибко расстроились, — еле сдерживаясь, сказал Кузьмин. — Провокация-то не удалась! Лера попросила у меня прощения. Или вы еще что-то придумали?

Любовь Аркадьевна посмотрела на него долгим взглядом, который невозможно было выдержать.

— Ничего-то вы, Сереженька, не поняли.

— А чего тут понимать! Вы не хотели этой свадьбы… И вот что я вам скажу, — вдруг понесло Кузьмина, и от сознания того, что сейчас произойдет, от слов, которые он решился произнести, предательски закружилась голова, — вы своего добились… — выпалил он. — Радуйтесь… свадьбы не будет!

Любовь Аркадьевна этой новости, вопреки разрешению Кузьмина, не обрадовалась, только бросила:

— Странники просто так не снятся, — и добавила: — Хорошо, я уговорила нашего папочку не торопиться с приглашениями…

Сам Кузьмин, выдав роковое «свадьбы не будет», вдруг понял: все — обратной дороги нет, и для него с этой минуты началась новая жизнь. Сразу стало как-то не по себе, все члены размякли. Захотелось взять свои слова обратно, все до последнего. И он мог взять их. Распустить слюни, попросить прощения, попросить никому (ни Лере, ни Назару Тимофеевичу) ничего не говорить, а потом… а потом жалеть, что смалодушничал. Ведь он же уже все давно решил. Лера хорошая, милая, устраивающая его во всех отношениях. Ее безумно жалко. Но его судьба — Вероника.

Молчание за кухонным столом длилось целую вечность.

— Мне очень жаль, — наконец проговорил Сергей.

— А мне нет, — отозвалась Любовь Аркадьевна.

— А раз нет… — Кузьмин замялся, но все же преодолел себя, — вы должны ответить на один мой вопрос.

— Где вам, Сереженька, найти Веронику? Угадала?

Сергей дернул бровью и кивнул.

— Нет, Сереженька, помогать в этом деле я вам не буду. Скорее даже наоборот. Я сделаю все, чтобы вы ее не нашли.

— Почему? — искренне удивился он. — Вам-то теперь что!

— А то… — с каким-то скрытым подтекстом ответила она.

— Я ведь могу и передумать, и свадьба состоится! — пошел Кузьмин на шантаж.

— Мне назло?! Не смешите, Сереженька. Нет, свадьба не состоится. Плотину прорвало. Убежавшую воду назад не загонишь. Вы уже внутренне свободны, и обратной дороги нет.

Последняя фраза поразила. Это была его фраза.

Уходил Сергей от Любови Аркадьевны полный решимости как можно скорее — сегодня же — переговорить с Лерой. Конечно, она расстроится, выслушав приговор: все кончено. Но это правда — все действительно кончено! И чем быстрее произойдет разрыв, тем будет лучше для них обоих. С Леры мысль Кузьмина перепрыгивала на Веронику.

«Как ее искать? Наверное, придется обойти все агентства… Тупо обойти… Адреса можно узнать элементарно, по телефонному справочнику… Черт! Как быть с работой? Опять вешать боссу, что отправился по клиентам?.. Ну, один разок можно. А если поиски затянутся на неделю, месяц… Придется взять отпуск, пусть даже за свой счет… Босс должен меня понять, как мужчина мужчину… Я бы его понял…»

С Вероники мысль перескочила на Любовь Аркадьевну.

«Странная она сегодня была. Очень странная. Как такая эффектная женщина вышла за такого невзрачного мужика? Загадка… Хорошо, что Лера в нее… А пирог — просто фантастика… Эх, зря недоел кусок… Мне его теперь всю жизнь будет не хватать…»

Из вчерашнего разговора с Лерой Сергей знал, что она собиралась «погонять» рабочих, которые делали ремонт в квартире на Каменноостровском проспекте. Квартире, купленной молодым отцом Валерии в подарок.

«Ничего, — успокаивал себя Кузьмин. — Квартиру можно продать, да еще и сверху получить… Район престижный…»

В эту квартиру Сергей заглядывал только однажды, когда она еще была коммуналкой. На этот раз он ее не узнал. Все перегородки были снесены, остались только капитальные стены. Свет, который десятилетиями не проникал в извилистый коммунальный коридор, теперь свободно достигал всех некогда темных уголков. Пахло краской, замазкой и стружкой — знакомый, волнующий запах чего-то грядущего, нового, непременно хорошего.