И заплакал палач… - Фредерик Дар

Ужасно хотелось узнать… Увидеть дом, в котором она жила… Увидеть ее сына, мужа… Подышать затхлым воздухом ее прошлого…

Я остановился. Решение пришло само собой. Стоило лишь порассуждать. Я знал, что Марианна жила в Сен-Жермене или его окрестностях. Я знал, что у нее был ребенок и роды оказались нелегкими. Значит, она рожала или в местной клинике, или в ближайшей больнице.

Случайно я как раз подошел к строениям с двумя огромными красными крестами на белом фоне.

И рядом висела надпись: «Больница «Тишина».

Я прошел между домами, открыл калитку в ограде. Ботинки заскрипели по гравию утоптанной аллеи.

Я очутился между больничных корпусов. Стрелка указывала, как пройти к акушерскому отделению. Я вошел. Там стоял невообразимый гвалт. Новоиспеченные граждане бойко заявляли с своем непоколебимом желании жить.

Я попал прямо в больничный корпус. Запахло прокисшим молоком и эфиром. Мимо пробегали санитарки с ворохом грязного белья.

Другие катили тележки с явно с безвкусной едой.

Я стоял как вкопанный посреди всей этой суматохи, будто деревенский увалень на парижском перекрестке. В конце концов меня окликнула толстощекая и усатая медсестра.

— Сейчас посещения запрещены. А вы что, молодой папа?

Я встряхнулся.

— Полиция!

Она опешила.

Я снова принялся за свой рассказ. Теперь, когда я уже выучил его наизусть, все шло, как по маслу.

Она заинтересовалась. Наверное, на дежурстве перечитала все журналы с любовными историями и знала наизусть Жоржа Оне.

— Вы видели эту девушку?

— Ну конечно! — воскликнула она. — Это младшая Ренар…

— Вы уверены?

— А как же! Месяц здесь провалялась… Я ассистировала доктору, который ее оперировал, ведь вы знаете…

— Знаю!

Не мог я вынести этих подробностей. Они мне были противны.

— Вы говорите, Ренар?

— Да.

— Марианна Ренар?

— Кажется, так ее и звали.

— Вы знаете, где живет ее муж?

Она пожала плечами.

— У нее не было мужа…

Ну прямо сюрприз за сюрпризом… Не было мужа! Марианна оказалась матерью-одиночкой! Вообще-то похоже на нее…

— У нее есть семья?

— Нет, никого нет. Мать умерла…

— Где она жила?

— Не знаю… Но вам скажут в регистратуре… Скажите, чтобы поискали в журнале входящих за… подождите… за февраль, два года назад.

— Спасибо.

Но в регистратуре все чуть было не полетело кувырком. Я нарвался на старого зануду с рыжими усами, который потребовал документы — убедиться, что я полицейский. У меня хватило ума на то, чтобы быстро ретироваться, объяснив, что я частный сыщик и работаю на своего клиента. Он выставил меня за дверь. Я оказался у лужайки. Стоял и оторопело взирал на то, как садовник поливает траву. Унизительно, когда человека откуда-нибудь выгоняют.

Но, к счастью, там, в регистратуре работала симпатичная секретарша. Она увидела, что я ухожу, побежала за мной. Маленькая брюнетка с зелеными глазами и восхитительной улыбкой. Она бежала, накинув на плечи жакет.

— Не обращайте внимания на регистратора, у него печень больная. Пока вы разговаривали, я сама посмотрела: она живет на улице Гро-Мюр, в доме 14.

— Вы просто прелесть!

Наверное, она ждала, что я назначу ей свидание, услуге-то ведь я был обязан исключительно благодаря своей внешности. Но что-то не хотелось…

И я ушел, вознаградив ее признательной улыбкой, мечтая поскорее очутиться на улице Гро-Мюр.

16

Это был романтический и невеселый дом. Старый ветхий фасад стыдливо прятался за деревцами, которые позабыли подстричь.

Проржавевшая ограда со свисающими гроздьями глициний охраняла вход в сад. Все ставни были закрыты.

Я прислонился к стене напротив и долго глядел на пустой дом.

«Так, значит, вот где она жила», — подумал я.

От этого места веяло чем-то таинственным и даже тревожным. Я не мог оторвать от него взгляд.

Спустя некоторое время рядом послышался какой-то шум. Я повернул голову и увидел в окне соседнего дома старуху. Она смотрела на меня с тем жадным любопытством, с которым провинциалы гоняются за всем необычным. Вот старуха улыбнулась.

— Никого нет, — сказала она.

Я пошел к ней. Это была очень старая женщина. Во рту спереди торчал последний зуб, и от этого она сильно походила на карикатуры из «Тарелки или масла».

— Вы ищете мадемуазель Ренар?

— Гм… да.

— Она уехала. Почти месяц назад.

— А вы… вы не знаете, где она?

— Знаю, — спокойно ответила старуха, — она в Испании.

Я чуть не хлопнулся в обморок.

Старуха заметила, как я удивлен, и от этого прямо вся расцвела.

— Зайдите, — предложила она.

Я толкнул калитку. Старуха ждала меня на пороге.

— Вы ее друг?

— Нет… Я… Я из отдела по социальному обеспечению. Хотел навести кое-какие справки об ее ребенке.

— А-а…

Старуха, похоже, была чуть разочарована.

— Она одна уехала в Испанию?

— Нет, с малышом и со стариком вместе!

Я даже вздрогнул.

— Со стариком?

— Соседка буквально наслаждалась. Даже облизывалась от удовольствия.

— Ну да, с Бридоном… Со старым Бридоном. А вы что, о нем не слыхали? Ну как же, консервы «Бридон», помните? Сейчас-то в деле его сын…

Все эти сплетни она знала наизусть и теперь с радостью готовилась пересказать их новому слушателю.

— Вы не здешний?

— Нет, я из Парижа.

— Ага, ну тогда понятно. Так я вам расскажу…

Да, пусть расскажет! Я хотел знать. Нужно было опуститься до самого дна. Ведь я знал теперь наверняка: то, что она расскажет, будет не слишком привлекательным.

Самым невыносимым, конечно, было узнавать все это из уст такой старой сплетницы, для которой жизнь Марианны была только поводом для пересудов.

— Она рано потеряла отца… Он служил в отделе регистрации. Уважаемая такая была семья, поверьте…

Я весь кипел, но надо было терпеть. Она ничего не скрывала. Мне оставалось выбрать — узнать все или ничего.

— Когда он умер, Марианна была еще девочкой. Мать ее обеднела… И потом, алкоголь, знаете… Она напивалась, а прикидывалась порядочной женщиной. Хотя каждый вечер валялась без памяти, и бедной девочке приходилось все по дому делать самой.

Неспроста я догадывался о какой-то трагедии по тоске во взгляде Марианны! И, странное дело, по мере того, как беззубая соседка вела свой рассказ, у меня появлялось ощущение, что такую историю я уже где-то слышал. Я вспоминал о портрете Марианны у меня в багажнике и теперь понимал, что все это сказал мне ее взгляд.

— У нее был любовник, старый Бридон… Настоящая свинья! Такой порочный, и вообще… Жуткие сцены они устраивали, когда она напивалась, и все это на глазах ребенка… Ведь мамаша Ренар его не любила, да только он их содержал… Как-то ночью у нее случился приступ этого… погодите, забыла, как называется…

— Белой горячки, — пробормотал я.

Соседка взглянула на меня с уважением.

— Да-да, это самое… Альбертина, это так звали мать Марианны, выбросилась из того окна, видите?

Узловатый палец указал на оконный переплет в доме напротив.

— Утром ее нашли на тротуаре… Она еще была жива… Но потом умерла в больнице… А старый Бридон все приходил сюда. И взял в любовницы девчонку… Хотите верьте, хотите нет, но он ей даже ребенка сделал! В ее-то возрасте! Марианна больше почти никуда не ходила, ну, только за покупками. Я ее иногда встречала. А он-то терпеть не мог, если ее не оказывалось дома, когда он приходил. И бил даже… Я слышала крики… Все хотела позвонить в полицию… Да только ведь, знаете… В таких маленьких городках вмешаешься, а потом это обернется против тебя же… У бедняжки Марианны была только скрипка… Она всегда играла… Наверное, даже за малышом не ухаживала… Он был как маленький зверек, никогда не выходил за ограду…

Старуха умолкла.

— Вы плачете? — удивилась она.

— Есть от чего…

— Да-да… Когда я встречалась с Марианной и говорила с ней о старике, она всегда отвечала, что он, мол, скоро увезет ее в Испанию. Только об этом и мечтала… Прямо как наваждение…

Я в конце концов решился спросить:

— А вам не казалось, что она… ну не совсем нормальная?

— Как это?

Вместо ответа я покрутил пальцем у виска.

— Ах, вот оно что!

Она задумалась. Наверное, такой вопрос ей задавали впервые.

— Может, и так. Она была такая грустная, что, глядя на нее, плакать хотелось, добрый вы мой… Тихо так разговаривала, даже лицо не двигалось. У меня прямо сердце разрывалось…

— А потом?

— С месяц назад утром пришел молочник. Мы же здесь на отшибе живем, вот молочник и ездит… Она сказала, что не возьмет молока, потому что уезжает в Испанию. Я спросила ее просто так, для разговору, одна ли она уезжает, а она ответила — нет, вместе с Бридоном и ребенком.