Мысли, переживания, размышления человека летающего. Психологическое эссе - Владимир Пономаренко

Но все это примеры „разрывов и обрывов“ технического характера.

Но если ситуация складывается из обрыва внешних связей, в основе которых стоят управляющие моральные понятия и установившиеся принципы взаимоотношений, летчик начинает чувствовать приближение опасной черты. Далее возможен психологический срыв, ибо баланс сдвигается вправо за счет ухода в спасительное летание, туда, где только я, где надежда только на себя. Где никто не предаст, не обманет и не подставит. Этим летанием доказывая свою все еще значимость в своих глазах и в глазах общества. В такие периоды инстинкт самосохранения сворачивается в клубочек и дремлет где-то в глубине сознания. Есть разные способы попыток выйти из этой ситуации, но зачастую нет целостности, и ее порой не хватает в последней миг для решения… а инстинкт самосохранения душа закрыла на замочек…»

Мой авторский комментарий очень тих, речь идет о формировании подспудной, потенциальной, психологической опасности, когда «Я» летчика утрачивает ведущее значение. Идет процесс раздвоения личности, насилование себя, что ты профессионал и все преодолеешь, ты, да, но подсознание бывает сильнее твоего «Я», оно не переборет, оно отвлечет и усыпит профессиональную бдительность в самый неподходящий момент. И никакой «черный ящик» не разгадает тайну на мгновение утратившего профессионализм (О. Гудков, А Федотов, Р. Станкявичус, Н. Стогов, Т. Апакидзе). Это явление нередко провоцируется социальными моментами, духовным неприятием предложенных жизненных позиций.

Собственно, у меня до сих пор незаживающая рана от гибели одного из последних, кого с гордостью можно назвать Гражданином Неба и Земли русской, – Тимура Апакидзе. Высота и глубина его патриотичности, как черты личности военнослужащего, отвечающего лично за боеготовность, профессиональную выучку, за боевой Дух, безопасность, за славу Военно-Морского Флота и Военно-воздушных Сил, была святой. Все, что творилось в его чистой и нежной душе под воздействием «виртуальных» реформ палубной авиации, невозможно описать. Боль от бессилия, хроническое психическое напряжение от постоянных угроз любимому детищу палубной авиации. Подвохи, непонимание, ревностное отношение, глухота к опасной канонаде разрушения авиации, слепота к предательству… Все давило, душило, угнетало, отвлекало от высшей сосредоточенности на Цели – достижении военного летного профессионализма морской авиации.

Представилась возможность встряхнуться от всего этого в одном – продемонстрировать превосходство палубной авиации в оперативном искусстве, тактике, маневре. Продемонстрировать публично, зримо, мастерски. Этим было акцентировано сознание, навыки отданы технике пилотирования. И здесь, вполне возможно, проявились обстоятельства, связанные с особенностями техники исполнения и выполнения конкретного режима на малой высоте. Высказанные некоторые мысли Ю. Жучкова, имеющего опыт таких полетов, думаю, небезынтересны летчикам-профессионалам, эргономистам, психологам, авиационным врачам, воспитателям, организаторам и руководителям авиашоу.

«Самолет Су-27 относится к летательным аппаратам с довольно удлиненной носовой частью, там находится кабина с летчиком. Эта техника на малых скоростях не дает достоверной внекабинной визуальной информации и не предупреждает летчика об изменении именно траектории своей реакцией на движение ручки управления. Летчик не всегда может точно определить изменения угла атаки по громадному перемещению вместе с кабиной по вертикальной дуге относительно центра тяжести самолета. А она вынесена далеко вперед относительно крыла. Из-за этого появляется как бы необычное психологическое перемещение себя в пространстве. В чем его суть? Большие вертикальные перемещения носовой части вместе с кабиной и летчиками при полете вблизи земли создают зрительную иллюзию бо́льших изменений угла атаки, чем на самом деле. А прекрасная устойчивость и управляемость в диапазоне даже ниже разрешенных скоростей (даже при парашютировании самолет прекрасно управляется по крену) совместно с большим диапазоном рабочих углов атаки создают видимость благополучного полета, вплоть до кажущегося горизонтального полета, тогда как самолет уже начал падать. Этот самолет действительно не сваливается, а начинает падать „животом вниз“. Срывные явления на Су-27 уникальны. Их может определить только опытный летчик, выполнивший не один десяток срывов и режимов штопора на нем. Я внимательно просматривал видеозапись последнего полета Т. Апакидзе: выполнив полупетлю, зависнув в верхней точке и начав управляемо падать, летчик ступенчато увеличивал (именно на минимальной скорости) угол атаки… Много… Еще! Много ведь!.. Еще! Положение в пространстве не стыкуется с поведением самолета и приближением к земле… Еще взять ручку! Обороты!.. Поздно! Срабатывает рефлекс… Летчик, особенно после перерывов, опираясь на восприятие кажущегося угла атаки, при изумительной управляемости по боку, поздно видит обвальное снижение, особенно на перегрузке (больше 7 ед.) при перекладках по крену. Сам неоднократно убеждался, что в этих режимах происходит урезанная работа головного мозга в плане реакции и объема внимания. Сколько раз мне приходилось на тренировках к показам (маневры вблизи земли) давать команды: „Горизонт! Не снижайся!“ Это происходило именно на Су-27, особенно при больших весах. А для корабельного Су с ПГО это было особенно заметно. Летчики вначале не соглашались с моими командами. И только просмотр видеосъемок заставлял их убедиться в обратном».

Как комментатор я привел эти размышления лишь с одной целью, чтобы зафиксировать особенность психологического порядка, когда информация не только не предупреждала, а ослабляла бдительность на фоне иллюзорного восприятия горизонтального полета в режиме снижения. Физиологически это связано с воздействием тангенциальных ускорений на глазное яблоко и мышцы глаза. Все это требует дополнительных исследований. Но психологический подтекст этого случая, психическая целеустремленность и доминантность в виде рефлекса цели (И. П. Павлов) на показе: филигранно подать предельные возможности самолета, сложный тактический прием, не выпуская из сознания конечную цель, вход в створ ВПП. Сознание развивалось осмыслением того, что не все удается. Именно своим маневром добиться цели. Это самое загадочное: тонкий мир психологического «Я» в отрицательной социальной ауре переводит сознание в режим особого экстремального состояния «во что бы то ни стало» даже профессионалов. Именно сознание, вера, досада и где-то прорвавшееся бессилие: прыгать, т. е. сдаться! Это было выше его духовных сил, и дернул ручки он уже рефлекторно… Система «человек – человек» была дисгармонична. Я знал Тимура еще на этапе формирования 100-го полка и участвовал в научном сопровождении становления его системы обучения и воспитания, его системы формирования людей, поступков, совести, преданности принципам и профессионализму. Именно он сформировал людей, психически и физически здоровых. Но все удары по системе, особенно по ее патриотической сердцевине, интеллектуальному содержанию, позиции профессиональной независимости, принципам преодоления всех и вся на пути к победе он принимал только на себя. В этом сопротивлении его психика становилась уязвимой, депрессивные импульсы взвинчивали оптимизм, напряжение длительно держалось на высоком уровне. Судьба этого чрезвычайно неординарного, нестандартного человека в его высокой нравственной ипостаси, многогранном интеллектуальном, военно-стратегическом пространстве была предрешена. Это не фатальность, хуже – рок. Кто-то с Высокого Далека доказал, что на Земле людей Апостольского предназначения и Вероотеческих действий пресмыкающиеся не способны ни понять, ни оценить, а главное – не способны увидеть в них ниспосланную Звезду. А звезда на кителе – слишком слабое утешение для людей такого масштаба. Время еще восполнит мир Т. Апакидзе, но людьми, достойнее нас. Этот печальный кусочек из жизни небожителя вновь вносит смятение в мою самоуверенность о научном проникновении даже такой в общем-то известной проблемы, как резервы человеческой надежности, о формах ее связи с профессиональной, о проблеме выхода за данные тебе земные возможности. К примеру, читать информацию с Неба, переводить неуловимые сознанием импульсы в смыслы, обходить опасность по тропам предчувствий. Как тело становится информационной матрицей, Мозг – каналом не для его мыслей, а подсознание – переводчиком сигналов ниже мыслимых порогов воспроизводимых анализаторами? Где здесь данность, где работа, где подарок судьбы? И на эти завиральные вопросы, граничащие с насмешкой над наукой, у летчика-испытателя есть свои суждения. Предоставляю слово Юрию Васильевичу. Эти тексты мною сокращены и сведены к глубинной психологии.