Мысли, переживания, размышления человека летающего. Психологическое эссе - Владимир Пономаренко

Нет, не забыл я Ваши завораживающие слова[14] и удивительные рассуждения между теми же „лазерными полетами“ о мотивации к профессии, к цели жизни и к жизни вообще. Я сейчас спрессую ситуацию (не без какого-то внутреннего и странноватого волнения), впервые после долгого перерыва вернув себя в довольно давний момент своей жизни.

…В первые секунды после катапультирования и приземления, после того, как дымная волна от взрыва упавшего самолета, до того безнадежно, скоротечно и неотвратимо горевшего в воздухе, встретила меня на снижении с почти раскрывшимся парашютом, я стоял по щиколотку в кисельной жиже озера Хаки между горящими и парящими обломками самолета, „автоматом“ собирая на руку своего спасителя. Не понимал, почему и где внутри меня или вокруг странная гудящая тишина, удивляясь почему-то осыпающимся штанинам комбинезона и исчезнувшим верхним частям носков при наличии ботинок и нижних остатков этих самых носков. Но, осознавая, что жив, идеально цел и что вины моей профессионально в случившемся нет, знаете, что я сказал или крикнул вслух, и довольно громко, вслед почти рядом беззвучно несущемуся стаду сайгаков?

– Доктор! Мотивация к жизни победила! Еще будем летать!

И еще я вспомнил Ваши слова о формировании прогноза чувства времени и пространства, прежде чем дернуть держки. Богов и молитвы вспоминаем, когда все плохо, но еще чаще, когда хорошо, чтобы сохранить это самое хорошее…

Сравнительно недавно, проезжая по местам под Коктебелем, увидел, что с „горы“ выполнил полет по кругу „Як“. В сегодняшние времена это стало редкостью, поэтому заехал из любопытства, изменив немного маршрут. – Плати и можешь прокатиться, – сказали мне. – Одна канистра – порулим, две – взлетим и сядем.

– А если три? – Тогда бери полиэтиленовый пакет – и „поедем“ по полной программе.

И мы поехали, без пакета. На тот момент на этой технике у меня был большой перерыв. Но ничего не изменилось ни в аэродинамике, ни в технике пилотирования. Просто на несколько минут ушли вниз и стали мелкими и незначительными все жизненные проблемы. На несколько минут опять побывал в маленьком кусочке своего мирка, оторвавшись от земли и покрутившись „кверху штуцером“. Что изменилось после полета? Зачем летал? Хотя все по стандарту: возвращается „зрение стрекозы“, легкость в душе и теле, мир стал светлее. Но опять все-таки зачем? Проверить в себя? Для Чего?

Побывав за свою летную и испытательскую жизнь во всех мыслимых и немыслимых переделках и ситуациях, я не остыл, не „завял“, но так окончательно и не определил хотя бы для себя ответ на этот вопрос. Дело все-таки не в хлебе насущном. Почему все, что не имело отношения к летанию, казалось и кажется до сих пор преходящим, незначительным и не сильно важным? Между делами все-таки иногда возвращаюсь к мысли: почему летал? А почему тогда недолетал? А ведь недолетал. Страхом не обладал. Что же тогда? Вероятно, где-то в глубине души подсознательно, до конца не признаваясь себе в ошибочности надежд, все-таки думал, что система не бросит, не забудет. Понял, что система, разваливаясь как таковая, уже до того бросила не только меня. А летать в другой, в которой профессионализма обвально становилось все меньше и меньше, не имело смысла. Недолетал своих потенциальных возможностей. Никак не впишусь в свои сегодняшние рамки. Новые поколения сегодняшнего времени более практичные, зачастую не сильно терпящие и помнящие родство по духу и верности идеалам…

Что же в целом изменилось у меня на сегодняшний день?

Сегодня нет звонков далеко за полночь типа: „А почему стал авианосец?“ А я только заснул, прилетев с „палубы“, пересчитав спящих детей и „успокоив“ жену, что утром… опять улечу. Сегодня нет восхищенно гневных вопросов седого генерала, увидевшего, что полет на американском вертолете-„мухе“ я выполнил в гордом одиночестве. NAS’овский „ЧИФ“ долго ему потом объяснял, что эту акцию он разрешил лично и что этому летчику „нет проблем“, он доверил бы и большее… Сегодня нет звенящей тишины в эфире, когда до бетонки в перевернутом полете чуть больше длины килей, и отсчет времени и координация движения рулями ведется на уровне подкорки, и ошибиться нельзя. Нельзя, так как с земли на тебя уверенно смотрят те, которые должны летать после тебя. И летать лучше! И все эти „сегодня нет“, очевидно, можно объединить одним – неудовлетворенностью еще и невостребованностью уже той системой, которая называется авиацией».

От себя (В. П.) замечу: «невостребованность» – это для летчика психическое состояние в пространстве мироощущения себя в конкретной стране Авиация. Все дело в том, что чем больше летчик влюблен в жизнь вообще, чем шире он понимает цель своего существования на этой планете, тем активнее и результативнее он работает в воздухе. Подмена смысла летания ведет зачастую действительно к душевной драме своей несостоятельности в выбранном пути. Это состояние очень содержательно описывает Ю. В. Жучков.

«Воспринимая реалии общения с Небом только с потребительской точки зрения и продав или подменив смысл летания, жди соответствующей обратной реакции. Там, в тоненькой пленке атмосферы, в кажущемся далеке от Земли, пылинке-человеку предоставляется возможность, как это ни звучит футуристически, очиститься и прикоснуться к тайне, именуемой „кто мы, откуда и куда летим на своей планете и вместе с ней?“. Тот, кто думает, что человечество действительно произошло от обезьяны, пусть думает так и не поднимается выше веток дерева, и лучше, не слезая с него».

Обращаю внимание читателя на множественное число «Кто мы? Куда летим? Зачем мы на этой Земле?». Ведь пишет летчик-истребитель, один в бескрайнем небе. Сейчас я передам ему эстафету Слова и прошу Вас, дорогие читатели, приоткройте хоть щелочку своей души, и тогда туда влетят живые духовинки-кванты, раскрывающие потаенный смысл. Прежде всего, общую близость в духовной, социальной, профессиональной жизни, которая носит надындивидуальный характер и связывает все и всех воедино святостью любви. Любви, открывающей высоты Духа, оставляя телесную эмоциональность в качестве присутствующей при чуде. Особенно проницательны мысли-знаки о гибельной роли одиночества, потере связей душ при утрате общих смыслов труда и созидания. Очень тонко подана с настоящей философской глубиной разница предметно-профессиональной связи и социальной. Это кусочек глубокого осмысления архиполезен для служб безопасности полетов, психологов, ученых, если они способны душевно подняться до этих высот. Речь идет о гибели летчиков-испытателей, которым предшествовали личные семейные драмы, разлука с детьми, социально-служебный дискомфорт. Из-за этических соображений конкретизация деталей опущена.

«Пережить „бескровно“ такие периоды дано не каждому опытному в жизни летчику и не каждой даже очень сильной личности, попавшей в зону „относительной деморализации“. Не здесь ли тоже имеет место подмена смысла и цели летания? Психология состояния одиночества в том, что жизненно-профессиональный баланс нарушен. В целом он стал меньше нормального и стал меньше единицы за счет левой половины. Мотивация к жизни (!) искусственно и неожиданно уменьшена за счет разрушения повседневного уклада вместе с бытом, налаживаемым долгие годы. Глобальная ломка стереотипа взаимоотношений с детьми, с дружившими семьями. Человек сразу чувствует своеобразную, но выбивающую из нормальной колеи мировосприятия изоляцию. Теряются или начинают разрушаться обратные связи с внешним миром. Тяжелое это чувство выброшенного из общества. Эта изоляция пострашнее, чем в полете. В полете отказывает радиосвязь, но есть еще опора на крылья и тягу двигателей. А если все откажет в облаках? Есть катапульта с парашютом. Но, может, главное в том, что есть люди, которые знают и помнят о тебе на земле? Есть путь устранения этого дисбаланса, т. е. обратная связь, о которой я говорю, еще существует. У В. Мигунова был случай, когда замерло и «погасло» все в облаках. С его слов цепочка мгновенного осмысления ситуации была следующей: двигатель работает, если и он погаснет, тогда прыгать. Вариометр работает. Какой верхний край? Седьмым чувством перевел самолет в набор высоты, „выскочил“ за облака, ну, а дальше „как при социализме“.

Но все это примеры „разрывов и обрывов“ технического характера.

Но если ситуация складывается из обрыва внешних связей, в основе которых стоят управляющие моральные понятия и установившиеся принципы взаимоотношений, летчик начинает чувствовать приближение опасной черты. Далее возможен психологический срыв, ибо баланс сдвигается вправо за счет ухода в спасительное летание, туда, где только я, где надежда только на себя. Где никто не предаст, не обманет и не подставит. Этим летанием доказывая свою все еще значимость в своих глазах и в глазах общества. В такие периоды инстинкт самосохранения сворачивается в клубочек и дремлет где-то в глубине сознания. Есть разные способы попыток выйти из этой ситуации, но зачастую нет целостности, и ее порой не хватает в последней миг для решения… а инстинкт самосохранения душа закрыла на замочек…»