Магнетрон - Георгий Бабат

— Очень хорошо, — ответил Веснин, перелистывая свою тетрадку.

— Спасибо, — сказала Наташа.

— Благодарю вас, — улыбнулась Валя.

И практикантки убежали из лаборатории.

Давно уже Веснин сделал необходимые записи, но все оставался в лабораторном зале. Он стоял у еще замазанного по-зимнему окна и смотрел, как в весенних сумерках желтым светом зажигались окна заводских корпусов. В конце зала пронзительно визжала электрическая дрель, и этот визг нравился Веснину, как нравились ему вообще характерные заводские шумы, запахи…

Веснин отошел от окна, пересек проход между колоннами и остановился у большого каркаса из уголкового железа. Это была установка для испытания тиратронов на срок службы. Это для нее Наташа и Валя рассчитывали сопротивления.

Слесарь бригады промышленной электроники Костя Мухартов стоял на самом верху каркаса. Обеими руками он схватился за перекладину и прижимал животом отчаянно визжащую дрель.

— Уже седьмой час, а еще двадцать дырок осталось, — сказал он, когда сверло со звоном, наконец, прошло через уголок. — А хотел сегодня кончить.

Костя выключил дрель, положил ее на каркас и спрыгнул вниз.

— С благополучным возвращением, Владимир Сергеевич! — сказал он, вытирая руки комком пакли.

Этот складный паренек в щегольском синем комбинезоне умел толково и быстро выполнить любую работу. Лаборатория не цех. Здесь каждое задание требует своего особого подхода, и сегодняшняя работа слесаря не похожа на вчерашнюю. Не всем слесарям, которые прежде работали здесь, это нравилось. Но Косте в лаборатории все пришлось по душе.

Костя был невысок ростом, носил коротенькие с тщательно наведенным глянцем сапожки; в них он заправлял брюки так, чтобы они свободно ниспадали на голенища наподобие шаровар.

Волосы он подстригал сзади боксом, а спереди челочкой, которая закрывала лоб до половины. Козырек на его кепке был укорочен до предела, и на маковке пришита пуговка.

Все это, вместе с ямочками на щеках, очень нравилось некоторым заводским девушкам. Но на девушек Костя пока еще не обращал внимания. Он отдавал все свое свободное время занятиям в аэроклубе, куда он вначале ходил только в качестве болельщика. Два месяца назад ему исполнилось восемнадцать лет, и он был принят учлетом.

Веснин направился к двери.

Костя забежал вперед, постоял у последней колонны, потом, тряхнув своей соломенного цвета челочкой, подошел к Веснину:

— Владимир Сергеевич, у меня к вам просьба. Вот! — Он подал Веснину заполненную анкету для вступающих в комсомол. — Если считаете достойным, прошу вашей рекомендации.

Отец Кости — Илья Федорович Мухартов был старый потомственный питерский рабочий. Уже много лет он работал на электровакуумном заводе в должности шеф-монтера. Он руководил монтажом, наладкой и пуском в эксплуатацию продукции своего завода. Мухартов-старший был в постоянных разъездах, и Веснину до сих пор не довелось с ним познакомиться.

Сестра Кости — Любаша Мухартова работала монтажницей в цехе радиоламп. Ее Веснин знал давно. Впервые он зашел в цех год назад, когда был еще практикантом. Из всех девушек, сидящих за монтажным столом, Веснин заметил тогда прежде всего Любашу. Она сидела первой от края и первая сказала, когда он вошел: «Здравствуйте».

Позже Веснин не раз удивлялся легкости, с какой Любаша овладевала всё новыми, всё более сложными операциями на линейке. Руки ее всегда двигались без напряжения, ловко, ритмично. Она работала весело и красиво.

Костя и Любаша были очень похожи друг на друга. Те же серые глаза, круглые брови, золотистые ресницы, ямочки на щеках… Но это сходство было только внешним. В характере Кости было еще много детского, ребячливого. Любаша, хотя была всего двумя годами старше Кости, держалась степенно, рассудительно. В комсомоле она состояла давно, и на собраниях к ее кратким высказываниям всегда внимательно прислушивались.

— Вашего отца и сестру, Костя, все на заводе знают. Вы сами работаете уже больше года, причем не хуже других Мухартовых. Почему же вы до сих пор не вступали в комсомол? — спросил Веснин.

Костя опустил голову.

— По причине пляски, — сказал он почти шепотом.

— Что?

— По причине пляски, — уже смелее повторил Костя.

— Давайте сядем и поговорим подробнее, — сдерживая улыбку, сказал Веснин, опускаясь на стул.

Костя придвинул ящик и, присев на его край, рассказал, как он ушел из шестого класса средней школы.

Оказывается, он четыре года назад получил первую премию на городской олимпиаде школьников за русскую пляску. Режиссер, организовавший выступление их школы, стал приглашать Костю все чаще и чаще на вечера самодеятельности. И везде за свой маленький рост и нарядный костюмчик он вызывал бурные аплодисменты.

Отец, мать, учителя много и долго внушали Косте, что нельзя выступать с танцами в ущерб урокам. Режиссер же был немногословен. «Выручай!» — говорил он, причем произносил это слово своеобразно: вуручай. Костя бросал все и бежал «вуручать» тем охотнее, что магическое слово в какой-то степени освобождало его от упреков совести: ведь он не для себя старался, он «вуручал» друга. В минуты Костиных сомнений режиссер находил еще более убедительный довод: «Всякий талант требует своего пути развития».

— Так развивал я свой талант, — рассказывал Костя Веснину, — пока меня не оставили на второй год в седьмом классе. В ту весну мой режиссер готовил программу в пяти клубах. Вот он мне и говорит: «Ни Микеланджело, ни Бенвенуто Челлини, ни Паганини в школе не учились, всякий талант идет своим путем развития». Одним словом, «вуручай».

Через год, когда Костя подрос, режиссер сказал ему:

«Голубчик, сам же ты понимаешь, что никому не интересно смотреть, как такой верзила скачет вприсядку. Ты ведь не Месерер, не Габович. Никакой в твоей пляске школы нет, а танец — это высокое искусство…»

— Понимаете, Владимир Сергеевич, после этих слов мне на людей смотреть тошно стало. Какой уж тут комсомол!

На мгновенье Костя помрачнел, помолчал, сжав кулаки, потом закурил и продолжал рассказывать свою биографию.

— Я, сказать по правде, всю ту осень вообще ничего не делал. Спал и ел. На улицу и то выходил редко… Проходит некоторое время, и отец мне задает вопрос: «Ты как, уже в инвалиды записался? Или сначала все-таки постараешься принести пользу государству?»

Поступил я на завод учеником слесаря. И тут… спасибо режиссеру… тут уж я твердо решил: пройду такую школу, что стану настоящим мастером, чтобы меня моим делом никто попрекнуть не мог. В лаборатории работать сложней, чем в цехе. Каждый день тебе новое задание дают. И я рад. Стараюсь каждый день чему-нибудь да научиться. И в аэроклубе я стараюсь. По двигателю экзамен на «отлично» сдал. Вот теперь я и думаю: товарищи мои комсомольцы, я с ними работаю… ну, а в случае чего, так ведь и на смерть с ними пойду…

— Почему же на смерть? Мы надеемся жить.

— Вот и я тоже надеюсь, так же как все… И хочу быть всегда с товарищами вместе… И потому, Владимир Сергеевич, хочу подать заявление о приеме в комсомол.

Веснин написал рекомендацию и поставил свою подпись на анкете Кости Мухартова.

Обменявшись крепким рукопожатием, молодые люди вышли из зала лаборатории. Костя сразу побежал в проходную. Он торопился в свой аэроклуб.

В цехе радиоламп

Веснин за несколько дней командировки успел соскучиться по заводу. Он любил бывать в цехах, как другие любят ходить в горы или на реку. Всякий раз при виде общей дружной работы большого коллектива Веснин думал о том, что в будущем техника станет еще богаче, разнообразнее. Человечество будет решать еще более сложные задачи, и людей тогда должно стать, и станет гораздо больше, чем сейчас.

Веснин направился в цех радиоламп. Он хотел повидать здесь Григория Рогова, молодого инженера, с которым они жили в одной квартире заводского дома.

Год назад Веснин, еще студентом, впервые ступил за порог цеха радиоламп. Он знал, что стол, на котором производится монтаж ламп, расположенные за ним станки для откачки ламп, испытательные и тренировочные схемы — все это вместе называется линейкой. На один конец этой линейки поступают полуфабрикаты, с другого выходит готовая, испытанная продукция. Он был подготовлен к тому, что должен был увидеть. Но никакая самая лучшая книга, самый лучший рассказ не заменят впечатления от настоящей жизни.

В этом цехе всегда стоят синие сумерки. При ярком свете дня бледное пламя газовых горелок едва различимо, а слабое освещение облегчает работу на «горячих операциях». Поэтому оконные стекла цеха покрыты синей краской. В синих сумерках удобнее следить за оттенками накала стекла, управлять фиолетовым пламенем горелок, производить настройку станков-автоматов, на которых сваривают стеклянную оболочку радиоламп с их основанием.