Мёртвый разлив - Сергей Иванов

– Бред! – возмутился Марк. – Что ты несёшь, подумай? Это же полная ересь!

– Насчёт ереси – не возражаю, – сказал Вадим. – Остальное не убеждает.

– Тут и говорить не о чем!

– Тоже не довод. Что стало с тобой, Марчик? Раньше ты был убедительней. И тебя разъедает ржа догматизма?

– Просто научился отделять зёрна от плевел.

– Это тебя Крепость научила, да? – грустно спросил Вадим. – Бедняга!

– Чёрт возьми, Вадим, тебе не надоела собственная блажь? Когда ты наконец научишься жить!

– И вовсе это не жизнь – выживание, – возразил он. – Тебя не тянет ночами на улицу?

– Зачем ещё?

– Ну, на луну там повыть, за прохожими погоняться, кровицы испить…

– Идиот!

– Скорее маньяк, – поправил Вадим, – как следующая фаза догматика. И что станет конечным продуктом – нежить?

– Всё, с меня хватит! – решительно произнёс Марк. – Знаешь, дружок, тебе ведь лечиться пора – разве нормальному такое придёт в голову?

– Может, и врача порекомендуешь?

Некоторое время хозяин разглядывал его, будто в прицел, затем молча поднялся и удалился в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.

– И кто тебя за язык тянул? – поинтересовалась Алиса. – Чем покушаться на святыни, лучше бы меня поимел – такое он ещё стерпит.

– И тебе хорошо, верно?

– А тебе разве нет? – оскорбилась женщина. – Да ты и вправду блаженный! Хотя бы в этом Максик прав.

– Всё забываю спросить: почему «Максик»? – поинтересовался Вадим. – Раньше ты так его не обзывала. Подразумевается старина Карл?

– Ну да: Марк – Маркс – Макс. Последнее время он стал таким идейным!

– И я о том же, – кивнул Вадим. – Должность обязывает, что ли?

– А может, он проникся? – возразила Алиса. – Ну, знаешь: общенародное благо, всегубернская семья, бескорыстная любовь к ближнему…

– Вот-вот, чтобы самому этой любовью и попользоваться, – подхватил он, – на халявку-то! Уж не об этих ли высоких идеалах ты вещаешь с экранов?

– Ты что, даже Вестей не смотришь? – удивилась дикторша. – Совсем-совсем?

– Господи, на кой мне эта деза! А тебя мне приятней лицезреть в натуре: я же не Марк – умею ценить красоту.

– Ах, Вадичек, а как он за мной ухаживал! – Женщина мечтательно зажмурилась. – Это же песня! Хвостиком увивался, под ноги стлался, ручки на себя грозился наложить. Вот ты бы так смог?

– Грозить? – уточнил Вадим. – Наверняка – нет.

– А повеситься?

– Вряд ли. Жизнь не исчерпывается любовью, даже большой. Впрочем, Марк никогда не любил «разбрасываться» и добивал цели последовательно: одну за другой. Сейчас он так же самозабвенно увлечён карьерой.

– Точно, – вздохнула Алиса. – И на меня ему плевать. Может, это к лучшему? По крайней мере, не мешает мне жить.

– Что ему теперь до тебя? Пройденный этап.

– Ну уж!..

– С карьерой это же ты ему поспособствовала, разве нет? Вряд ли Марк так быстро встал бы на ноги, да ещё после прошлых заблуждений.

– Ну подсуетилась, да, – нехотя признала женщина. – Пришлось кое с кем сойтись ближе – из вершителей губернских судеб. Не чужой ведь.

– «Как не порадеть родному человечку?» – хмыкнул он. – Тем более, и самой перепадает немало.

– С чего ты сегодня такой сердитый – а, honey? – укорила Алиса. – На всех кидаешься, аки голодный wolf.

– Одиночества хочу, – вздохнул Вадим. – Достали меня сегодня!

– Вот переселят в общинный дом, по дюжине братиков в комнату, чего станешь делать?

Да по двое на койку, добавил он мысленно. Да в два яруса. И с общим тивишником, наглухо подключённым к однопрограммному кабелю, словно иосифские матюгальники. И с расписанным поминутно режимом, нарушения которого приравниваются к святотатству – при общем одобрении, как всегда. Не-ет, это будет последней каплей!

– Ну, так чего?

– В общине-то? – Вадим засмеялся. – Перекусаю всех – от братиков до отцов. Думаешь, теснота сближает людей?

– Разве нет?

– Людей сплачивает отстраненность. Это скотина сбивается в стадо: чем плотней, тем комфортней, – а нам требуется дистанция. Помнишь байку про влюблённых, привязанных лицом к лицу? – Вадим покачал головой: – Может, наши управители не так и глупы? Лучший способ разделить людей, чтобы спокойно властвовать, – расселить их по коммуналкам.

– По общинам, – поправила Алиса.

– Того пуще! Лично для меня это станет последним днём в Крепости.

– И куда ж ты денешься?

– Не пропаду, – заверил он. – «В жизни всегда есть место», и я эти места знаю. На своё счастье, люблю «разбрасываться» – в отличие от Марка. Потому, видно, его и раздражают такие, что нас непросто загнать в угол: всегда отыщется запасная норка!..

– Попробуй только от меня сбежать! – пригрозила женщина. – Из-под земли достану!

– Ты же первая от меня отречёшься – «прежде нежели пропоёт петух»… Засим бросаю вас, – добавил Вадим, поднимаясь. – Чао, Алисочка!

До чего ж удивительны взращённые социализмом люди! – размышлял он, спускаясь по лестнице. Ладно бы в прежние времена, когда ревнивый режим всеми силами сохранял у поднадзорных невинность, – но теперь, после распахнутых шлюзов, из которых на головы низверглось столько!.. Неужто в политике потеря невинности обратима? Конечно, Главы очень удачно вернули подданных к однопрограммности, оградив от внешних искусов, – но ведь те особенно не возбухали! Так, поворчали по кухням и опять дружно пораззявили рты: нате, кормите нас с ложечки, как раньше. Затем покусились на дорогое, принявшись урезать пайки, и вот тут конструкция закачалась. Но правители ловко вывернулись из-под удара, поделив подданных на горожан и селян, старожилов и новосёлов, спецов и трудяг, – и снова народ показал себя стадом. Вот где пошли разборки, кому и сколько положено крошек с барского стола! А когда, чуть позже, из всех выделили «золотую тысячу», разве хоть кто-нибудь возмутился? Уже поговаривают о введении титулования, от «благородия» до «сиятельства» и «светлости» включительно, – а чего, разве это намного смешней, чем обзывать всех «товарищами» или, как сейчас, «братьями» да «отцами»? Наши всеядные проглотят и такое, не поперхнутся. Непонятно только, для кого приберегаются «высочества» да «величества» – ведь без них перечень неполон?

3. Старина Тим

Вернувшись к себе, Вадим ещё не успел запустить аппаратуру, как услышал в коридоре знакомые крадущиеся шаги, направляющиеся к его двери. Последнее время эти полуночные визиты сделались такой же традицией, как и его собственные посещения Алискиных хором. Как всегда, гость удостоил дверь вкрадчивым стуком, хотя лучше других знал, насколько тонок у Вадима слух. А тот, как обычно, не отказал себе в удовольствии подыграть конспиратору, с десяток секунд подержав его перед входом в сладком неведении, вынуждая опасливо озираться на каждый шорох: столь поздние хождения по уже тёмным коридорам, мягко говоря, не поощрялись. Затем неслышно открыл дверь и буднично, словно Верещагин из «Белого солнца», пригласил: