Степное солнце - Петр Павленко

— Отстань, пожалуйста, — сквозь сон ответила Зотова.

Сергей вставал и ложился, но боль не давала ему покоя, гнала прочь сон и то и дело заставляла охать и вскрикивать. Ночь уже посветлела, и было недалеко до зари.

Вдруг скрипнула дверь мазанки, и тетя Саша, в коротком сарафанчике, делающем ее похожей на долговязую девочку, поправляя распустившиеся на затылке волосы, вышла во дворик.

— Что тут такое? — негромко спросила она. — Ты что, Сережа?

Он стоял, прижав к щекам руки и всхлипывая как можно сдержаннее. Она сразу поняла, в чем дело. Каким-то удивительно плавным и легким движением она взяла его на руки и, никому ничего не сказав, понесла к себе в комнату. Сергей до того удивился случившемуся, что замолчал.

Тетя Саша положила его на кровать и, легонько пошлепывая по спине, зашептала сонным материнским голосом:

— Зори-зарницы, вы себе сестрицы, соберитесь до купочки, отгоните от Сереженьки ночницы, бредни, хожены, брожены, подуманы, погаданы, ветряны, водяны… тут им не быть, тут им не стоять… из дому дымом, с поля ветром…

— А где же им стоять? — таким же доверительным шепотом спросил Сергей. — Тетя Саша, ну, а они как, зарницы эти?

Но тетя Саша уже спала. Он прижался к ее щеке. От нее пахло медом и солнцем.

И был этот запах так радостен, так уютен, так нужен Сергею, что он вдохнул его в себя, как необыкновенно счастливое сновидение, и тотчас же уснул, забыв о боли.

Проснулся он, чувствуя себя здоровым и, как часто бывает, в состоянии беспричинной и только ожидающей случая прорваться наружу веселости. Он долго не раскрывал глаз, сладостно поджидая минуты, когда смех вырвется из него, как пробка из квасной бутылки. А внутри уже все ходило ходуном. И первое, что издали доносилось до него, был тот же милый, точно улыбающийся голос.

— На-ка, Оля, погрызи хвостик, — говорила тетя Саша дочке, которая, как еще вчера узнал Сергей, работала с матерью на правах младшего подручного.

Скрип кровати и шумное потягивание Оли подсказали Сергею, что девочка, как и он, ждет того лучика солнца, который, защекотав за ухом, вдруг ни с того ни с сего рассмешит до упаду, и тогда уже только и начнется утро.

Сергей не удержался и, как можно медленнее, раскрыл глаза. Когда их раскрываешь сразу, без всяких предосторожностей, окружающие почему-то сразу догадываются, что ты проснулся.

Тетя Саша протягивала дочке селедочный хвостик, а та, потягиваясь с еще закрытыми глазами, шаловливо хватала рукой воздух, стараясь нечаянно коснуться матери.

— Смотри-ка, и Сережа уже проснулся, а ты, дурешка, глаз никак не раскроешь, — с нарочитым упреком произнесла тетя Саша и, сняв со спинки стула розовое платьице, протянула его дочке. Но та, кутаясь с головой в легкое одеяльце, уже беззвучно хохотала.

Сергей вскочил, натянул на себя еще теплые после утюга штанишки, заботливо выстиранные и подштопанные все той же тетей Сашей, и выбежал в сад.

— Ты сегодня, сынок, поосторожнее с моими пчелками, — сказала тетя Саша, выходя вслед за ним. — Покусали они вашего этого… как его… Вольтановского, что ли. Шут его понес к ульям, немытого да потного!

Она засмеялась, видимо вспомнив, как была потешна эта картина, и ослепительно белые зубы ее сверкнули. Высокая, стройная, с темными волосами, закрученными клубочком на затылке, тетя Саша была очень уютна. Лицо ее, все время красиво улыбающееся то краем губ, то щекой, то глазами, то морщинкой на переносице, было тоже очень простое и, как определил Сергей, совершенно понятное. На нем сразу запечатлевалось то, что она думала про себя.

Сергей умылся под умывальником. На деревянном столике уже стоял завтрак — творог с медом и теплые пшеничные лепешки.

— Ешь, сынок, это я из аванса спекла, — со значением сказала тетя Саша, точно лепешки из муки нового урожая должны быть особенно вкусными.

Оля вышла, будто и не была знакома с Сергеем, и долго умывалась, что-то напевая. Она — заметил Сергей — даже два раза почистила зубы, и все это для того, чтобы показать, какая она культурная.

Было часов девять утра. Ранняя прохлада сменялась нарастающей жарой, но под деревьями от их частых резных теней и от опрысканной водою земли еще исходило утреннее благоухание.

Пасека была рядом с домом. Ульи стояли каждый под своим деревом. На верхних крышках лежали вороха сухого сена. Посреди прогалинки на пустом ящике торчала бочка с краном. Солнечными точками вода капала на деревянный лоток. Пчелы деловито суетились по краям этого крохотного потока. Как только тетя Саша вышла в сад, пчелы одна за другой слетелись к ней и так облепили ее шею, руки и плечи, что они сразу стали серо-коричневыми, точно мохнатыми.

— Нектару нет, кушать им хочется. Видишь, пугают они меня: «Давай, мол, хозяйка, есть, а то закусаем до смерти», — ежась от легкого щекотанья пчелиных лапок, ласково говорила тетя Саша. — Дай-ка арбузик, Оля.

Отложив в сторону книгу, которую она как будто читала, хотя за едой читать и не принято, Оля принесла два больших арбуза, расколола их на половины и понесла к ульям. Пчелы полетели следом за нею.

— А разве они едят арбузы? Я думал, они цветами питаются, — спросил Сергей, невольно дивясь уживчивому характеру тети-Сашиных пчел.

— Они у меня работящие — чего ни дай, все съедят. На Кубани, как с эвакуации возвращалась, зашла я к тамошнему знатному пчеловоду на его дела поглядеть. Так они у него, батюшки мои, хину с сахарным сиропом ели, лекарственный мед вырабатывали. Вот я от него и научилась. Как цветы сойдут, бахчевые к концу, я на арбузы, на вишневый, на сливовый лист их перевожу. Накрошу листа в сироп, они мою похлебку высосут — такие довольные, такие довольные!.. Пойдем, сынок, я тебя лавандовым медком угощу.

Обогнув дом, она вошла в небольшую пристроечку, окна которой были затянуты марлей. Марлевая занавеска свисала и за дверью. Видно, пчелам вход сюда был категорически запрещен.

На полочках вдоль стен лежали соломенные шляпы с сетками, щетки, железные банки с мехами — дымари, проволочные клетки для маток, бутылочки с фитилями вместо пробок — зимние поилки — и много разных замысловатых вещей, о назначении которых Сергей тут же принялся расспрашивать тетю Сашу.

На табурете перед окном, освещенный солнцем, стоял большой бак с медом.

— Это у меня незрелый мед выстаивается.

В левом углу до потолка громоздились пустые кадушки. Сладко пахло медом и воском. Сергей потрогал пальцем искусственную вощину, постучал рукой по кадушкам, но тут все выглядело таким чистым, что неудобно было прикасаться руками; поглядел на плакаты, рассказывающие, как живет пчела.

— Как говорится, во темной темнице сидят красны девицы, без нитки, без спицы вяжут вязеницы! — И тетя Саша поставила перед Сергеем блюдечко меду, похожего на расплавленный драгоценный камень, прозрачного и густого. Он был бы почти бесцветен, если бы не маслянистый блеск, исходивший из глубины его душисто-вязкой массы.

— А лавандовый — это, тетя Саша, из чего?

Оля, до сих пор державшаяся чинно, не вытерпела и прыснула:

— Лаванды не знает! Ну подумайте!

И Сергей опять превратился в маленького мальчика, который не знает самых простых вещей.

— Здорово пахнет, тетя Саша! Как духи, — похвалил Сергей лавандовый мед.

— Да разве, сынок, духи могут такой аромат иметь? Это ж вся степь наша, весь майский цвет ее, вся радость. У нас весной, сынок, сама иной раз пчелой захочешь быть. Как зацветут сливы, да вишни, да яблони, так с песней встаешь, с песней спать ложишься. А на лугах, сынок, прямо синё от шалфея. А потом касатики пойдут, ирисы по-вашему, да барвинки, гвоздика, тюльпаны — красные, желтые, голубые, — ну, глаз от степи не оторвешь! А пчелки мои как тогда радуются! Прилетит какая-нибудь с хорошим грузом и давай плясать на сотах — прямо смех и грех! И кружится и кружится, пока всех не растормошит, и такая у них пойдет пляска, дай тебе боже… Радуются хорошему сбору, веселятся.

— А сейчас же нет цветов, тетя Саша. Чем они питаются?

— А бахчи? На огурцовых цветах так и сидят — не слезают. А дыни, а арбузы? Фацелию бы надо специально высеивать, да руки не доходят: молодой наш колхоз, слабый еще. Вот на будущий год приезжай с отцом, у меня тогда особый мед будет.

Но Сергей даже из простой вежливости не мог пообещать, что приедет в будущем году, потому что кто его знает, пошлют ли еще их с отцом на уборочную.

— А теперь, тетя Саша, ваша степь очень скучная: хлеб да хлеб, — признался он.

— А как же хлеб может быть скучный? — всерьез удивилась тетя Саша. — Хлеб, когда его много, большую радость нам дает. А цветы и сейчас есть — шалфея много, маков, ромашки.

— Разве это цветы? — возмутился Сергей. И так ему хотелось похвастаться чем-нибудь своим, что он сказал запальчиво: — У нас даже зимой розы цветут, а лимоны в комнатах у нас растут…