Дама сердца - Ольга Крючкова

Ригор закрыл глаза и попытался представить: как признается Беатриссе в своих чувствах в присуствии камеристок, которые постоянно сопровождали графиню. Он тотчас сник, ибо это было неосуществимо. Молодой человек понимал, что вызовет только насмешки камеристок, да и госпожа графиня может погневаться.

Его снова обуяли раздумья.

– Нет-нет! – с жаром воскликнул он, вскочив с кресла, стоявшего подле камина. – Я сойду с ума, если не признаюсь ей. Пусть она осудит меня за неслыханную дерзость! Пусть её камеристки осмеют меня и сочтут наглецом! Иначе я не смогу жить!

Ригор уединился в кабинете. Он расстелил перед собой тонкий пергамент, обмакнул перо в чернильницу и стал писать, аккуратно выводя каждую букву, стихотворное признание графине:

«Я люблю ту даму,Которой я не смею высказать моё желание;Скорее, когда я смотрю на неё,Я становлюсь несчастным….Чтобы посметь сказать, что я принадлежу ей,Так как о другом я не смею просить у неё пощады.Ах! Как чудесны её слова,Как милы и приятны её поступки;Среди нас не родилась другая,Которая имела бы такое милое тело:Она стройна, свежа, с нежным сердцем;Не думаю, что есть более прекрасная,И ни на кого я не смотрел с такой радостью[29]».

В это время Беатрисса томилась от скуки в своих покоях. Время для охоты и устроения празднеств было неподходящим, ибо приближалось Рождество и она, как истинная католичка должна была, как можно чаще молиться и беседовать со своим духовником. А уж графине было о чём рассказать своему духовному наставнику и в чём покаяться…

В то время, как Ригор проделывал путь от Мюлуза до Милана, сиятельная госпожа, сражённая скромностью и стихотворными талантами торговца (а она ознакомилась с его пылкими произведениями, принесёнными в дар), постоянно думала о нём. Она ловила себя на мысли, что сожалеет о незнатном происхождении Ригора Жюифа, ибо в противном случае ей было бы проще приблизить молодого человека ко двору. Для начала Она могла бы сделать его пажом… А, может быть, и голиардом…

Беатрисса мечтательно созерцала шерстяную шпалеру, украшавшую стену, изображавшую пару стройных оленей. Невольно она вспомнила строки стихов, которые преподнёс ей Ригор во время последней встречи.

Сердце графини учащённо забилось. Она представила себе Ригора… Вот он снимает камзол, остаётся с одно рубашке из тонкой ткани… Она подходит к нему, их тела сплетаются в страстных объятиях…

Но любовные фантазии Беатриссы внезапно прервались. Она услышала шум, доносившийся из внутреннего двора. Несомненно, это вернулся пасынок с очередной увеселительной прогулки в окружении своих многочисленных друзей и слуг. Графиня же вот уже несколько раз отказывалась сопровождать его. Анри всё более казался ей грубым, неотёсанным мужланом. Она с ужасом содрогалась каждый раз, он бесцеремонно вламывался в её покои.

Беатрисса старалась не показывать своих истинных чувств, за вежливостью скрывая отвращение, которое всё более охватывало её по отношению к Анри, и под любым предлогом отказывала ему в любовных утехах.

Пасынок же растолковал поведение мачехи по-своему: капризы женщины. Да это и понятно, граф де Мюлуз уделяет внимание только лекарям да притираниям. Беатрисса же стареет… Ничто её не радует…

Но когда капризы сии, по мнению Анри, затянулись, он решил, во что бы то ни стало объясниться с мачехой. Ибо эта неопределённость тяготила пасынка. Поэтому, прибыв с прогулки, скинув тёплый плащ, наскоро отужинав в компании друзей, Анри прямиком направился в покои мачехи.

Массивная дверь, ведущая в покои графини, резко отворилась – вошёл виконт. Графиня невольно сжалась и почувствовала холод в груди.

– Добрый вечер, ваше сиятельство. – Произнёс пасынок и без приглашения опустился в кресло, стоявшее рядом с камином. – Как провели сегодняшний день?

Графиня усилием воли взяла себя в руки.

– Как обычно, сын мой… – холодно ответствовала она.

Тон возлюбленной мачехи не понравился Анри, и он тотчас пошёл в наступление. Он недовольно зыркнул на двух камеристок, находившихся в покоях, те тотчас же поторопились удалиться, предчувствуя неприятный разговор между графиней и виконтом.

– Куда вы собрались? – гневно прикрикнула Беатрисса на камеристок. – Разве я отпускала вас?

Молодые камеристки смутились.

– Ах, ваше сиятельство, – пролепетала одна из них, – мы думали, что господин виконт желает остаться с вами наедине.

– Возможно! – вызывающе бросила графиня и дерзко воззрилась на пасынка. – Но желаю ли я этого?

Анри не в силах более сдерживаться и терпеть женские капризы, не выдержал, дав волю гневу и раздражению. Ведь почти две недели не посещал спальню мачехи, довольствуясь ласками одной из камеристок.

– Ваше сиятельство! Что означают сии слова? Вы не желаете меня видеть? И это после всего… – виконт осёкся, не закончив фразу. Хотя все в замке, кроме самого графа, знали об их любовной связи, в том числе и присутствующие камеристки. – Я устал от ваших бесконечных капризов, упрёков и недомолвок! – в бешенстве возопил Анри. – Хоть вы и жена моего отца, но это не даёт вам право говорить со мной в подобном тоне!

Графиня поняла: скандала не избежать. Побледневшие камеристки забились в угол, не зная, что им делать.

– Подите прочь! – бросила она девушкам. И те буквально рванулись к двери, не желая становиться свидетелями неприятных объяснений между любовниками.

– Между нами всё кончено, сударь! – ледяным тоном произнесла Беатрисса. – Я не желаю, дабы вы посещали мою спальню, когда вам заблагорассудится.

В глазах пасынка блеснула ненависть.

– Это почему же? Вы нашли мне замену? Надеюсь достойную?.. – прошипел он, словно змей, наступая на графиню.

Та спокойно сидела в кресле, высоко подняв подбородок.

– Не забывайтесь, Анри! Вы – мой пасынок! Я – хозяйка в замке и графиня, вы – лишь виконт. Замковая стража выполняет мои приказы! И приказы графа! – с деланным спокойствием произнесла она и воззрилась на виконта.

Слова мачехи возымели на него действие, подобно холодному ушату с водой. Он замер на месте.

– Вы хотите сказать, что прикажите страже выставить меня из замка? На каком основании? Что вы скажите графу? – спросил Анри, стараясь держать себя в руках.

– Я найду основания и оправдания своему поведению, не сомневайтесь, сын мой.

Анри побагровел от гнева. «И она ещё называет меня сыном! Ведь мы почти ровесники…»