Встретимся в Загсе или на небесах (СИ) - "Iva River"

— Конечно, не мы же с проломленной черепушкой в больнице. Подумаешь, фигня какая.

— Ритка, ну что ты передёргиваешь?! Я же не сказала: пусть хоть сдохнет! Жив, и слава богу, поправится, куда денется. Было бы из-за чего переживать. Мы его и не знаем совсем. Вообще не понимаю, чего ты паришься.

— Да жалко просто, по глупости, в общем-то, пострадал… — объяснять, что я стала такой чувствительной потому что три дня назад слишком близко увидела смерть, а теперь пребываю в ожидании мировой катастрофы, мне по-прежнему не хотелось. А ещё почему-то казалось, что всё это как-то связано в один большой запутанный узел, и любой наш частный поступок влияет на целое.

— В тебе что, опять мать Тереза проснулась? — всплеснула руками Галка. — Ты ещё сиделкой к нему наймись!

— Ладно, хватит, — вздохнула я, отодвигая пирог. Маниакальная фаза сменилась депрессивной, и надо было что-то с этим делать. — Тащи ноут, давай лучше планировкой займёмся.

Глава 8. Средство от хандры

Благодаря Сашкиным стараниям меньше чем через две недели все документы были оформлены, проект готов, и строительная фирма приступила к внутренним работам.

За это время Катю похоронили, видение моё тоже слегка поблёкло, и я хотя бы перестала каждую минуту ожидать конца света и сомневаться в своей вменяемости. Тем более, что пополнить ряды сумасшедших и без меня было кому.

Это я про нашего пострадавшего сейчас…

Сиделкой его я, разумеется, не заделалась, но взялась регулярно навещать в больнице.

Черепно-мозговая травма сказалась на Ваниной психике самым причудливым образом, и первое время он не помнил никого, кроме меня, Ядвиги, Сашки с Галкой и соседа-продавца. Почему-то в его голове задержалось только одно воспоминание — о злополучном дне.

Меня он по-прежнему называл Несси, но постепенно из его речи удивительным образом стали исчезать жаргонные словечки, и проявился какой-то пафосный, высокопарный слог, что также немало удивляло.

И вот однажды, завидев меня на пороге палаты, Ваня воскликнул:

— Несси, не сочти за труд, принеси мне, пожалуйста, шмагу и перо!

Я уставилась на него в полном обалдении и осторожно спросила:

— Ваня, а зачем тебе нож? — как звучит это слово на блатном жаргоне, я хотя бы слышала в известной песне, значение же второго даже предположить не могла.

— Прости, — смутился он, — я не то имел в виду. Ваще не пойму, откуда эти паскудные слова лезут…

Оказалось, ему нужна всего лишь ручка и бумага.

— Хочу написать роман! — Ваня с восторгом подпрыгнул на кровати, а у меня, что называется, «отвисла челюсть».

Я, конечно, слышала о чудесах, когда люди после каких-то серьёзных травм начинали, например, говорить на ранее неизвестных языках, но не особенно верила в такую метаморфозу. Однако то, что я наблюдала сейчас, легко можно было отнести к подобным чудесным превращениям. Если вспомнить, какая речь была у Ивана до удара по голове, его нынешний язык уже стал почти иностранным. А уж то, что он собирается ещё что-то там писать, и подавно в сознании не укладывалось.

— Роман?..

— Да! Я уже всё продумал! — возбуждённо продолжил больной. — Это будет песнь о страстной любви знатной мексиканской девушки к простому мексиканскому чернорабочему. Её папаша — сазан…

Я вытаращила глаза, точнее, они сами полезли из орбит. Какой ещё «сазан»?!

— Ой, прости, опять вырвалось. Её отец, богатый и благородный господин, будет всячески мешать им соединиться, пользуясь услугами стукачей. Помимо этого, их ждёт множество других испытаний, но любовь выдержит всё и станет крепче гранитной скалы! — поделился творческим замыслом увечный.

Я, не в силах «переварить» шокирующую информацию, так и стояла с разинутым ртом.

Ладно бы боевичок какой решил замастрячить, но такое! Это же явная патология! Куда смотрит лечащий врач?!

— Подожди, Ваня… — сказала я и выскочила из палаты.

Не найдя врача, я подошла к дежурной сестре и поделилась своими опасениями.

— Да что вы волнуетесь? — отмахнулась та. — У нас тут полбольницы идиотов.

Такой вот незатейливый врачебный юморок. Впрочем, ладно, кажется, я вторгаюсь не в свою область. Мне-то откуда знать, какое поведение типично для получивших бутылью по башке? За всю жизнь у меня был один-единственный подобный опыт — с Виктором. К тому же, у того голова не так сильно пострадала, как у Ивана. А ведь тоже сразу на любовь потянуло! Даже предложение мне ни с того ни с сего сделал! Интересный какой феномен…

К счастью, Ваня пока с предложениями не лез, а всего лишь вздумал сентиментальный опус ваять.

— Несси, а ты догадалась, что на создание сего творенья меня сподвигло знакомство с тобой?! — как только я вернулась, с чувством исторг болящий. — В натуре, ты моя муза! О, прости… Короче, сделай милость, принеси скорей бумагу и перо. Можешь прямо сейчас за ними сходить? Очень не терпится начать! Я вот тут даже на мобильном начал набрасывать! — он протянул в мою сторону телефон, а мне ничего не оставалось, как кивнуть и отправиться выполнять просьбу.

«Боже ж ты мой, эк как его законтачило», — думала я, бредя к ближайшей точке с канцтоварами.

Моросил мелкий противный дождь, и низкое, от края до края однообразно-унылое небо не оставляло надежды даже на слабый солнечный луч. Вот и пришёл сезон дождей. Чего доброго развезётся теперь эта сырость на неделю, а то и на две. Не Крым, а туманный Альбион какой-то…

Ветер нехотя срывал с деревьев остатки чахлой листвы и скорбно, словно цветы под ноги похоронной процессии, бросал их на траурно потемневший от влаги асфальт.

До чего же мрачно. И как в такую слякотную промозглость кому-то могла прийти мысль писать о жгучей Мексике? Не понимаю. Вот если бы мне сейчас вздумалось что-то воспеть, это была бы глубокая лондонская осень, не иначе.

Я, поёживаясь после улицы, вошла в тёплую палату и, протянув Ване пакет с заказанным товаром и приобретённой дополнительно парой пластиковых папок, попробовала пошутить:

— Доставку вызывали?

— О, — просиял больной, вцепившись в пачку бумаги, — ты, в натуре, луч света в царстве тьмы! Спасибо! — он торопливо разорвал упаковку, выхватил несколько листов и поспешно снял с ручки колпачок.

— Да не за что, — пожала я плечами.

— Обязательно приди завтра оценить мой труд… — пробормотал Ваня, заметно теряя ко мне интерес и уже лихорадочно выводя на первой странице какие-то каракули.

— Я не знаю, смогу ли, — отступая к двери, залепетала я, будучи не вполне уверенной, что готова читать мелодраму про далёких влюблённых мексиканцев, написанную шизофреником. — Извини, дел сейчас невпроворот…

— Ты чё? — Ваня оторвался от писанины и с укором посмотрел на меня. — Муза первой должна увидеть творение своего автора! Несси, ты не можешь мне отказать!

— Но… — я хотела возразить, сказать, что вообще-то у меня есть такое право, но теперь он смотрел на меня с такой мольбой, что слова застряли в горле.

— Я не верю, что ты можешь вот так меня бросить! Ты не такая.

Нет, ну умеют же некоторые надавить на нужные точки!

— Ну хорошо… я постараюсь… — со вздохом пообещала я и поплелась на выход.

А уже к следующему вечеру получила первую главу «шедевра».

— Ты эта… возьми с собой, дома почитай… — всучив мне небольшую стопочку исписанных листов, попросил Иван, розовея от смущения. — Завтра впечатлениями поделишься. А ещё лучше, если вы вместе с Галиной и Александром прочтёте. Да, определённо так лучше — сразу узнать мнение нескольких читателей…

Ну ладно, это ещё куда ни шло. Всё-таки не единоличный вердикт выносить. Хорошо, если понравится. А если нет? Можно ведь на такую обиду нарваться! Говорят, ранимые они, эти авторы, как дети.

Нет, я, конечно, насчёт Вани особо не обольщалась, но всё же очень надеялась: а вдруг?

То, что предстало моим глазам, не поддавалось никакой критике. Если бы это было пародией на какую-нибудь «мыльницу», просто посмеяться, тогда бы ладно… Но, к сожалению, произведение писалось всерьёз.